Алексей Кунгуров - Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа
С другой стороны, Германия-победительница будет обладать огромными колониями; их эксплуатация и приспособление к немецким порядкам также займут Германию в течение нескольких десятилетий. Очевидно, что Германия будет слишком занята другим, чтобы повернуть против нас.
Если мы окажемся достаточно ловкими, чтобы извлечь выгоду из развития событий, мы сможем прийти на помощь коммунистической Франции и превратить ее в нашего союзника, равно как и все народы, попавшие под опеку Германии (1941).
Но нужно быть готовым и к другому: в побежденной Франции неизбежно произойдет коммунистическая революция. Если мы будем достаточно ловкими, чтобы извлечь выгоду из этого обстоятельства, мы сможем прийти на помощь коммунистической Франции и превратить ее в нашего союзника. Нашими союзниками станут также все те народы, которые оказались под опекой Германии-победительницы, и перед нами, таким образом, откроется широкое поле деятельности (1942).
Товарищи, — сказал в заключение Сталин, — я изложил вам свои соображения. Повторяю, что в ваших (так в тексте. — СС) интересах, чтобы война разразилась между рейхом и англо-французским блоком. Для нас очень важно, чтобы эта война длилась как можно дольше, чтобы обе стороны истощили свои силы. Именно по этим причинам мы должны принять предложенный Германией пакт и способствовать тому, чтобы война, если таковая будет объявлена, продлилась как можно дольше. В то же время мы должны усилить экономическую работу в воюющих государствах, чтобы быть хорошо подготовленными к тому моменту когда война завершится“.
Доклад Сталина, выслушанный с благоговейным вниманием, не вызвал никакой дискуссии. Было задано только два малозначительных вопроса, на которые Сталин ответил. Его предложение о согласии на заключение пакта о ненападении с рейхом было принято единогласно. Затем Политбюро приняло решение поручить председателю Коминтерна Мануильскому совместно с секретарем Димитровым под личным руководством Сталина разработать надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом».
С позиции сегодняшнего дня разоблачить эту инсинуацию будет не столь уж сложно. Итак, Сталин приглашает на «секретное заседание» членов Политбюро и «русских лидеров» Коминтерна. Список последних Случ приводит в сноске: членами «русской секции» в Коминтерне были сам Сталин, Жданов, Мануильский, кандидат — Лозовский (заместитель наркоминдел Молотова). Димитров, руководитель Коминтерна, не приглашен. При этом «Политбюро приняло решение поручить „председателю Коминтерна“ Мануильскому совместно с секретарем Димитровым[61] под личным руководством Сталина разработать надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом».
Бред полнейший. Это в нацистской Германии был провозглашен «фюрерпринцип». Воля фюрера рейха — высший закон для подданных. СССР же являлся государством очень бюрократичным. Субординационные формальности соблюдались неукоснительно. Так вот, Политбюро ВКП(б) не могло поручить Мануильскому и Димитрову разработать инструкции под личным руководством Сталина, потому что формально ВКП(б) числилась лишь секцией Коммунистического интернационала, то есть была структурным подразделением международного объединения. Так было на всех партбилетах написано.
Соответственно, если Сталин и принял решение поручить исполкому Коминтерна осуществить какую-либо работу, то это ни при каких обстоятельствах не могло быть оформлено, как поручение Политбюро. Надо было вызвать Димитрова, обсудить с ним вопрос, тот бы собрал пленум исполкома и продавил бы нужное решение. Наконец, как можно давать поручение Димитрову, которого даже не пригласили заслушать доклад Сталина? Он что, должен был догадываться, в каком русле ориентировать европейские компартии? Судя по дальнейшим событиям, Димитров действовал прямо противоположно этой сталинской ориентировке.
