Пирс Рид - Женатый мужчина
Вечером первого января, когда уже стемнело, Джон сбежал в гостиную от детей, игравших с Гаем в библиотеке в «монополию». Он тихо уселся в кресло со старым боевиком Иэна Флеминга, попавшимся на глаза в спальне. На диване спал генерал с раскрытой книгой на груди — это было его обычным времяпрепровождением в темные зимние вечера. Внезапно он пробурчал:
— Что это вы читаете?
— Да вот, взял полистать. — Джон показал книгу.
— Что это?
— «Удар молнии».
— Флеминг? — Да.
— Гм! Ну, это безопаснее Толстого. Генерал взялся за свою книгу.
— А вы? — поинтересовался Джон.
— Юнг.
— А-а…
— Читали когда-нибудь?
— М-м… нет.
— Следует. Полезно для людей среднего возраста. Джон засмеялся:
— Потому вы его и читаете?
— Я из этого возраста вышел. Я уже старик.
— Тогда, может, мне следует почитать?
— Вам, может, и следует.
— А что он говорит?
— О чем?
— О людях среднего возраста. Тесть приподнялся и сел.
— По его теории, человек от рождения и до тридцати пяти — сорока лет — это Колумб, пустившийся в экспедицию. Он открывает для себя и завоевывает мир. Все возможно. А в среднем возрасте наступает такой момент, когда человек подходит к горизонту и видит, что за ним.
— Что же?
— Остаток жизни и в перспективе — смерть.
— Даже дети знают, что все мы смертны, — сказал Джон.
— Они могут это знать, но не воспринимать всерьез. Даже для двадцатилетних смерть — это бабушкины сказки. Я в армии насмотрелся на таких парней…
— Ну и как осознание своей смертности влияет на их жизнь по Юнгу? — В голосе Джона звучали пренебрежительные нотки, ибо он уже давно с подозрением относился к психоанализу.
— Заставляет смириться и принять это.
— Иначе говоря, тем, кто, подобно вам, верит в загробную жизнь, самое время позаботиться о местечке на небесах и начать складывать чемоданы, а тем, кто, подобно мне, не верит в загробную жизнь, надо продолжать жить, как жил, — есть, пить и веселиться?..
— Ничего подобного. Такие, как вы, именно и тревожат Юнга. Если существует загробная жизнь, то самому последнему капралу из верующих есть на что надеяться, ну, а если нет, тогда у вас есть всего лишь эта земная жизнь, и человек, мечтающий стать генералом, вдруг осознает, что никогда ему не выслужиться выше ротного командира. Начальство обходит его чинами в пользу молодежи. Жена разочаровалась в нем и ни во что не ставит. Да и она потеряла для него былую привлекательность. Дети тратят его деньги и живут своей жизнью. С годами уходит здоровье. Нет уж былой сметки. Ничего удивительного, что именно в этом возрасте многие впадают в слабоумие.
— О вас-то ведь этого не скажешь. Юстас скривился:
— Вы считаете, нет? Джон покраснел:
— Нет. В самом деле. И в голову такое не приходило.
— А вы сами?
— Я? Разве я похож на слабоумного?
— Вы чертовски замкнуты эти дни.
— А, так… заботы. Вся эта затея с выдвижением в парламент…
— Слышал.
— Юнг одобрил бы ее?
— Сомневаюсь.
— А почему нет?
— У него времени не было мыслить такими абстракциями, как «человечество», «общество» или «рабочий класс».
— Или полк? — с улыбкой заметил Джон.
— Или полк, — согласился Юстас.
Джон поднялся с кресла, подошел к камину и стал спиной к огню, совсем как Паула тогда, у себя в гостиной.
— Я не продал душу лейбористской партии, — сказал он. — По крайней мере надеюсь, что не продал.
— Не сомневаюсь, — отвечал Юстас, — и я не говорю, что вам не следует заниматься политикой. Им нужны хорошие люди, особенно по нынешним временам.
— Так почему же вы… или почему Юнг тревожится о таких, как я?
Юстас с усилием приподнялся и спустил ноги на пол.
— Все дело в тактике, — сказал он. — Чтобы продвинуться, надо обеспечить себе тылы.
— Что под этим подразумевается?..
— Вы сами. Ваше умение твердо стоять на ногах и счастье. Без этого вы уподобитесь слепцу в поводырях у слепцов.
— Я считаю, что достаточно твердо стою на ногах и в меру счастлив. Конечно, трудно сказать, что считать нормой.
— По Юнгу, человеческое счастье складывается из пяти или шести составляющих.
— А именно?
— Здоровье…
— Это у меня есть.
