Александр Шубин - 1937. АнтиТеррор Сталина
Насколько Сталин опасался таких выступлений? Одну из антисталинских листовок распространял физик Л. Ландау. Он был арестован, приговорен к тюремному заключению, но затем… отпущен по ходатайству академика П. Капицы. Может быть, листовка была невинна по содержанию? «Великое дело Октябрьской революции подло предано. Страна затоплена потоками крови и грязи… Разве вы не видите, товарищи, что сталинская клика совершила фашистский переворот… В своей бешеной ненависти к настоящему социализму Сталин сравнился с Гитлером и Муссолини… Товарищи, вступайте в Антифашистскую рабочую партию… Сталинский фашизм держится только на нашей неорганизованности»[455].
После 1938 г. Сталин уже не беспокоился за судьбу своего курса. Он мог позволить себе прагматичный подход к «человеческому материалу».
Несмотря на то что против коммунистической политики осмеливались выступать незначительное количество инакомыслящих, партии так и не удалось полностью поставить жизнь граждан под свой контроль. Сохранялось влияние православия и мусульманства, в целом народной психологии, в которой отношение к коммунистическому режиму смешивалось с многовековыми стереотипами взаимоотношения с властью.
В маховик террора мог попасть любой человек, высказавший малейшую крамолу. Но все попасть не могли.
Разгром руководства в стране, хозяйство которой было практически полностью в руках государства, вело к экономической катастрофе. Так, Андреев докладывал Сталину из Куйбышевской области: «В глубинках накопилось очень много хлеба, который портится»[456]. Это было еще одним сигналом Сталину — террор нужно как можно скорее сворачивать. В январе Сталин, похоже, стал склоняться к тому, что задачи, стоявшие перед террором, уже выполнены. Вождя стала тревожить и возможность новой волны сопротивления, хотя бы из самосохранения. 11–20 января 1938 г. остатки членов ЦК собрались на «пленум». Кворум уже был арестован, даже с учетом перевода кандидатов в члены ЦК на октябрьском пленуме 1937 г. Пленум подтвердил исключение из ЦК ранее арестованных коллег. Основной вопрос повестки дня давал надежды на скорейшее прекращение террора: «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». С докладом выступил заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК Г. Маленков — даже не кандидат в члены ЦК. Сталин демонстративно игнорировал формальные правила. Маленков рассказывал о судьбах людей, исключенных из партии в 1935–1936 гг. Комиссия партийного контроля восстановила в партии в ряде областей от 40 до 75 % исключенных. В 1938 г. стали активно проверять и жалобы, поданные и в начале Большого террора. По жалобе бывшего секретаря парткома Наркомтяжпрома Капланского, поданной в июне 1937 г., была проведена проверка, которая установила, что клеветнические обвинения в троцкизме партийные органы «по существу не проверяли, не вызывали коммунистов, обвинявшихся в этом заявлении в троцкизме, не сообщали им о предъявленных им обвинениях»[457]. Но в 1937 г. сомневаться в обвинениях было опаснее, чем в 1938 г. предстать нарушителями правовых норм.
К пленуму НКВД даже арестовало несколько клеветников, которые в 1937 г. участвовали в разгромах партийных организаций, обвиняя их руководителей в политических преступлениях.
Стоило лишь «копнуть», и тут же вскрылись факты «произвольных арестов». Но только в Куйбышевской области. Как повезло этим арестованным — они попали под первую сталинскую «реабилитацию». Куйбышевская область была выбрана в качестве образцово-показательной, потому что туда был направлен украинский руководитель П. Постышев, снятый с поста за доверие к «вредителям». Теперь именно его решили обвинить в перегибах. Направленный в Куйбышевскую область А. Андреев докладывал Сталину: «Пришлось арестовать несколько наиболее подозрительных, ретивых загибщиков…»[458]
В Куйбышеве Постышев попытался быть «святее Папы» и даже распускал райкомы, все руководство которых было арестовано. Во многих регионах партийный аппарат вычищался практически полностью, но нигде «чистильщики» не покушались на партийную структуру, которая постепенно заполнялась новыми людьми. «Новация» Постышева была подвергнута критике, сам он был обвинен в перегибах и жалко оправдывался. Каганович заклеймил Постышева, выразив общее мнение собравшихся: «Если он в Киеве не мог отличить врага от друга, если он врага принимал за друга, то этот же грех привел его к тому, что в Куйбышеве он не смог отличить друга от врага и записывает друзей во враги»[459].
