Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
В коалицию европейских держав, начавшую войну против французской республики, Екатерина вступила. Но лишь номинально. Посылать своих солдат умирать за чужие интересы?! Никогда! Её недаром называли Великой.
В связи с революцией (которую тоже называли Великой) государыню волновало преимущественно одно: как бы якобинская зараза не поразила умы и сердца её подданных. Стоило ей узнать о чём-то подобном, увлечение идеями республиканцев немедленно пресекалось. Лучшее тому доказательство – судьба Павла Строганова, об увлечении которого идеями революции я уже писала. Узнав о его поведении, она повелела одному из ближайших своих сподвижников, Александру Сергеевичу Строганову немедленно воротить сына домой.
Строганов-старший письмо с приказом немедленно вернуться в Петербург отправил сыну в тот же день. Более того, чтобы «вырвать мальчика из рук мятежников» в Париж был послан его кузен, Николай Николаевич Новосильцев (о них обоих мне ещё предстоит упоминать). Павел, разумеется, приказу отца подчинился.
Павел Строганов был человек умный, делать революцию в России в его намерения не входило. Тем не менее императрица повелела вернувшемуся на родину «блудному сыну» немедленно покинуть столицу и отправиться в подмосковное родовое имение Братцево. Вернувшись из ссылки, Строганов при любом удобном случае будет много и восторженно рассказывать своему другу, наследнику престола, о событиях в Париже, не только свидетелем, но и участником которых ему случилось быть.
Но это будет много позднее, а пока Екатерина гостеприимно встречала французских эмигрантов, давала им приют и средства к существованию, но только не войска. Была убеждена: если уж русскому солдату придётся умирать, то только за интересы России.
У Павла Петровича взгляды были другие (может быть, даже и не по убеждению, а по необузданному желанию во всём противоречить матери). Поэтому он готов был воевать. И то, что его солдатам придётся проливать кровь за интересы, к России отношения не имеющие, его не останавливало.
Кроме главного побудительного мотива всей деятельности нового императора были и другие, для главы государства, мягко говоря, не слишком серьёзные. Во-первых, неотступное и неослабное давление супруги Марии Фёдоровны, чьи родственники были жестоко обижены сначала Наполеоном (он захватил принадлежавшие им земли), а потом австрийцами (те были возмущены, что герцог Вюртембергский вступил в переговоры с «узурпатором»). К тому же венценосная бюргерша не могла простить австрийскому эрцгерцогу Францу «коварной измены» (тот был женат на младшей сестре Марии Фёдоровны Елизавете, а после её смерти вместо того, чтобы до конца дней лить слёзы, посмел жениться на своей неаполитанской кузине). В общем, соображения государственной важности…
Были и те, кого сейчас назвали бы агентами влияния. Русский посол в Лондоне граф Семён Романович Воронцов за двадцать один год пребывания на этом посту превратился едва ли ни в стопроцентного англичанина. Под влиянием главы английского правительства Вильяма Питта (создателя и вдохновителя третьей антифранцузской коалиции) он готов был всеми силами толкать Павла на военный союз с англичанами против Наполеона. Что это даст России, его не занимало. Существует мнение, что заговор против Павла инициировал и финансировал именно Воронцов, после того как российский государь начал сближаться с Наполеоном: такой союз мог принести много бед Британской империи.
Точно так же Андрей Кириллович Разумовский в Вене уже давно смотрел на происходящее в мире глазами барона Франца Тугута, министра иностранных дел Австрии. Наполеона Разумовский ненавидел.
Что же касается Пруссии, то давнее пристрастие Павла Петровича к этой стране общеизвестно. Так что всё толкало его к вступлению в антифранцузскую коалицию.
После заключения мирного договора между Францией и Австрией в Кампо-Формио Павел открыто стал на сторону врагов победоносной республики. Договор исключал возможность пребывания корпуса принца Конде (роялистов, бежавших из республиканской Франции) на территории Австрии. Англичанам корпус Конде тоже оказался не нужен. И российский император гостеприимно открыл для тринадцатитысячного войска французских монархистов границы своей державы. Его самолюбию льстила возможность благодетельствовать потерявшему власть королевскому семейству, ещё недавно всемогущим Бурбонам.
Итак, приняв у себя непримиримых врагов Наполеона, Павел сам становится его врагом. Он понимает: чтобы победить великого полководца (в том, что Наполеон – великий, не сомневается ни минуты), нужно объединить все силы. В общем, он готов к участию в коалиции, хотя… От потенциальных союзников не в восторге. Отношение российского императора к тем, с кем ему предстояло объединяться, на мой взгляд, предельно точно определил английский дипломат Чарльз Витворт: «Английская система говорила разуму государя, прусская – его сердцу, австрийская – внушала отвращение и его уму, и сердцу». При этом самое поразительное, а может быть, самое закономерное (учитывая особенности характера Павла), что в течение большей части своего царствования он следовал за Австрией.
