Александр Шубин - 1937. АнтиТеррор Сталина
С 5 по 15 августа в каждом регионе предстояло начать операцию массовых арестов и расстрелов, которую закончить в четырехмесячный срок, то есть к концу года.
На основании информации о количестве «антисоветских элементов», поступившей с мест в Москву, регионам «доводились» лимиты по каждой из двух категорий. Всего было предписано арестовать 259 450 человек, из них 72 950 расстрелять. Затем эти лимиты увеличивались. К концу 1938 г. по этой операции было арестовано ок. 400 тыс. человек. При таких темпах работы тройки не вникали в суть дела и выносили решения из личных предпочтений и социальных признаков. Опыт был еще со времен «красного террора».
Решения о «массовых операциях» доказывают, что уничтожение тысяч людей, на деле не причастных к оппозиционной деятельности, не было вызвано инициативой и злоупотреблениями НКВД. О.В. Хлевнюк считает: «Утверждения о высокой степени автономности и бесконтрольности местной репрессивной инициативы кажутся преувеличенным». Это подтверждают и «материалы руководящих инстанций, в том числе «особые протоколы» заседаний Политбюро, в которых фиксировались решения о проведении репрессивных акций. Основываясь на этих документах, можно утверждать, что «чистка» 1937–1938 гг. была целенаправленной операцией, спланированной в масштабах государства. Она проводилась под контролем и по инициативе высшего руководства СССР… Даже короткое перечисление далеко не всех акций, составлявших то, что известно как «большой террор», дает основания для вывода о сугубой централизации массовых репрессий. Это не означает, конечно, что в репрессивных операциях 1937–1938 гг., как и во всех других государственно-террористических акциях, не присутствовала известная доля стихийности и местной «инициативы». На официальном языке эта стихийность называлась «перегибами» или «нарушениями социалистической законности». К «перегибам» 1937–1938 гг. можно отнести, например, «слишком большое» количество убитых на допросах или превышение местными органами лимитов на аресты, установленные Москвой, и т. д. (Например, по неполным данным, тройка НКВД Туркмении осудила с августа 1937 по сентябрь 1938 г. 13 259 человек, хотя имела лимиты лишь на 6277 человек.) Однако подобная «стихийность» и «инициатива» местных властей была запланирована, вытекала из сути приказов из центра, из назначения на первые роли в НКВД жестоких исполнителей и пресечения малейших попыток противодействовать террору»[449].
Известная степень автономии местным карателям предоставлялась: они могли сами решать, кто будет расстрелян, кто отправится в лагеря, а кого, в виде исключения, не тронут. Цель Сталина заключалась в том, чтобы дезорганизовать социальную базу сопротивления, конкретные судьбы незнакомых людей его не волновали.
Отчетность НКВД фиксирует те цели, по которым наносился массированный удар: контрреволюционные организации и политические партии (то есть известные в прошлом как троцкисты, правые, эсеры, меньшевики, анархисты, кадеты монархисты, ТКП, децисты, шляпниковцы, мясниковцы), «члены национал. к.-р. организаций» (то есть люди, пострадавшие в ходе удара по национальным кадрам, которые подозревались в связях с «исторической родиной» или с националистами), террористы, диверсанты, вредители (среди них часть — люди, действительно виновные в авариях, которым теперь придавалась политическая квалификация), фашисты, белогвардейцы, шпионы (здесь опять многие пострадали в связи с национальной принадлежностью — например, около 6 тысяч «иранских шпионов»), участники повстанческих организаций, агитаторы, церковники и сектанты[450].
В 1937 г. произошел еще один всплеск религиозных гонений. В 1937 г. было арестовано до 136 900 священников, расстреляно — 85 300. Однако удар по священникам (в отличие от удара по эсерам и меньшевикам) не был тотальным. Руководство православных церквей — и РПЦ, и обновленцев, продолжало спокойно жить и работать. Целью НКВД были не священники как таковые, а те из них, которые вели беседы с признаками оппозиционности или пали жертвой местных чекистов, которые были вольны выбирать — кем заполнять квоты на арест и расстрел. Характерно, что если антицерковная ретивость властей вызывала открытое недовольство населения, сталинский гнев обращался на чиновников. Так, осенью 1938 г. было принято решение о закрытии церкви в с. Черная заводь Ярославской области. Прибывших чиновников встретила толпа «в 500–600 человек, которая, встав у церкви, категорически заявила приехавшим: «Снимать колоколов не дадим, а если посмеете приступить к снятию колоколов насильственным путем, то учиним расправу».