Такое понятие как «секретное заседание Политбюро в расширенном составе» — это что-то из области детективной беллетристики. Если Сталин хотел обсудить какой-то вопрос приватно, то для этого было достаточно собрать нужных людей на своей даче или пригласить в свой кабинет через личного секретаря. Разумеется, никто не протоколировал такие встречи. На официальное мероприятие участники приглашаются через канцелярию, а если мелкие клерки оргбюро ЦК будут знать, что вечером состоится «секретное заседание», то оно будет уже не очень секретным. Опять же, на этом гипотетическом заседании Политбюро ведется протокол — очередное нарушение секретности. Принятые решения официально доводятся до сведения исполнителей через секретариат ЦК — вся секретность летит к черту. Единственный способ соблюсти конспирацию — провести встречу в узком кругу и в неформальной обстановке.
Вообще-то в 1939 г. было зафиксировано всего два заседания Политбюро — 29 января и 17 декабря. Остальные решения Политбюро вырабатывались Оргбюро или Секретариатом ЦК на основе индивидуального опроса членов Политбюро по различным вопросам. Следовательно, официальных заседаний, да еще «секретных» и в расширенном составе, 19 августа 1939 г. не происходило. В архивах не найдено ни одного свидетельства в пользу версии Рюффена. Известно множество совместных постановлений Политбюро ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров, но это проистекало из специфики исполнительной власти СССР, поскольку партийная верхушка занимала правительственные посты. Но никогда СНК не выполнял решения партии! Распоряжения правительства в 1939 г. подписывал только Молотов — формально подчиненный Сталина по партийной линии. Молотов же подчинялся официальному главе государства — Калинину, занимавшему пост председателя Президиума Верховного Совета СССР — советского парламента. Сталин был неформальным лидером страны и постов в исполнительной власти до 6 мая 1941 г. не занимал, его власть базировалась на личном авторитете и авторитете возглавляемой им партии. Опять же, формально в ВКП(б) соблюдался принцип коллегиального руководства и генеральный секретарь не имел никаких преимущественных прав относительно других членов ЦК. В любом случае генсек Сталин не мог давать поручения руководству Коминтерна, ибо в этой иерархии Димитров был выше его по должности.
Во вступительной части своего выступления Сталин делает удивительно точный прогноз относительно быстрого разгрома Польши, который 19 августа не мог сделать никто. Мощь польской армии переоценили все — и Сталин, и Гитлер, и западные союзники. А уж сами поляки пели песни о том, как будут полоскать копыта своих коней в Рейне. Что касается западных союзников, то дело было не в том, смогут ли они прийти на помощь Польше, а в том, захотят ли они это сделать. Но Сталин не мог знать планов Лондона и Парижа, он мог лишь предполагать, что Польшу они предадут так же, как в свое время Чехословакию. Наконец, он не мог пафосно заявлять, что вопрос войны или мира находится в руках Советского Союза. Как раз, наоборот, в предвоенный период внешнеполитический вес СССР был очень мал, что советский вождь, как опытный политик, всегда учитывал, и даже в официальных речах подчеркивал, что возможности СССР в международных делах довольно ограниченны.
Выражение «таким образом, войны удастся избежать, и тогда последующее развитие событий примет опасный для нас характер» абсурдно. Внутреннее положение СССР было наиболее стабильным за все предшествующие годы. Соответственно, угроза могла исходить только извне. В чем опасность мирной жизни для страны? Это только обанкротившиеся диктатуры стремятся поднять свой авторитет путем «маленькой победоносной войны».
В детали переговоров с Германией был посвящен лишь очень узкий круг ближайших соратников Сталина:
Молотов (глава правительства, нарком иностранных дел);
Микоян (заместитель главы правительства, нарком внешней торговли СССР, нарком снабжения, нарком пищевой промышленности);
Каганович (заместитель главы правительства, нарком путей сообщения, нарком тяжелой промышленности, нарком топливной промышленности);
Ворошилов (нарком обороны).
Как видим, в курсе дел были лишь высшие государственные функционеры, чья деятельность непосредственно касалась предмета советско-германских отношений (не будем забывать, что фундаментом Договора о ненападении являлся подписанный 19 августа 1939 г. торговый договор между Германией и СССР, имеющий колоссальное значение для нужд тяжелой, то бишь военной, промышленности). Таким образом, Сталин не мог в широком кругу членов Политбюро и представителей Коминтерна разглагольствовать об «известном вам предложении Германии», поскольку об этих предложениях никто посторонний не знал и не мог знать.
