Сергей Кургинян - Суд времени. Выпуски № 35-46
Второе, вырос авторитет Сталина. Все понимали, что он стал, фактически, полубогом.
И третье, это чувство достоинства. Как писал герой романа «Заулки»: «Расписаться на рейхстаге — это не хухры-мухры». Суть такая, опять же подытоживаю: чувство самоуважения, достоинство, увеличилась вера, что наш строй самый справедливый. И что наш режим, воплощенный в Сталине, — это нечто божественное. Авторитет вырос неизмеримо. Это общая динамика того, что произошло за годы войны.
Кургинян: Вы изучали эти настроения?
Горинов: Изучал, да. На локальном примере Москвы.
Сванидзе: Спасибо. Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания.
Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем слушания.
Прошу, Леонид Михайлович, Ваши вопросы оппонентам.
Млечин: Обычно когда здесь обсуждается вопрос об оценках общественного мнения, всегда спрашивают: «А вы проводили социологические опросы, а у вас есть данные, у вас есть цифры?» Я не буду задавать этого смешного вопроса. Понятно, что никаких социологических опросов тогда не существовало. Основываться можно на письмах, на сводках партийного аппарата, что докладывались орг-инструкторским и агитпропом первому секретарю Московского обкома и горкома и т. д. Я правильно понимаю?
Это очень интересные данные, хотя согласитесь, что не стопроцентные. Знаете, почему не стопроцентные? Потому, что здесь звучали мысли о том, что мы вернулись с войны. Я хочу призвать трех свидетелей. Они не могут явиться лично, потому что ушли в мир иной. Три фронтовика оставили свои воспоминания.
Доказательство № 56.
Материалы по делу.
Из книги Константина Симонова: «…И в конце войны, и сразу после нее, и в сорок шестом году довольно широким кругам интеллигенции… казалось, что должно произойти нечто, двигающее нас в сторону либерализации… в общем, существовала атмосфера некой идеологической радужности…» К. Симонов. Глазами человека моего поколения. Размышлении о И. В. Сталине. М., 1989 г.
Доказательство № 57.
Материалы по делу.
Из интервью с писателем-фронтовиком Виктором Астафьевым: «Нужно было убирать тех солдат, тех вольнодумцев, которые своими глазами увидели, что побежденные живут не в пример лучше победителей, что там, при капитализме, жизнь идет гораздо здоровей и богаче… Вот и стал товарищ Сталин губить тех, кто ему шкуру спас». Журнал «Родина». 1991. № 6–7.
И последнее доказательство № 59.
Материалы по делу.
Из статьи писателя-фронтовика Вячеслава Кондратьева «Парадоксы фронтовой ностальгии»: «…Надежды наши, что после войны начнется распрекрасная жизнь, что Сталин, убедившись в верности народа — а какое еще большее доказательство требовалось чем победа в войне? — прекратит репрессии, тем более в войну они приутихли, — не оправдались. Вернувшиеся инвалидами, особенно те, кто не работал до воины, получили такие нищенские пенсии, которых не хватало даже на то, чтоб выкупить карточный паек… Денежная реформа 1947 года подняла цены на продукты в два раза по сравнению с довоенными, а зарплата осталась прежней… К тому же в те годы прокатилась волна арестов в высших учебных заведениях, причем бывших фронтовиков… И все наши надежды, что изменится что-то, рухнули…» Кондратьев, В. Парадоксы фронтовой ностальгии. Лит. газета. — 1990. — № 19.
Млечин: Мы, наверное, с Вами — люди одного поколения, для нас романы Астафьева, Кондратьева — одни из самых замечательных, точных и честных свидетельств о войне, поэтому мы вполне можем доверять этим людям, как и Константину Симонову. Скажите, Михаил Михайлович, Ваши изучения не показали этого ощущения глубокого разочарования тем, как власть отнеслась к человеку. Человек-то наш, да, вернулся с войны или кто работал в тылу, им не легче пришлось, были готовы делать всё, идти на любые жертвы, это мы все видели, но власть отнеслась к ним даже не как мачеха, а как чужой, злобный человек. Этого Вы не видели? Я сейчас говорю о послевоенных жизнеощущениях.
Горинов: Леонид Михайлович, мы немного переходим ко второму вопросу, оправдались ли ожидания фронтовиков. Что ожидали после войны? Первое, хотели отдохнуть. Я не знаю, Вы служили в армии? Наверное, все служили, по крайней мере, на сборах были. Какое настроение, идешь домой? Ты что, думаешь о либерализации, что в армии учили демократии? Нет. Ты приходишь и просто хочешь отдохнуть. Вот что хотели? Тишины. «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат, пусть солдаты немного поспят». Вот такое настроение — усталость. Хочется действительно отдохнуть.