Выбрав путь (союз против Наполеона), Павел вступил на него с энтузиазмом, вообще ему свойственным. Правда, этот энтузиазм никогда не гарантировал того, что император долго будет следовать по пути, столь близкому его сердцу сегодня (что довольно скоро и подтвердится).
Итак, Павел Петрович вдохновлён идеей восстановить все поверженные Наполеоном троны. Он видит себя героем, возродившим Европу. Верит: союзники тоже сделают всё ради великой цели. И что же? С детства обожаемая им Пруссия уклоняется от участия в общем благородном деле. Утешает одно: это уже другая Пруссия, не та, что при Фридрихе Великом…
Другой союзник, Австрия, цинично преследует только свои корыстные цели.
Исключение – Англия. Она готова бороться с узурпатором. Но стоит Павлу задуматься, разобраться в происходящем, как он понимает: британцы пошли на союз только во имя собственных интересов, а вовсе не ради общего дела. Подтверждение этому – история с островом Мальта. Именно она открыла Павлу истинное лицо британцев и заставила внимательнее и доброжелательнее взглянуть на Наполеона.
Наполеон захватил Мальту «мимоходом» по пути в Египет. «Французская революция рассматривает Средиземное море как своё море и намерена в нём господствовать», – заявил он, вызвав гнев не только Англии, почитавшей себя владычицей морей, но и России. Для Павла важно было не столько море, сколько Мальта. Он ведь покровительствовал ордену святого Иоанна Иерусалимского, который владел островом больше двух веков, а Наполеон осмелился потребовать, чтобы рыцари покинули остров. Этого Павел снести не мог. Он принял всех рыцарей под своё покровительство, пригласил перебираться в Россию и заявил, что отныне Петербург становится их штаб-квартирой. Он вполне искренне считал себя спасителем Европы, и Орден, этот чудом уцелевший остаток рыцарства, состоявший из представителей старинных дворянских родов, казался Павлу естественным противником революции, врагом новых демократических учений, с которыми император вел борьбу.
Английские дипломаты прекрасно понимали казавшуюся им дон-кихотской позицию русского императора (они-то, люди практичные, видели в Мальте не какую-то чуть ли не святую землю, а важный стратегический пункт, базу операционных действий флота, который желает господствовать в Средиземном море).
Но отнять Мальту у Наполеона без помощи России англичане были не в силах. И они заверили Павла, что, как только общими силами свергнут французское правление (оно продолжалось всего два года), верховная власть на острове перейдёт к военному совету во главе с представителем русского командования. И Павел поверил… Помог и был счастлив: он (ну, пусть и при участии англичан) освободил землю своего Ордена. Но… 5 сентября 1800 года англичане (союзники!) заняли Валетту и подняли над нею британский флаг. Военным комендантом острова был провозглашён капитан английского флота сэр Александр Болл. Это было предательство! Оно потрясло Павла. И дело не только в том, что его обманули.
И не в материальных потерях. Он терял мечту, высокую нравственную цель. Ведь на Мальтийский орден он смотрел как на послушничество, в котором дворянство всех европейских стран должно было почерпнуть чувство чести и верности, необходимые, чтобы противиться воцарению идеи равенства, уже готовой охватить все слои общества. Эту идею Павел не мог принять, не мог с ней смириться. Никогда. Он даже запретил употреблять слова, напоминающие о революции: «гражданин», «отечество», «общество», «представители»… Уязвленный до глубины души, он официально объявил о выходе России из второй антифранцузской коалиции и заключил оборонительные союзы с Данией, Швецией и Пруссией. Кроме того, в ответ на предательское нарушение Великобританией договора о Мальте было введено эмбарго на английские суда, находившиеся в русских портах (число их доходило до трёхсот), и на имущество англичан. Было приказано не впускать в русские воды английские корабли, приостановить уплату долгов британским подданным, учреждены ликвидационные конторы, ответственные за хранение и продажу конфискованных у английских купцов товаров. Английские суда, находившиеся в Кронштадте, были задержаны, капитанов и матросов ссылали в далёкие от моря города – Тверь и Смоленск. В общем, как всегда и везде, за интриги правительства отвечать пришлось ни в чём не повинным людям. В судьбе сосланных принимал самое близкое участие исполняющий обязанности английского консула в Петербурге Александр Шерп. В Лондон он сообщал, что положение дел достигло крайних пределов и в скором времени должно измениться.
