Владимир Козлов - Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг.
Впервые «синдром возвращения» на территории Чечни и Ингушетии обнаружил себя в 1955 г., когда ограничения по спецпоселению были сняты с членов КПСС (без права возвращения на родину). Воспользовавшись относительной свободой, некоторые чеченцы и ингуши (в том числе и беспартийные) под предлогом отпусков или командировок решили на свой страх и риск вернуться на Северный Кавказ. Те немногие, которым в 1955 г. удалось пробраться через кордоны в Чечню, Ингушетию, Северную Осетию, Дагестан и Кабарду, пробовали найти работу и остаться, просили власти возвратить отобранные и переданные переселенцам из других районов дома. Пошли слухи, как всегда преувеличенные, об угрожающих ночных визитах прежних хозяев. Среди напуганных переселенцев из центральных областей России начали появляться возвращенческие настроения.
Партийное руководство Грозненской области, опасаясь то ли возможной встречной агрессии переселенцев, то ли неуправляемого исхода русских с Северного Кавказа, попыталось эти настроения локализовать. Поначалу это удалось. «Просочившихся» чеченцев и ингушей задерживали и возвращали на «законное» место жительства.
В 1956 г процесс стихийного возвращения на родину усилился. Со дня на день ждали восстановления автономии. Продолжавшие рваться на Северный Кавказ бывшие спецпоселенцы-вайнахи не только не хотели терпеливо ждать решения своей участи, но и не желали «расселяться» там, где предписывали бюрократические прожекты «начальства», — стремились в родные места, к покинутым в 1944 г. домам. Но дома были заняты, а люди, поселившиеся в них, не хотели, да и не могли в одночасье бросить хозяйство и убраться подобру-поздорову. Между этносами возникла неизбежная конкуренция за ресурсы и места обитания.
В декабре 1956 г, дело дошло до насильственного столкновения. В дом жителя селения Новый Ардон Коста-Хетагуровского района явился вместе со своей семьей вернувшийся из ссылки ингуш. Он заявил, что этот дом принадлежал ему до выселения, и семья собирается в нем жить. Осетин ответил бывшему хозяину, что вопрос о его вселении в дом должен разрешить сельсовет. В спор вмешалась группа пьяных колхозников. Началась драка, во время которой один ингуш был убит, семеро ранено. Ранения получили также трое осетин.[343] Прозвучал первый тревожный звонок.
В январе 1957 г. Президиум Верховного Совета СССР восстановил, наконец, чечено-ингушскую автономию. Этот акт, дополненный аналогичным решением Верховного Совета РСФСР, предусматривал не просто переименование Грозненской области в Чечено-Ингушскую АССР Речь шла о сложной административно-территориальной перекройке. Автономия восстанавливалась практически в довоенных границах. Исключение было сделано для Пригородного района. Он остался в составе Северо-Осетинской АССР и на рубеже 1980–1990-х гг. превратился в очаг постоянно тлеющего осетино-ингушского конфликта. В Чечено-Ингушскую АССР были полностью возвращены четыре района (еще два частично) из состава Дагестанской АССР, а из Северо-Осетинской АССР — г. Малгобек с пригородной зоной, Коста-Хетагуровский район и северо-восточная часть Правобережного района. В состав Дагестана в связи с ликвидацией Грозненской области передавался город Кизляр и еще четыре района. Кроме того, Чечено-Ингушской АССР передавалась северная часть Душетского района Грузии.[344]
Новая перекройка границ предполагала очередное «плановое» перемещение части послевоенных переселенцев на другие территории. Бюрократические мечты о безболезненности этого перемещения натолкнулись на массовое (отчасти плановое, отчасти стихийное) возвращение чеченцев и ингушей на родину. Это возвращение — его удалось лишь слегка замедлить полицейскими мерами и пропагандистскими усилиями партийных и советских органов — было стремительным. По плану в 1957 г. в Чечено-Ингушетию должны были возвратиться 17 тыс. семей. В действительности уже к 1 сентября 1957 г. вернулось в два раза больше — 34 635 семей (136 444 человека).[345]
По сообщению МВД СССР (февраль 1957 г.), многие чеченцы и ингуши настойчиво добивались размещения только на земле предков — «в тех селениях и даже домах, в которых они проживали до выселения».[346] Это естественное желание наталкивалось на реальности жизни — родные места были заняты переселенцами из других районов Кавказа и Центральной России. На пришлое население Чечено-Ингушетии этнический натиск возвращавшихся вайнахов произвел шоковое впечатление. А начатое властями плановое переселение дагестанского населения[347] и осетин из Чечни и Ингушетии на родину, должное разрядить нараставшую напряженность, явно отстало от массового притока чеченцев и ингушей на занятые «чужаками» земли.
