Григорий Ландау - Сумерки Европы
И на эти годы будутъ отложены всякія другія заботы и задачи, Передъ необходимостью отдышаться, обстроиться, обезпечить будущую защиту — отойдутъ на задній планъ тѣ стремленія къ общественному строительству и совершенствованію, которыя были результатомъ долгихъ лѣтъ мышленія и борьбы; которыя девятнадцатый вѣкъ завѣщалъ двадцатому, и которыя двадцатый вѣкъ ставилъ на Западѣ Европы съ такою же силою размаха, какъ и твердою рѣшимостью.
Неравномѣрны разрушеніе и ущербъ для разныхъ странъ, и это скажется съ особенною силой въ годы возстановленія. Уже сейчасъ, частью Англія, а главнымъ образомъ Америка и Японія вытѣсняютъ Германію съ мірового рынка. Но несравненно сильнѣе станетъ этотъ процессъ по возстановленіи мира, когда всюду загорится трудъ и творчество, и однѣ страны окажутся передъ необходимостью починять свой аппаратъ работы, между тѣмъ какъ другія немедленно приведутъ его въ напряженное функціонированіе. Только тогда, а не теперь, скажется, завершится паденіе однихъ и ростъ другихъ; тогда осуществится вытѣсненіе воевавшихъ — тѣми, кто сохранили свои силы. И если только къ тому времени не возгорится новая борьба между Японіей и Америкой, то только тогда гигантски развернутся эти новыя державы за счетъ Западной Европы. Пусть Франція будетъ побѣдительницей, Германія — побѣжденной; но разоренныя войною, онѣ обѣ будутъ оттѣснены другими, сохранившими неизрасходованными свои силы.
3Смертный бой не различаетъ людей по ихъ индивидуальнымъ свойствамъ, призваніямъ, возможностямъ. Всѣ передъ смертью равны — и поэтъ, и приказчикъ, и государственный мужъ, и торговецъ, и рабочій, и мыслитель. Ихъ жизнь и дѣятельность не равноцѣнны, но онѣ самоцѣнны, и потому не сравнимы. Страданія генія и тупицы одинаково страданія; смерть благороднаго и низкаго — одинаково смерть. И горе оставшихся не измѣряется соціальною цѣнностью погибшихъ. Страданіе и смерть не сравниваются и не складываются. Двѣ смерти — не двойная смерть, а только смерть повторенная; страданіе двухъ людей — не двойное страданіе, а дважды пережитое. Каждый человѣкъ есть морально замкнутый міръ, и милліонная гибель морально ничего не прибавитъ и не убавитъ отъ первой. Въ живомъ переживаніи и въ оцѣнкѣ моральной — численности не существуетъ. Передъ одинокою и передъ братскою могилой — тождественны скорбь и тождественно благоговѣніе.
Но люди продолжаютъ жить, общество остается, остается культура. Надъ открытыми могилами замыкается жизнь уже однимъ протеченіемъ времени; съ неизмѣнностью стихіи она неотвратимо строитъ на нихъ свои живыя построенія. Неотвратимо — ибо и воздержаніе есть жизнь, только ничтожная; неизъясняема полнота молчанія передъ одиноко, хотя и совмѣстно, погибающими, но священныя права имѣетъ и общая жизнь совмѣстно живущихъ. Довлѣетъ себѣ благоговѣніе передъ смертью; но самозаконны и требованія жизни и культуры. Смерть не слагаема, — но подлежитъ сложенію и учету уходящая и остающаяся жизнь. Вотъ почему не нарушаетъ благоговѣнія могилъ — подсчетъ погибающихъ жизней.
* * *Какъ бы ни были велики и значительны матеріальныя разрушенія, думаю, еще важнѣе будутъ послѣдствія той грандіозной убыли живой силы, которую произведетъ — уже производитъ — настоящая война. Нельзя, разумѣется, предвидѣть абсолютныхъ величинъ, которыя опредѣлятся дальнѣйшимъ ходомъ событій. Необходимо и здѣсь различать положеніе разныхъ участницъ войны. Японія воевала, но, въ смыслѣ убыли живой силы, какъ будто и не воевала. Англія, посылающая до сихъ поръ сравнительно небольшія войска, и при томъ — либо профессіоналовъ войны (моряки), либо добровольцевъ, въ число которыхъ могутъ всегда не входить люди опредѣленно иныхъ призваній, — стоитъ пока также въ сравнительно благопріятномъ положеніи. Также менѣе тяжко положеніе и Россіи съ ея грандіозной численности населеніемъ. Но опять-таки Западную Европу объединяетъ въ ея смертельномъ разъединеніи — общая судьба. Чуть ли не все молодое и зрѣлое поколѣніе, могущее носить оружіе, стоитъ подъ ружьемъ. Воинская повинность не различаетъ моральныхъ или духовныхъ свойствъ, умственныхъ дарованій и призваній; не различаютъ ихъ и смертоносные снаряды, — и тысячи за тысячами выметаются изъ жизни по случайностямъ военныхъ условій.
