Вадим Роговин - Была ли альтернатива? («Троцкизм»: взгляд через годы)
За последние годы вывод Троцкого о том, что многие подлоги московских процессов представляют трансформацию дел или замыслов самого Сталина, получил дополнительные подтверждения [379].
«Передал ли Сталин Ленину яд, намекнув, что врачи не оставляют надежды на выздоровление, или же прибегнул к более прямым мерам, этого я не знаю,— писал Троцкий.— Но я твёрдо знаю, что Сталин не мог пассивно выжидать, когда судьба его висела на волоске, а решение зависело от маленького, совсем маленького движения его руки» [380].
Немаловажным аргументом в пользу версии об отравлении Ленина Троцкий считал и свои телеграфные переговоры со Сталиным на следующий день после ленинской смерти. Шифрованная телеграмма, извещавшая о смерти Ленина, застала Троцкого на вокзале в Тбилиси. Он тотчас же послал в Кремль телеграмму: «Считаю нужным вернуться в Москву. Когда похороны?» Ответ прибыл примерно через час: «Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что Вам, по состоянию здоровья, необходимо ехать в Сухум. Сталин» [381].
Только через несколько дней Троцкий узнал, что в действительности похороны были назначены на воскресенье. Размышляя над причиной его обмана Сталиным, Троцкий связывал его не только с нежеланием «тройки» допустить его к участию в похоронах Ленина, но и с более серьёзными причинами. Сталин «мог бояться,— писал он,— что я свяжу смерть Ленина с прошлогодней беседой о яде, поставлю перед врачами вопрос, не было ли отравления; потребую специального анализа. Во всех отношениях было поэтому безопаснее удержать меня подалее до того дня, когда оболочка тела будет бальзамирована, внутренности сожжены и никакая экспертиза не будет возможна» [382].
«Когда я спрашивал врачей в Москве о непосредственных причинах смерти, которой они не ждали [383],— вспоминал далее Троцкий,— они неопределённо разводили руками. Вскрытие тела, разумеется, было произведено с соблюдением всех необходимых обрядностей: об этом Сталин в качестве генерального секретаря позаботился прежде всего! Но яду врачи не искали, даже если более проницательные допускали возможность самоубийства… Они понимали, что политика стоит над медициной… С Зиновьевым и Каменевым я возобновил личные отношения только через два года, когда они порвали со Сталиным. Они явно избегали разговоров об обстоятельствах смерти Ленина, отвечали односложно, отводя глаза в сторону. Знали ли они что-нибудь или только подозревали? Во всяком случае, они были слишком тесно связаны со Сталиным в предшествующие три года и не могли не опасаться, что тень подозрения ляжет и на них. Точно свинцовая туча окутывала историю смерти Ленина. Все избегали разговоров о ней, как если б боялись прислушаться к собственной тревоге. Только экспансивный и разговорчивый Бухарин делал иногда с глазу на глаз неожиданные и странные намёки.
— О, вы не знаете Кобы,— говорил он со своей испуганной улыбкой,— Коба на всё способен» [384].
К этим свидетельствам можно добавить некоторые факты из воспоминаний Бажанова. В первые минуты после смерти Ленина Сталин «у себя в кабинете и в присутствии секретарей… в прекрасном настроении, сияет. На собраниях и заседаниях он делает трагически скорбное лицемерное лицо, говорит лживые речи, клянется с пафосом верности Ленину. Глядя на него, я поневоле думаю: „Какой же ты подлец“…
Я видел насквозь фальшивого Сталина, клявшегося на всех публичных выступлениях в верности гениальному учителю, а на самом деле искренне Ленина ненавидевшего, потому что Ленин стал для него главным препятствием к достижению власти. В своём секретариате Сталин не стеснялся, и из отдельных его фраз, словечек и интонаций я ясно видел, как он на самом деле относится к Ленину» [385].
В заключение обзора версий о причинах смерти Ленина подчеркнём, что в советской историографии сведения о последних месяцах и днях жизни Ленина до сих пор даются в крайне усечённом виде. Ещё не опубликованы многие архивные документы, в том числе история болезни Ленина, которая в 1969 году изучалась по поручению ЦК КПСС специальной медицинской комиссией, состоявшей из крупных научных авторитетов, в связи с муссировавшимися в зарубежной печати слухами о причинах ленинской болезни и смерти. Очевидно, настало время предать гласности все хранящиеся в советских архивах документы о последнем годе жизни Ленина, которые позволят тщательно взвесить все аргументы «за» и «против» гипотезы, выдвинутые Троцким в конце 30-х годов. Кроме того, заслуживает внимания и сообщение В. Соловьева о возможности объективной проверки этой гипотезы путём применения открытого за последние десятилетия нового биологического метода — нахождения яда в корнях волос покойного.