При малейшей попытке представителей района подойти к церкви в толпе начиналось движение и раздавались провокационные выкрики: «Караул, бьют, грабят», «пьяные бандиты приехали», «бейте их» и т.д.
Активная церковница Баулина К.П. с паперти церкви призывала верующих вооружиться топорами и вилами и гнать всех приехавших, а если будут нажимать, то рубить их всех»[451].
Прогнав районное начальство, крестьяне установили дежурство, и при появлении любого автомобиля, идущего по дороге из райцентра, собирали народ. Тогда райисполком пересмотрел свое решение о закрытии церкви, настаивая только на снятии колоколов, — в области был высокий план по сдаче колокольной бронзы для нужд промышленности. Однако церковная двадцатка не дала согласие и на снятие колоколов.
Дело было доложено Сталину. По итогам разбирательства Ярославский обком отменил решение облисполкома об увеличении в два раза плана сдачи колокольной бронзы, а председатель Некрасовского райисполкома был отдан под суд «за провокационное по своим последствиям решение о закрытии церкви»[452]. Церковные активисты, обвиненные в призывах к насилию над представителями власти, также были репрессированы.
В это время власти не ставили задачу искоренить «религиозные предрассудки» и их носителей. Сталина не волновали те священники, которые не занимались политической или околополитической пропагандой. Судьба священников зависела от настроений местных чекистов. Прежде всего под удар попадали «заштатные» священники. Они были частью среды «бывших», не нашедших места в официально санкционированной иерархии.
Отдельной «массовой операцией» была чистка представителей национальных меньшинств, большинство соотечественников которых проживали за пределами СССР. Использовались и депортации. Так, корейцев переселили подальше от границ захваченной японцами Маньчжурии, чтобы не шпионили в пользу Японии. Недоверие к расовым меньшинствам не знало пределов: на Сахалине, например, японскими шпионами были объявлены почти все грамотные представители коренного населения.
Одновременно режим заботился и о том, чтобы сомнение в правильности курса Сталина не возникло позднее. Вождю было важно, чтобы не воскрес альтернативный коммунизм, подобный троцкизму. Сам Троцкий был скомпрометирован тяжелыми обвинениями на политических процессах, но упорно доказывал в зарубежной прессе абсурдность обвинений Сталина. Однако пока он был нужен как символ единого руководства всеми заговорами. Только 20 августа 1940 г., по завершении чистки и в преддверии советско-германского столкновения, Троцкий был убит агентом Коминтерна. Одна из возможных причин его устранения — планы Сталина распустить Коминтерн. Троцкий не должен был перехватить эту «марку».
Но со временем идейные коммунисты могли прийти к тем же выводам, что и «выкорчеванная» оппозиция. Сталин внимательно следил за ходом мыслей партийных интеллигентов и уничтожал всех, кого подозревал в оппозиционных взглядах.
Были уничтожены выдающийся режиссер, идейный коммунист В. Мейерхольд (к его делу мы вернемся), писатели и поэты, критиковавшие Вождя даже с помощью намеков (например, Б. Пильняк и О. Мандельштам), ведущий коммунистический журналист М. Кольцов и т. п.
Творчества непартийной интеллигенции, не участвовавшей в идейной борьбе, Сталин не опасался — сохранил жизнь выдающимся русским литераторам А. Ахматовой, М. Зощенко и М. Булгакову, далеким от коммунистических взглядов. В годы террора Булгаков работал над своим величайшим произведением «Мастер и Маргарита», сам дух которого противостоял партийной идеологии. Но именно это произведение является одним из доказательств того, что, вопреки всем усилиям, сталинизму не удалось добиться полного контроля над душами и мыслями людей.
Народное сопротивление в этот период могло носить лишь неорганизованный характер и проходить независимо от антисталинских действий и замыслов элиты. В качестве примера приведем фрагмент сообщения НКВД об обсуждении проекта конституции 1936 г.: «В колхозе деревни Михальцево на общем собрании колхозников при обсуждении проекта новой Конституции колхозник Логинов Я.С. заявил: «Что нам даст ваша Конституция. Что там написано Сталиным, так оно и будет, а не по-нашему… Есть самим нечего, а тут еще отдавай государству»… На ткацкой фабрике имени Максима Горького в целях обеспечения достаточного количества рабочих на собрании после работы двери во двор фабрики были закрыты и около них поставлен сторож. Собрание прошло формально»[453]. Были и более активные формы сопротивления — листовки такого, например, содержания: «Средневековый террор, сотни тысяч замученных НКВД и расстрелянных безвинных людей, лучших, преданнейших работников Советской власти — это только часть того, что еще предстоит!!!»[454]