Второе, это действительно соскучились по труду. Это тоже просматривается. Действительно хотели работать.
И третье, хотели достойной жизни. И пожалуй, один аспект, который абсолютно не был затронут, это религиозное возрождение. Ведь Вы знаете, что перед войной, если не брать присоединенные территории, то около ста храмов на территории Советского Союза было. С 1943 по 1949 годы было открыто свыше 1400 храмов. Вы знаете, и патриарха избрали, и т. д.
Млечин: Только не по 49-й. В 48-м всё прекратилось. Доказательство № 61.
Материалы по делу.
Из Постановления Политбюро ЦК ВКП(Б) от 28 октября 1948 года:
«1. Указать тов. Ворошилову на то, что он поступил неправильно, подписав распоряжения Совета Министров СССР об открытии церквей и молитвенных зданий в ряде населенных пунктов, так как такого рода распоряжения должны утверждаться Советом Министров СССР.
2. Отменить подписанные т. Ворошиловым распоряжения Совета Министров СССР…»
И № 62. Здесь идет подбор просто.
Материалы по делу.
Из статьи Гелия Шмелева «Церковь, общество, государство и экономика»: «Уже в 1948 году началось новое наступление на церковь. Происходит массовое изъятие церковных зданий под клубы, склады и другие цели. В 1949 году постепенно прекращаются службы вне стен храмов, отменяются крестные ходы, кроме пасхальных, несмотря на нехватку священнослужителей не допускается обслуживание одним священником нескольких храмов. Усиливается экономическое давление на церковь. Растут налоги, с 1951 года ими облагаются причтовые отчисления в пользу епархии и подарки духовенству. Многие монастыри должны были делать обязательные поставки государству продуктов животноводства». «Новая и новейшая история», № 6. 2001.
Гелий Шмелев — член-корреспондент РАН.
Маленькое послабление, сделанное церкви, очень быстро закончилось.
Горинов: Оно не закончилось. Оно закончилось после смерти Сталина. А новая волна гонений — это хрущевская эпоха.
Млечин: С 48-го года.
Горинов: Простите. Одно дело урегулирование. Действительно, ряд церквей был закрыт…
Млечин: И больше не открылось ни одной, с 48-го года не открылась больше ни одна церковь.
Горинов: …А до 48-го года — 1400.
Млечин: Я и говорю, послабления быстро закончились.
Горинов: Они не закончились, рост дальнейший прекратился. Эти церкви не закрыли.
Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович, Вам слово.
Млечин: Если можно, Лев Константинович Дуров, народный артист России, горячо нами любимый. Вот эта вот атмосфера того времени?
Дуров: Вы знаете, я тогда ещё был пацаном. Это по сегодняшнему времени гораздо всё взрослее. Я могу только сказать с точки зрения визуальной, чувственной.
Победа — она же кратковременна. Это праздник короткий, а потом начинается отрезвление, начинается похмелье послепобедное. И вот тут начались сложности. Они были на бытовом уровне. Приходил человек, у него — вот такой иконостас, весь в орденах. И говорят «демобилизация». Он приходит в военкомат, ему говорят, снимай, ты свободен. Как, я — герой, я взял одну высоту, потом был рядовым, повел батальон, даже не был комбатом, потом взял вторую высоту. А теперь я кто? Кем Вы были до войны? Ассенизатором. Так ты — ассенизатор. Как? Это не возможно!
И вот это одна из страшных вещей. Война — противоестественная вещь для человечества и порождает такие противоестественные вещи. И человек теряется, он не знает, куда ему деться, потому что с одной стороны он герой истинный, настоящий, а с другой стороны он возвращается к мирной профессии, которая для него сейчас ничтожна, никакая. Вот это одна беда.
Потом зажужжали по всей Москве шарикоподшипники, поехали обезноженные инвалиды. Через некоторое время они исчезли. До сих пор никто не знает, куда они исчезли. Остров Валаам, отправили людей тяжелейших ранений, о которых говорить просто невозможно, это страшные ранения. Где они все — никто не знает. Остров Валаам с этими ранеными тоже исчез.
Зашуршали опять шины «эмочек», потому что я помню это ощущение, когда подъезжала машина к дому, все просыпались. К тебе или не к тебе? За папой или за братом?
