Славой Жижек - Накануне Господина: сотрясая рамки
Кроме того, существует виртуальная вина невинных свидетелей, коллектива, который извлек выгоду из (вынужденного) преступления. Фрейдистский парадокс «чем больше ты невиновен, тем больше ты виноват» сохраняет для них свое значение. Здесь супер-эго начинает свое давление, спекулируя на этой вине особым образом: давление суперэго не уничтожает индивидуальность субъекта, его эффект заключается не в том, чтобы слить субъект с толпой, где его индивидуальность растворится; наоборот, давление суперэго индивидуализирует субъект, или, по словам Балибара, замечательно перевернувшего классическую формулу Альтюссера, супер-эго интерпеллирует субъектов в индивидов. Супер-эго обращается ко мне как к уникальному индивиду, сталкивая меня лицом к лицу с моей виной и ответственностью: «не убегай в обобщения, не оправдывайся объективными обстоятельствами, загляни в свою душу и спроси себя, где тебе не удалось выполнить свой долг!» Вот почему давление супер-эго усиливает беспокойство: в глазах суперэго я одинок, нет большого Другого, за которым я мог бы спрятаться, и я «виновен по всем пунктам», потому что сама роль носителя ответственности делает меня формально виновным – если я буду защищать свою невиновность, это будет только свидетельствовать о моей дополнительной вине за отрицание вины.
Ряд явлений, присущих современному обществу, служат прекрасным примером такой индивидуализации посредством супер-эго: экология, политкорректность, нищета и даже чувство долга вообще. Не обращается ли основной экологический дискурс к нам как к априори виновным, обязанным матери-природе, задавленным агентством экологического супер-эго: «Что вы сделали сегодня для того, чтобы вернуть свой долг природе? Положили ли вы все газеты в правильную мусорную корзину? А все пивные бутылки и баночки из-под колы? Использовали ли вы машину тогда, когда могли использовать велосипед или средства общественного транспорта? Использовали ли вы кондиционер вместо того, чтобы просто широко раскрыть окна?» Идеологические ставки такой индивидуализации легко различимы: я теряюсь в самоанализе, вместо того чтобы задаваться намного более глобальными вопросами о нашей индустриальной цивилизации в целом.
То же самое касается бесконечного самоанализа по поводу политкорректности: был ли мой взгляд на стюардессу слишком навязчивым и сексуально-оскорбительным? Использовал ли я какие-либо слова с возможно сексистским подтекстом, когда обращался к ней? И т. д., и т. п. Удовольствие и даже трепет, который доставляет такой самоанализ, очевидны: вспомните, как самокритичное раскаяние смешивается с удовольствием от осознания того, что невинная шутка оказалась в итоге не такой невинной, что она содержала расистский оттенок. Что касается благотворительности, вспомните, как нас все время закидывают сообщениями, направленными на то, чтобы мы почувствовали себя виноватыми за наш собственный комфортный образ жизни – в то время как дети в Сомали умирают от голода или легко излечимых болезней, – и сразу же предлагают легкий выход («Вы можете изменить ситуацию! Отчисляйте по десять долларов каждый месяц, и вы сделаете черных сирот счастливыми!»). Идеологическая подоплека здесь также легко различима. Понятие «задолжавшего человека», введенное Маурицио Лаззарато, описывает общую структуру такой субъективности, для которой давление супер-эго на того, кто задолжал, является конститутивным: перефразируя Декарта – я должен, следовательно, я существую как субъект, интегрированный в социальный порядок.
Механизм формирования толпы, детально описанный Фрейдом, должен пониматься буквально как реакция на это индивидуализирующее давление супер-эго: активность толпы – это своего рода «возвращение вытесненного», возвращение мифического насилия и растворение индивидуальности участников, в котором также растворяется беспокойство и вина, присущие им как изолированным индивидам. В этом смысле можно сказать, что активность толпы вращается вокруг фрейдистского парадокса супер-эго: когда мы участвуем в массовом насилии (погромы и пр.), чем больше наша вина, тем мы невиннее – чем ожесточеннее наше насилие, тем успешнее мы избегаем порочного круга супер-эго.
Примечания
1 Цит. по: http://www.presseurop.eu/en/content/news-brief/ 2437991-orban-considers-alternative-democracy.
2 Wills G. Scandal // The New York Review of Books. May 23, 2002. P. 6.
3 Другая циничная стратегия состоит в том, чтобы обвинять врага: католические иерархи в США ссылались на исследование, согласно которому причиной широко распространенной в церкви педофилии был рост, начиная с 1960-х годов, сексуальной распущенности в обществе.
