Пирс Рид - Дочь профессора
Но вот на одном из занятий семинара эта щелка в мозгу профессора словно бы стала шире; по правде говоря, она расширилась настолько, что проникший в нее свет, казалось, ослепил его. Темой предыдущего занятия было учение Адама Смита, и профессор постарался привлечь внимание студентов не столько к политической стороне этого учения, сколько к нравственному аспекту его философии. Возникла небольшая дискуссия между профессором и Эланом Греем, делавшим доклад о «Теории нравственных чувств», после чего разговор снова вернулся к политическим и экономическим проблемам, но профессор уже не принял в нем участия — мысли его, казалось, бродили где-то далеко.
Большинство студентов приписали это тому, что семинар пришелся на следующий день после воскресенья. Расходясь по домам, они почти не упоминали об этом, и только Кейт сказала Дэбби, что профессор неважно выглядит. Но на следующем занятии семинара, посвященном Бакунину, профессор выглядел уже совсем скверно — он был бледен, рассеян и, казалось, никак не мог сосредоточиться на том, что говорили студенты. Никто из них еще не знал, что дочь профессора пыталась покончить с собой. Дэнни был знаком с семьей профессора, но уже давно не встречался с ним вне стен университета.
Мало-помалу среди слушателей семинара возникла атмосфера растерянности, и наконец Элан — плотный, коротко подстриженный, решительный — встал и спросил профессора, не считает ли он, что им сегодня лучше разойтись.
— Нет, — сказал Генри Ратлидж. И, помолчав, спросил: — Почему же?
— По-моему, вам нездоровится, профессор.
— Нет-нет, — поспешно сказал Генри. — Все в порядке.
Я вполне здоров.
Занятия возобновились, но через некоторое время профессор неожиданно прервал Джулиуса, читавшего свой доклад о Бакунине.
— А какой в этом смысл? — спросил он.
Столь необычное поведение профессора окончательно сбило их с толку: Дэбби нервно заерзала на стуле, Майк выронил карандаш, Кейт оцепенела. Вопрос профессора не был адресован Джулиусу — он был обращен ко всем — и прозвучал резко и неистово. Генри Ратлидж внезапно утратил свою очаровательную непринужденность.
— Как вас понять, профессор? — спросил Элан.
— Я спрашиваю, — сказал профессор, весь дрожа, — я спрашиваю: какой смысл изучать Бакунина или Маркса? Ничего же все равно не изменится.
Сэм Фаулер с изумлением уставился на профессора: белый человек утратил самообладание!
— Как же так, я, вы знаете, специализируюсь по политической теории, — сказала Дэбби, внезапно испугавшись за судьбу своего диплома: а что, если семинар закроется?
Генри улыбнулся ей, и лицо его перестало подергиваться.
— Я имел в виду… — сказал он, стараясь овладеть собой и найти более или менее правдоподобное объяснение своей вспышке, — я хотел поставить под вопрос… практическое применение изучаемого нами предмета. Какое воздействие может это иметь на жизнь каждого из нас?
— Мы изучаем факты, — сказал Майк после некоторого молчания, — и составляем свое мнение о них.
— А наши мнения руководят нашими поступками, — сказал Джулиус. — Во всяком случае, должны ими руководить.
— Да, разумеется, должны, — сказал профессор, — но позвольте вам заметить, что они ими не руководят. Двадцать лет я преподаю политическую теорию, а Америка прогнивает все глубже… и не похоже, чтобы процесс этот мог приостановиться.
Студенты, едва успевшие оправиться от первого потрясения, были снова наэлектризованы — только на этот раз слова профессора не смутили их, а взбудоражили — никогда еще Генри Ратлидж не называл Америку прогнивающей страной.
— Вы еще молоды, — продолжал профессор, — но поверьте мне: молодые люди вроде вас ежегодно покидают эту аудиторию, изучив все, что требовалось изучить, — так, во всяком случае, предполагается, — но ничего не происходит. Наше общество с каждым шагом лишь глубже погрязает в трясине всяческой мерзости…
— И это говорите вы… — промолвил Дэнни, потрясенный неожиданным прозрением профессора.
— Я хочу, чтобы вы избежали ошибки, — сказал Генри Ратлидж, — но, боюсь, вам ее не избежать. Вы будете убеждать себя, что теория и практика могут существовать раздельно. Придя к такому заключению, вы запутаетесь в силках чисто академической мысли и упустите возможность реального политического воздействия.
— Но мне казалось, — заметила Кейт, — что вы в какой-то мере обладаете таким воздействием.