Героями пленума были бывшие коллеги Постышева по Украине Косиор и Чубарь (стали заместителями предсовнаркома), а также сибирский лидер Эйхе (Сталин похвалил его доклад о вредительстве в сельском хозяйстве). Вскоре они будут расстреляны. Почему?
Падение всех троих произошло в апреле. Иногда арест Косиора пытаются объяснить заступничеством за брата-троцкиста. Но Микоян, например, заступался за троцкиста Снегова, а остался «в фаворе». А вот Эйхе не заступался, а был арестован в то же время. Косиор потянул за собой и Чубаря.
Возможно, в это время Сталин уже готовил процесс «перегибщиков», чтобы красиво закончить террор, свалив ответственность за него на таких деятелей, как Постышев, Косиор, Чубарь, Эйхе, а в армии — Блюхер и Егоров. Но зачем нужно было присоединять к разоблаченному Постышеву трех вполне послушных лидеров? Уж не узнал ли в это время Сталин об их разговорах в 1934 г. Но перед этим финальным витком террора Сталин намеревался провести грандиозное шоу, которое должно было подвести под террор идеологический и юридический фундамент, объединить все разгромленные заговоры в единое целое.
Последний процесс
Публичным пиком террора стал третий показательный процесс 2—13 марта 1938 г. над «правыми» (Н. Бухарин, А. Рыков) и остатками бывших троцкистов (X. Раковский, Н. Крестинский). Кроме того, на процесс были выведены видные партийно-государственные и хозяйственные руководители, до ареста не замешанные в оппозициях (А. Розенгольц, А. Ягода, В. Чернов, С. Икрамов, А. Ходжаев, В. Шарангович, Г. Гринько, И. Зеленский, В. Иванов), три правительственных врача и еще пять человек, необходимых в качестве «подручных» заговора.
Новый процесс должен был суммировать и обобщить все предыдущие. «Головка» всех заговоров сидит теперь на скамье подсудимых, за исключением одного недосягаемого человека — Троцкого.
Комментируя процесс, Троцкий заявил: «Если все узловые пункты аппарата были заняты троцкистами, состоящими в моем подчинении, почему в таком случае Сталин находится в Кремле, а я в изгнании»[460].
Сталин просто «объединил» разнородные оппозиции, противостоящие ему, и преувеличил их влияние. Эта жуткая картина должна была оправдать террор и доказать населению — против партии действовали достаточно влиятельные люди, чтобы испортить жизнь всей стране.
Третий московский процесс снова ставит проблему признаний. Спецы 1930–1931 гг. верили, что за сотрудничество им подарят жизнь, и в большинстве своем не ошиблись. Зиновьев и Каменев согласились преувеличить свои грехи в обмен на жизнь и ошиблись. Пятаков мог считать, что гибель обвиняемых в 1936 г. — трагическая ошибка, которая не повторится. Радек старался подыграть Сталину изо всех сил и получил сомнительный приз — жизнь в лагере. Но если в 1937 г. он мог надеяться на скорое освобождение, то после разгрома военных (веривших в вариант «спецов») шансы на свержение Сталина стремились к нулю. Почему же опытные политики согласились в марте 1938 г. так унижаться?
Ключевой фигурой процесса был Бухарин. Ему создали в тюрьме сносные условия жизни, позволившие заняться научной работой.
О чем думал Бухарин в заключении? Почему он согласился взять на себя ответственность за страшные преступления? Может быть, сработала угроза семье? Как бы Бухарин ни любил молодую жену, такой угрозы недостаточно для политика и человека идей, чтобы согласиться предстать перед миром в качестве бандита, оклеветать свои идеи, смешать с грязью все, что тебе дорого. При том, что, скорее всего, все кончится расстрелом.
Из тюрьмы Бухарин писал Сталину: «Я даю тебе предсмертное честное слово, что я невиновен в тех обвинениях, которые я подтвердил на следствии…» Так зачем подтвердил? Бухарин пытается помочь Сталину в реализации тех задач, которые соответствуют взглядам самого Бухарина.
«Есть какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки a) в связи с предвоенным временем, b) в связи с переходом к демократии. Эта чистка захватывает a) виновных, b) подозрительных, c) потенциально-подозрительных. >Без меня здесь не могли обойтись».[461] При всей наивности расчета, что после кровавой чистки может сразу настать демократия, здесь видно, что Бухарин продолжает не только бороться за свою жизнь, но и «лоббировать» демократизацию, приписывая Сталину это намерение. Но если во время работы над «Сталинской» конституцией такие иллюзии еще были простительны, то после февральского пленума надежды на демократизацию по воле Сталина были заведомо тщетны[462]. Так сказать, жизнь показала…