4 Например, когда солдаты выстраивались в очередь за едой, то обычной вульгарной шуткой было ткнуть пальцем в зад стоящему перед тобой, причем так, чтобы он, обернувшись, не смог определить, кто из стоящих сзади одинаково непристойно улыбающихся товарищей это сделал. Обычной формой приветствия сослуживца в моем подразделении вместо «Привет!» было «Отсоси мне!» («Pusi kurac!» на сербскохорватском); это выражение стало до того привычным, что потеряло всякий непристойный смысл и произносилось совершенно нейтрально, как обычное проявление вежливости.
5 Pfaller R. The Potential of Thresholds to Obstruct and to Facilitate. On the Operation of Displacement in Obsessional Neurosis and Perversion (неопубл. текст, 2002).
6 Чего обычно удается добиться от официозных теоретиков, так это частного допущения, что, конечно, противоречиво, но тем не менее такая противоречивая идеологическая конструкция работает, и работает блестяще: таков единственный возможный способ обеспечить быстрый экономический рост и стабильность в Китае. Нужно к этому добавить, что это представляет собой «частное использование разума» в чистой форме.
7 См.: Even what’s secret is a secret in China // The Japan Times. June 16, 2007. P. 17.
8 Kafka F. The Problem of Our Laws // Kafka F. The Complete Stories. N.Y.: Schocken Books, 1995. P. 437.
9 Derrida J. Acts of Literature. N.Y.: Routledge, 1992. P. 201.
10 Цит. по: http://www.theatlantic.com/magazine/archive/2004/09/ mother-of-all-mothers/3403/.
11 Myers B. R. The Cleanest Race. N.Y.: Melville House, 2011. P. 6.
12 Miller J.-A. Phallus and Perversion // lacanian ink. Vol. 33. P. 23.
13 Miller J.-A. The Logic of the Cure // lacanian ink. Vol. 33. P. 19.
14 Цит. соч. С. 28.
15 Цит. по: http://www.theatlantic.com/magazine/archive/2004/09/ mother-of-all-mothers/3403/.
16 Myers B. R. Цит. соч. С. 9.
17 Не подвержены ли северокорейцы, говоря прямо, инцестуальному психозу, который отвергает вхождение в символический порядок? Ответом здесь будет «нет». Но почему? Из-за дистанции по отношению к символическому порядку как таковому, которая сохраняется даже в официальных идеологических текстах. То есть даже северокорейский официальный идеологический дискурс («текст», как называет его Майерс) не производит обожествление Вождя напрямую. Вместо этого обожествление изящно приписывается «наивным» гостям с Запада, потрясенным мудростью Вождя: «Хотя Текст и любит с удивлением наблюдать за людьми извне, включая американцев и южнокорейцев, которые якобы воспринимают Ким Ир Сена как божественное существо, он никогда не выскажет такого предположения от своего лица» (Myers B. R. Цит. соч. С. 111). Не является ли это очевидным случаем «субъекта, который, как предполагается, верит», наивного Другого, на которого переносятся наши верования?
18 См.: http://news.yahoo.com/australian-court-oks-logo-ban-cigarette-packs-004107919-finance.html.
19 Rosen СЬ Schoenberg. L.: Fontana/Collins, 1975. P. 77.
20 Jean Laplanche. Problematiques I.: Langoisse. Paris: PUF 1980, p. 353.
21 Фрейд З. Достоевский и отцеубийство // Фрейд З. Художник и фантазирование / пер. с нем. под ред. Р. Ф. Додельцева, К. М. Долгова. М.: Республика, 1995. С. 290–291.
22 Jacques Derrida. Acts of Literature. New York: Routledge, 1992. С. 201.
5. Кризис – какой кризис?
Существует история (возможно, апокрифическая) о левокейнсианском экономисте Джоне Гэлбрейте, будто перед поездкой в СССР конца 1950-х он написал своему другу-антикоммунисту Сидни Хуку: «Не беспокойся, я не дам советским очаровать меня и не буду твердить по возвращении, что у них там социализм!» – на что Хук сразу ответил: «Это меня как раз и беспокоит: ты вернешься и будешь говорить, что у них там не социализм!» Хука беспокоила наивная защита чистоты понятия: если в построении социалистического общества что-то идет не так, это нисколько не компрометирует саму идею, просто она неправильно реализуется. Не сталкиваемся ли мы с подобной наивностью у сегодняшних фундаменталистов-рыночников? Когда недавно в ходе теледебатов во Франции Ги Сорман [56] заявил, будто демократия и капитализм неразрывно друг с другом связаны, я не удержался и задал ему очевидный вопрос: «А как насчет сегодняшнего Китая?» Сорман немедленно парировал: «В Китае нет капитализма!» Для таких фанатичных сторонников капитализма если страна не демократична, то это означает просто, что настоящего капитализма там нет, есть лишь его обезображенная версия, точно так же как сталинизм для коммуниста-демократа был просто ненастоящей формой коммунизма.