XXIV
«Семёрка»
Смерть Ленина усилила надежды внешних и внутренних врагов большевизма на ослабление и раскол партии. Острота выявившихся к этому моменту внутрипартийных разногласий всячески муссировалась эмигрантской печатью. Газета «Руль», например, в опубликованной 24 января 1924 года статье под названием «Без вождя» писала: «…Судьба…убрала Ленина в самый критический момент, когда после тяжёлых хозяйственных неудач оппозиция вырвалась бурно наружу и заменившей Ленина гнусной тройке громко заявлено и брошено в лицо, что она никаким авторитетом не пользуется, что она обманывает партию и всем жертвует для удержания власти в своих грязных руках. Вот почему смерть Ленина… превращается в событие огромной исторической важности» [386].
Казалось бы, после смерти Ленина руководство партии должно было позаботиться прежде всего о консолидации старой партийной гвардии. На самом же деле произошло прямо противоположное. Во время прощания с Лениным, как вспоминает Врачёв, «все чувствовали себя как бы осиротевшими. На время были забыты и недавние распри, довольно остро сказавшиеся на XIII Всероссийской партийной конференции… Однако после того, как подобные настроения дошли до Сталина, примиренческие разговоры прекратились — они не нравились Генеральному секретарю» [387].
Сразу же после смерти Ленина «тройка» пошла по пути расширения своей раскольнической деятельности. Она создала внутри Центрального Комитета глубоко законспирированную фракцию, нанёсшую намного больший ущерб единству партии, чем все предыдущие группировки. Как заявил несколько лет спустя Зиновьев, эта фракция образовалась в начале 1924 года и получила своё окончательное организационное оформление во время августовского (1924 года) пленума ЦК на конспиративном совещании большинства членов Центрального Комитета. Это большинство (Зиновьев, Каменев, Сталин, Бухарин, Рыков, Томский, Калинин, Куйбышев, Ворошилов, Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Рудзутак, Петровский, Микоян, Угланов и другие) постановило считать себя «руководящим коллективом» партии и выбрало из своей среды тайное Политбюро — «семёрку», в состав которой вошли все члены официального Политбюро, кроме Троцкого (Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский), и председатель Центральной Контрольной Комиссии Куйбышев. Кандидатами в этот внеуставный фракционный орган стали Дзержинский, Калинин, Молотов, Угланов и Фрунзе.
Совещание выработало особый документ (своего рода устав), регламентирующий деятельность «руководящего коллектива» или «группы цекистов-ленинцев», как называла себя нелегальная правящая фракция. В этом документе «семёрка» объявлялась подотчётной только пленуму «параллельного ЦК», созываемому перед очередным официальным пленумом ЦК. «Семёрка» заседала ежедневно, обсуждая предварительно вопросы, выносимые на заседания Политбюро.
Таким образом, возникли два нелегальных внеуставных внутрипартийных образования, которые вырабатывали фракционные решения, а затем разыгрывали фарс заседаний уставных партийных руководящих органов, где эти решения неизменно принимались большинством голосов. «Семёрка» предрешала постановления не только Политбюро, но и Центральной Контрольной Комиссии. Тем самым оказалась заблокированной важнейшая функция ЦКК, о которой писал Ленин в своих последних статьях,— предотвращение конфликтов, возникающих внутри Центрального Комитета. «Семёркой» предрешались также решения организационных вопросов и кадровые перемещения.
Объясняя причины образования этой фракции, Зиновьев говорил своим единомышленникам в ЦК: «Мы должны иметь хоть какое-нибудь место, где в своей среде старых ленинцев мы могли бы по важнейшим вопросам, по которым возможны разногласия с Троцким и его сторонниками, иметь право колебаться, ошибаться, друг друга поправлять, совместно коллективно проработать тот или иной вопрос. Перед Троцким мы лишены этой возможности» [388] (курсив мой.— В. Р.).
