Пирс Рид - Дочь профессора
— Опять все сначала, — сказала Лилиан. — Вы с Луизой верны себе.
Генри пожал плечами, но лицо у него вдруг стало встревоженное.
— Они что-нибудь замышляют? — спросил он Лауру.
— Я не знаю, — сказала Лаура.
16
Луиза вышла из родительского дома, со всей мочи хлопнув дверью. Она прошла в гараж и некоторое время совершенно неподвижно сидела в своем «фольксвагене», в холодном бешенстве вцепившись руками в баранку. Потом запустила мотор и поехала к Джулиусу.
Он отворил дверь и снова, казалось, был смущен при виде ее, но Луиза не заметила этого, так как в ней еще все кипело, и молча прошла мимо него в слабо освещенную гостиную. И сразу приросла к месту, когда ее горящий гневом взгляд встретился со взглядом высокого пожилого мужчины, сидевшего в кресле.
— Добрый вечер, — с легким оттенком иронии проговорил мужчина, из чего Луиза сделала вывод, что ее возбужденное состояние от него не укрылось.
— Здравствуйте, — сказала она и кивнула, хотя мужчина в это время вставал с кресла и его крупная голова была опущена.
Джулиус вошел и остановился позади Луизы.
— Может быть, ты познакомишь нас? — сказал мужчина, глядя на Джулиуса поверх плеча Луизы.
— Да… Конечно… Луиза, это мой дядя Бернард.
— А вы, — сказал дядя Бернард, — вероятно, мисс Ратлидж. Джулиус рассказывал мне о вас.
Луиза снова кивнула.
— Извините, что я ворвалась без предупреждения, — сказала она.
— Ну что вы, это только приятно, — воскликнул дядя Бернард с преувеличенной любезностью. — Я все равно уже собирался уходить.
— Не надо, дядя, не уходи, — сказал Джулиус.
— Ну, разве еще минутку, а вообще-то мне пора, — оказал дядя, снова усаживаясь в кресло.
Луиза обернулась к Джулиусу, пытаясь выяснить, хочет ли он, чтобы она осталась, но он в эту минуту отвернулся, придвигая себе стул, и Луиза опустилась на кушетку и поглядела на дядю Бернарда.
— Вы дочь профессора Ратлиджа, не так ли? — спросил дядя Бернард.
— Да, — сказала Луиза.
— Ваш отец очень интересный человек, — сказал мистер Бернард Тейт, — весьма, весьма интересный человек.
Луиза промолчала.
Джулиус беспокойно заерзал на стуле.
— Мне часто хотелось, — продолжал мистер Тейт, не замечая замешательства племянника или игнорируя его, — посвятить свою жизнь изучению идейных проблем.
— А чем вы занимаетесь? — спросила Луиза.
— Увы, очень скучными делами. В Вашингтоне. Но это дает мне приличное жалованье, а потом я получу пенсию, так что жаловаться не приходится. — Он улыбнулся, и улыбка была такой же фальшивой, как его ироничность и его добродушие. — В конце концов, — продолжал он, — мой отец, дедушка Джулиуса, был всего-навсего сталеваром. — Он рассмеялся. — Быть может, работал на одном из сталелитейных заводов вашего дедушки.
— Что-то не припомню, чтобы у моего дедушки были сталелитейные заводы, — сказала Луиза.
— Разве нет? — спросил Бернард Тейт. — Впрочем, возможно, что и не было.
— Хотя, кто знает, он мог вкладывать деньги и в сталь, — сказала Луиза.
— Очень может быть, — сказал Бернард Тейт. — Очень может быть. А теперь его внучка и внук сталевара встречаются как равный с равным в одном из наших крупнейших учебных заведений. — Он обвел взглядом гостиную Джулиуса. — В этом величие Америки, — сказал он.
Луиза и Джулиус молчали.
— Ничто не приносит мне большего удовлетворения, — сказал дядюшка, — чем сознание того, что я могу дать Джулиусу возможность находиться здесь.
— Джулиус говорил мне, что вы платите за его обучение, — сказала Луиза,
— Значит, он просто умеет отдавать должное. Я рад это слышать.
— И еще он рассказывал мне о том, как вы прилетали к нему на день его рождения в Альбукерк.
— Это доставляло мне удовольствие.
— Ты был необыкновенно добр ко мне, — сказал Джулиус.
Дядя пожал плечами.
— После того как твой отец умер, — сказал он, — для меня было не только долгом, но и удовольствием давать тебе образование. В конце концов, я не хотел, чтобы твой характер складывался исключительно в условиях… ну, скажем, в условиях латиноамериканских влияний. — Он рассмеялся.