— Умение ценить красоту в искусстве и природе. Вспомнив о своей рождественской прогулке, Джон сказал:
— В природе, во всяком случае, ценю.
— Разумный жизненный уровень.
— Мне мой кажется разумным.
— Удовлетворение работой.
— Да.
— Приверженность определенной философии или религии, которая способна помочь справиться с превратностями судьбы…
— Здесь я, похоже, пас, — сказал Джон и засмеялся.
— И счастливый брак. Он поперхнулся смехом:
— Да, ну конечно, у меня счастливый брак. Поздно вечером, когда они собирались ложиться спать, Джон обронил, что у ее отца какое-то странное настроение.
— То же самое он говорит о тебе.
— Заметил. Ему кажется, будто я повредился в уме.
— Это он сам с ума сходит.
— Он Юнга читает.
— Хуже не придумаешь. Все равно что читать медицинскую энциклопедию. Немедленно обнаруживаешь симптомы самых ужасных болезней. — Она легла и натянула на себя одеяло до подбородка. Лицо в раме каштановых волос было обращено к Джону, глаза смотрели приветливо и в то же время как бы с сомнением. — А ты сам как считаешь, ты не повредился в уме?
— Нет. Почему ты спрашиваешь? Тебе так кажется?
— Нет. Просто ты какой-то уж очень тихий — только и всего.
— Я знаю. Извини. Слишком многое надо обдумать, а на рождество я никогда не бываю в хорошей форме. — Джон лег рядом. Они потушили свет, обменялись поцелуем и мирно заснули.
Глава четвертая
Второго января 1974 года они возвращались в Лондон со скоростью пятьдесят миль в час. Для экономии бензина правительство установило с нового года такой предел скорости. Промышленности электричество давалось только три дня в неделю, телевизионные передачи заканчивались в половине одиннадцатого.
Домой, в Холланд-Парк, они добрались в четыре часа. Темнело, и, поскольку электричества не было, улицы погружались в серые сумерки. Джон вошел в дом первым и в темноте стал на ощупь искать свечи. Внизу, на кухне, нашел один или два огарка, оставшихся на блюдцах с их отъезда, но спички, которые всегда лежали на плите, словно испарились.
За ним вошли Клэр и дети, волоча сумки и чемоданы. У Клэр тем более не было спичек, и Джон поспешил наверх, в гостиную. Там царил полный ералаш. Он ругнул жену за то, что она оставила дом в таком беспорядке, и, не найдя спичек, двинулся в спальню. Здесь он увидел, что все ящики выдвинуты из комода и содержимое их вывалено на пол. Нет, это не беспорядок — похоже, что, пока их не было, здесь побывали воры.
Джон отыскал-таки спички — картонную коробочку с маркой русского ресторана, куда он водил Паулу. Это вызвало у него прилив тоски по ней. Он твердо решил увидеться с нею сегодня же вечером, и даже ограбление собственного дома не могло ему помешать.
Он спустился вниз, где в холодной прихожей его ждала Клэр с детьми.
— Нашел спички, — сообщил он и прибавил: — Похоже, нас обворовали.
— Ох, — вырвалось у Клэр. — Что унесли?
— Не знаю. Если бы ты оставила спички на плите, я, возможно, уже знал бы… — И пошел вниз, на кухню.
— А почему ты думаешь, что они и спички заодно не прихватили? — крикнула вслед ему Клэр: в голосе ее послышались слезы. Тут же в темноте тихонько зашмыгала носом Анна.
— Может, они еще здесь, в доме? — прошептал Том.
— Да нет, наверняка удрали, — сказала Клэр без особой уверенности.
Анна уже ревела во весь голос.
Джон вернулся с подносом, на котором стояли четыре свечи.
— Пошли вниз, на кухню, — позвал он. — Я затопил плиту и открыл духовку, так что скоро нагреется.
И пока его семейство пробиралось в темноте на кухню, он поставил две свечи на столике в прихожей, а с двумя пошел наверх, в гостиную. Их мерцание осветило беспорядок, оставленный ворами, которые зачем-то разбросали по полу содержимое всех шкафов. Джон опустился на колени перед камином и, смяв газету, стал разжигать огонь. В корзине были щепки и дрова (они жили в бездымной зоне, но, как и большинство представителей среднего сословия, Джон игнорировал кое-какие постановления, если они причиняли ему неудобства), и скоро огонь занялся. Вошла Клэр.
— До чего же противно.
— Что именно?
— Да вот это. — Она указала на фотографии, игральные карты и содержимое своей корзинки для шитья, разбросанное на полу.
— Что делать, — заметил Джон. — Стоит уехать, как что-нибудь случается. В прошлом году лопнула труба.