— Каким это образом?
— Через сенатора Лафлиыа, — проговорила она с запинкой.
Генри поглядел на нее пристально и жестко.
— Вовсе нет, — сказал он. — Когда-то я стоял в виде украшения на его триумфальной колеснице, только и всего. Но если бы в то время я пользовался каким-либо влиянием, этот человек не превратился бы в реакционера, каким он стал теперь.
2
Для Элана не могло быть сомнений в том, что мнение, высказанное профессором, не было продиктовано одним лишь запоздалым сожалением по поводу того, что всю свою жизнь он пребывал в заблуждении. Элан, священник, именующий себя коммунистом, с некоторого времени начал предполагать, что Генри Ратлидж не так уж счастлив. К этому заключению он пришел потому, что слишком непрочными оказались те ценности, в которые, как всем было известно, верил профессор. После окончания семинара (доклад Джулиуса о Бакунине так и остался недочитанным) Элан немного задержался. Он подошел к профессору и спросил его, должен ли он продолжать работу над докладом о Прудоне или они снова вернутся к Бакунину.
Взгляд Генри рассеянно блуждал по лицу священника. Профессор никак не мог сосредоточиться на заданном ему вопросе.
— Не знаю, — пробормотал он. — Да… Нет, пусть сначала закончит Джулиус.
— Хорошо, — сказал Элан и нерешительно шагнул к двери, боясь проявить излишнее любопытство и вместе с тем тревожась за профессора, который, как ему казалось, нуждался в поддержке. — Если вы сейчас не очень заняты, профессор, может быть, выпьем по чашечке кофе? — неожиданно предложил он.
— С удовольствием, — почти машинально ответил Генри, и в быстро сгущающихся осенних сумерках они направились к зданию университетского клуба.
— Я так до сих пор и не понял, почему вы вообще решили заняться изучением политической теории, — задумчиво проговорил Генри, который, казалось, начал понемногу приходить в себя.
— Да ведь эта наука не столь уж далека от теологии, — сказал Элан, и оба рассмеялись.
— А как смотрят на это ваши духовные наставники?
— Они платят за мое обучение.
— Значит, они не имеют ничего против?
— Может быть, они просто рады избавиться от меня.
— Вполне вероятно… При тех взглядах, которые вы исповедуете.
Они пили кофе, удобно расположившись в клубных креслах.
— А вы сильно взбудоражили весь наш семинар сегодня, — сказал Элан.
— Вот как? — Генри улыбнулся. Он чувствовал себя не совсем в своей тарелке с этим священником — отчасти именно потому, что это был священник, в черном сюртуке с жестким воротничком, отчасти же, быть может, потому, что разница в возрасте между ними была не столь значительна, а профессор привык иметь дело с более молодыми студентами.
— Ну конечно, — сказал Элан. — В молодости мало кто по-настоящему верит в то, что проповедует. Они еще только вживаются в свои роли. И для них услышать, что такой человек, как вы, соглашается с ними…
— Я не очень-то хорошо помню, что именно я сказал, — заметил профессор.
— Ну как же, вы сказали, что сенатор Лафлин — реакционер.
Генри рассмеялся.
— Надеюсь, они не собираются процитировать мои слова в «Кримсон».
— Они процитируют их либо в «Нью-Йорк таймс», либо нигде, — сказал Элан, и оба снова рассмеялись.
— Но вы уже не юноша, — сказал Генри. — Вы не просто вживаетесь в роль, примеряете на себя… эти ваши идеи.
— Нет, — сказал Элан. — Я их исповедую.
— Так как же вы… Я никогда не спрашивал вас об этом, но принято считать, что коммунизм и католицизм диаметрально противоположны друг другу.
— Да, принято, — согласился Элан, — но это не так.
— Ведь Маркс был атеистом, — сказал Генри.
— Я знаю. Был, как и большинство коммунистов. Но я считаю, что это преходящее заблуждение. По их мнению, научное объяснение исторического процесса не совместимо с идеей бога, но ведь учение Христа использовало историю, не так ли? Историю Иудеи, во всяком случае.
— Да… Да, разумеется.
— Для меня, профессор, коммунизм — это политическая наука, а не вопрос веры.
Генри кивнул.
— Да, — сказал он. — Я понимаю вашу точку зрения. — Он поудобнее устроился в кресле. — И кое в чем эти два учения соприкасаются, не так ли? В вопросе самопознания, например. Христос призывал к этому, а теперь призывает Мао Цзэ-дун.