Выметаются изъ жизни силы, уже численно долженствующія серьезнѣйшимъ образомъ отразиться на будущемъ воюющихъ странъ; но и качественно выцѣживаются драгоцѣннѣйшіе соки. Неправильно, конечно, говорить только о гибели цвѣта страны, ибо гибнутъ и ея плевелы; но правильно говорить, что гибнетъ и цвѣтъ воюющихъ странъ. Мы никогда не узнаемъ, сколько уничтожается теперь геніальныхъ умовъ и благородныхъ сердецъ, творцовъ и завершителей, государственныхъ вождей, поэтовъ, изобрѣтателей, трибуновъ. Но и не въ нихъ однихъ дѣло. Отбиваются не только вершины молодыхъ побѣговъ націй; обѣдняются и всѣ ткани. Не только будетъ меньше большихъ людей, — будетъ меньше и отвѣтственныхъ рабочихъ, знающихъ учителей, умѣлыхъ мастеровъ, дѣльныхъ инженеровъ. На всѣхъ этажахъ общественности происходитъ опустошеніе.
Дѣло не только въ убитыхъ или — что соціально еще страшнѣе — въ обезумѣвшихъ и окончательно искалѣченныхъ; дѣло и въ раненыхъ, въ нервно-потрясенныхъ, не выкинутыхъ изъ жизни, но лишившихся навсегда или хотя бы на нѣкоторое время значительной доли своей трудоспособности. Дѣло еще и въ тѣхъ, кого война соціально выкинула и выкинетъ изъ налаживавшейся соціальной колеи. Сколькіе по возвращеніи не застанутъ уже складывавшихся передъ ними возможностей личной, общественной, профессіональной дѣятельности; сколькимъ придется годы метаться, чтобы снова выбиться на предназначенный путь; сколькимъ, свернувшимъ съ него въ рѣшающіе годы молодости, это и вовсе не удастся.
Я знаю, что и здѣсь есть нѣкоторые общіе или частные коррективы. Общественная расшатанность создаетъ боль-шую подвижность, при которой, можетъ быть, легче будетъ проявиться вѣсу отдѣльной личности. Въ частности Германія можетъ втянуть въ себя часть своей заокеанской эмиграціи. Россія улучшеніемъ условій жизни могла бы снять путы, сковывающіе многочисленные слои ея населенія, сократить его отливъ въ чужіе края.
Имѣется еще резервуаръ соціальныхъ силъ, и я не сомнѣваюсь, что убыли, причиненныя войною, заставятъ поспѣшить его открытіемъ. На братской могилѣ милліоновъ мужчинъ будетъ построенъ храмъ женскаго равноправія; и въ этомъ будетъ, вѣроятно, — или во всякомъ случаѣ можетъ быть — одно изъ великихъ въ болѣе отдаленномъ будущемъ послѣдствій войны. Но оно въ большомъ размѣрѣ не скажется скоро, ибо нужна для этого сложная подготовка, перевоспитаніе навыковъ, выработка психологіи. Россія и въ этомъ отношеніи находится въ болѣе благопріятномъ положеніи, ибо здѣсь уже въ теченіе десятилѣтій идетъ эта выработка и подготовка. Но и здѣсь, несмотря на уже намѣчающіеся признаки, потребуются долгіе годы, чтобы государственно въ полной мѣрѣ реализовать этотъ резервуаръ живыхъ силъ; и на Западѣ процессъ будетъ и труденъ, и длителенъ. И можно смѣло сказать, что ближайшія десятилѣтія будутъ на Западѣ эпохой стариковъ и дѣтей, эпохою утомленныхъ и недозрѣлыхъ.
Съ годами — въ теченіе около четверти вѣка — это будетъ сказываться со все возростающей силой. Въ концѣ концовъ и сейчасъ еще человѣческое общество можетъ быть грубо и приблизительно по поколѣніямъ подраздѣлено — на пожилые руководящіе верхи, рабочетворческіе зрѣлые слои и начинающую, бунтующую и вслушивающуюся молодежь. Сегодня обезкровлена молодежь и сильно задѣты зрѣлые слои; руководящая, заправляющая сила осталась на мѣстѣ. Но завтра отойдетъ она или одряхлѣетъ, — кто прійдетъ ей на смѣну? Въ творческіе же ряды зрѣлой трудовой фаланги вольется обезсиленная сегодня молодежь; что будетъ зачинать и какъ будетъ творить обезкровленная дружина сегодняшнихъ двадцатилѣтокъ? Не скоро подрастутъ дѣти, но вѣдь и они подрастутъ въ этой разслабленной средѣ; къ кому они станутъ прислушиваться?
А въ это время въ странахъ дальняго запада и востока будетъ въ полнотѣ напряженнаго давленія твориться спѣшное дѣло міровой культуры.
Сумерки сгущаются надъ Западной Европой.
4Менѣе всего сейчасъ время для тщательнаго анализа третьяго бѣдствія — моральнаго затменія, — сейчасъ, когда, по словамъ А. Шницлера въ письмѣ къ Роману Роллану, «весь міръ ослѣпленъ ненавистью, ожесточеніемъ и ложью». Настанетъ время и для этого, и не повѣрятъ многіе, если имъ напомнятъ то, что они дѣлали и кричали со всѣхъ крышъ, — и сочтутъ это клеветою на себя. Когда нибудь факты будутъ провѣрены въ ихъ разныхъ, обыкновенно противоположныхъ и слишкомъ часто лживыхъ толкованіяхъ, сведены къ надлежащимъ размѣрамъ и сопоставлены съ бездною фактовъ, невѣдомыхъ или умышленно скрываемыхъ. Тогда наступитъ время вынести полновѣсное сужденіе.