Возник острый конфликт интересов. Перспектива достойного для обеих сторон компромисса с самого начала оказалась под вопросом. В селении Моксоб Ритлябского района 32 семьи чеченцев были временно размещены в сельском клубе, в ужасной тесноте. Все усилия убедить местный жителей — аварцев — «самоуплотниться» и поселить у себя по одной чеченской семье были безуспешными. Отказались даже советские активисты, к «сознательности» которых апеллировало высокое партийное начальство. А попытка поселить одного из чеченцев в пустовавшем доме вызвала возмущение аварцев. Около дома немедленно собралось около 100 человек, которые попытались избить чеченца и избили бы, если бы не защита милиции. После этого толпа аварцев, вооружившись палками, направилась к Клубу с требованием «убрать чеченцев». Опасаясь перерастания конфликта в массовые беспорядки, власти уступили и вывезли чеченцев из селения.[348] Роли жертвы и агрессора в каждом конкретном случае определялись реальным соотношением сил. В Новосельском районе, например, уже чеченцы встали в дверях дома культуры, ругались, не пропускали никого в помещение, размахивали ножом и «допускали крики националистического характера».[349]
Этими малоприятными эпизодами «внешняя» история этнического противостояния в первые месяцы 1957 г. в основном исчерпывается. Однако людская молва и слухи многократно усиливали воздействие подобных фактов на население. А высокий уровень этнической мобилизации чеченцев, их готовность к демонстративной агрессии в отстаивании своих интересов в конечном счете делали их победителями в той «войне нервов», которая повсеместно шла на территории Чечено-Ингушетии и в некоторых пограничных районах соседних республик.
Этническая конкуренция и «стратегии выживания»
«Успешность» чеченцев определялась не кратковременными вспышками насилия (власти были все-таки начеку и принимали меры), а систематическим «выдавливанием» этнических конкурентов. Очевидно, эффективность этой тактики «малых дел» и сами чеченцы подсознательно чувствовали. Они явно избегали открытых групповых насильственных конфликтов. Несмотря на постоянную этническую напряженность в сельских районах республики массовых столкновений было все-таки довольно мало.
И только одно из них было действительно серьезным (о нем МВД немедленно информировало ЦК КПСС). Участвовали в столкновении не загнанные в угол русские переселенцы, а солдаты местного гарнизона охраны МВД (селение Шали Чечено-Ингушской АССР). 17 июля 1957 г. четверо солдат отправились на речку за водой. Двое решили искупаться. К ним подошел молодой чеченец и, «оскорбляя солдат, запретил им купаться». Завязалась драка. Чеченец позвал на помощь родственников. Несколько мужчин и женщин, вооруженных мотыгами, палками, топорами и ружьем, начали избивать солдат. Одному рассекли мотыгой плечо, двум другим нанесли телесные повреждения.
Узнав о случившемся, командир подразделения прибыл на место Драки с вооруженным отделением, обезоружил нападавших, а шестерых доставил в Шалинское отделение милиции. Спустя некоторое время на улице Шали появилась плачущая женщина с распущенными волосами — дочь одного из участников столкновения. Она кричала, что во время драки солдаты вырвали у нее грудного младенца и утопили в речке. (В действительности во время драки она передала ребенка родственнице). Вокруг отделения милиции собралось около 200 мужчин и женщин. Они потребовали немедленной расправы с солдатами и вывода военных. После объяснений жители постепенно разошлись.[350]
Других аналогичных по накалу страстей эпизодов в 1957 г. не было.
Трудно сказать, осознанно ли чеченские старейшины и шейхи сдерживали молодежь, или сработал инстинкт самосохранения народа — открытые столкновения и массовые беспорядки могли спровоцировать власти на ответные меры. МВД и прокуратура в подобные тонкости не вникали, а документы КГБ для нас недоступны. Как бы то ни было постоянно усиливавшийся нажим на «чужаков» — «выдавливание» — обезоружил переселенцев. Желающих уехать из сельских районов Чечено-Ингушетии оказалось в несколько раз больше, чем первоначально планировали власти.