Луиза, с интересом приглядываясь к нему, решила, что, вероятно, он служит по линии здравоохранения, либо просвещения, либо в какой-нибудь общественной организации, так как он смахивал одновременно и на врача, и на школьного учителя. Она поглядела на его тонкие сухие губы, на тяжелые полуопущенные веки, мешавшие уловить выражение его глаз, потом на его крупную лысеющую голову.
— Мне было очень приятно познакомиться с вами, Луиза, — сказал дядя Бернард, поднимаясь на ноги. Он был обут в тяжелые черные башмаки.
— Надеюсь, что я не…
— Нет, нет, — прервал он ее. — Мне пора домой.
Луиза перевела взгляд па Джулиуса, но тот смотрел на дядю.
— Ты проводишь меня до машины, Джулиус? — спросил мистер Тейт племянника.
— Разумеется, — сказал Джулиус. Потом обернулся к Луизе. — Обождешь меня минутку? — спросил он.
— Конечно, — сказала Луиза.
Когда они ушли, она села и углубилась в созерцание своих ногтей. Так, в раздумье, она просидела минут пять-шесть, пока не вернулся Джулиус.
— Прости, что я задержался, — сказал он.
— Ничего, — сказала она. — Это я виновата. Я никак не хотела помешать тебе провести вечер с дядюшкой.
— Не беспокойся, — сказал Джулиус. — Ему завтра надо очень рано вставать. Так что все равно он уже должен был вернуться к себе в отель.
— Ты ни капельки на него не похож, — сказала Луиза.
— Я, верно, больше пошел в мать.
— Я имею в виду не только внешность.
— Ну да, — сказал Джулиус, — он из другого теста. — Он сел рядом с Луизой на кушетку и взял ее руку. — Но не будем говорить о нем, — сказал он.
Луиза улыбнулась.
— О чем же ты хочешь говорить?
— Не знаю. — Джулиус рассматривал ее руку, повернув ее сначала ладонью вверх, потом обратно. — А ты грызешь ногти, — сказал он.
Луиза выдернула руку и засунула обе руки под себя.
— Сама знаю, — сказала она.
— Ну, ну, не сердись, дай-ка мне ее сюда, — сказал Джулиус и потянул к себе ее правую руку.
— Ладно, — сказала она, позволяя ему завладеть рукой, — только не говори больше гадостей.
— Разве это гадость? Ты грызешь ногти. Ну и грызи.
А руки у тебя все равно очень красивые.
— Благодарю вас.
— О твоих руках, надеюсь, можно говорить?
— Если тебе хочется.
— Где они были?..
— Да преимущественно со мной.
— Что они делали?..
— Много будете знать, скоро состаритесь.
— А что им хотелось бы делать?
— Левой или правой?
— Разве между ними есть разница?
— Левая никогда не знает, что творит правая. — Говоря это, Луиза сняла левой рукой руку Джулиуса, лежавшую на ее правой руке, и освобожденная рука обвилась вокруг его плеч и зарылась в его густые волосы за правым ухом.
— А сейчас обе руки действовали довольно согласованно, — сказал Джулиус, приближая свое лицо к лицу Луизы.
— Кажется, да, — прошептала Луиза. — Почти.
Их губы слились, и руки перестали жить своей самостоятельной жизнью, и все стало едино — и тела, и сплетенные руки.
А потом, когда долгий поцелуй оборвался, посыпался град легких поцелуев — в нос, в глаза, в шею, в уши, в кончики пальцев…
Время близилось к полуночи, и Луиза сказала:
— Могу я остаться у тебя на ночь?
— Ты еще спрашиваешь! — сказал Джулиус.
— Я лягу здесь, на кушетке.
— Это не обязательно, — сказал он, улыбаясь.
— Знаю, но я так хочу. Помнишь, ты сам сказал: должно быть что-то большее, и теперь я понимаю — ты был прав. Но я хочу быть уверена, что это есть… что это то самое… самое большое..
17
На следующее утро Джулиус, как уже было однажды, приготовил для Луизы завтрак и, войдя в гостиную, присел на корточки возле кушетки.
— Просыпайся, — прошептал он, почти касаясь губами ее носа. — Завтрак готов.
Она открыла глаза. Поморгала ресницами.
— Джулиус, — произнесла она.
Он вернулся в кухню и слушал оттуда, как она встает, одевается, идет в ванную.
— Сказать тебе что-то? — спросила она, усевшись на конец за стол.
— Скажи.
— Сегодня первый день… Первый день за много лет, когда я, проснувшись, почувствовала себя счастливой.
Джулиус покраснел.
— Это из-за кушетки, — сказал он. — На ней так неудобно спать, что проснуться было для тебя счастьем.
— Не смейся, — сердито сказала Луиза. — Я серьезно говорю.
— Что ж, по-моему, это очень хорошо, — сказал Джулиус. — Счастливое пробуждение приятно.
