Газета "Слова и дела" - Газета "Слова и дела" №8-9 от 19.08.2014
Обратите внимание: эти слова произносил деятель, чья страна была оккупирована немцами, чьё правительство находилось на содержании Великобритании, а армия - на содержании Советского Союза. Воистину, не часто встречается в политике (даже с учетом того, что она порой делается «не в белых перчатках») подобная «гремучая смесь» из двурушничества, спеси и цинизма.
Разумеется, советские разведывательные и контрразведывательные органы НКВД - НКГБ (в то время деятельность спецслужб периодически переходила в компетенцию от одного к другому из указанных ведомств) регулярно информировали советское руководство о пораженческих, националистических, враждебных Советскому Союзу настроениях в офицерской среде армии Андерса, о контактах политической, военной и разведывательной шляхты с представителями противника. Впрочем, Сталин и сам столкнулся с первыми признаками ненадежности польского союзника уже в процессе декабрьских 1941 года переговоров с Сикорским и Андерсом. Тогда уже представители эмигрантского руководства, используя покровительство западных союзников, настоятельно просили советского лидера разрешить в будущем частичное перебазирование сформированных польских воинских частей в Иран для продолжения подготовки «в более благоприятных условиях» и охраны местных нефтяных промыслов, а также - в Великобританию и на Ближний Восток для «укрепления безопасности» этих регионов. При этом просители заверяли Верховного Главнокомандующего, что по завершении своей миссии войска вернутся в СССР. Обычно хладнокровный Сталин на этот раз был раздражён. Он ответил, что не верит в возвращение польских войск в Советский Союз, но, если поляки не хотят сражаться, пусть уходят.
Получая указанную информацию от советских спецслужб в первые полтора года войны, Верховный Главнокомандующий пока воздерживался от публичной реакции на нее. Во-первых, тяжелая обстановка на фронтах Великой Отечественной войны не допускала возможности осложнения и без того хрупких отношений с союзниками по антигитлеровской коалиции из-за польской проблемы. (Это во второй половине войны, когда соотношение сил сложилось в пользу нашей страны, советский лидер уже не простил польскую правящую эмиграцию за участие в немецкой катынской провокации, а его полемика по польскому вопросу с Черчиллем приобретала порой ожесточенный характер.) Во-вторых, имеющиеся сведения об отсутствии единства в рядах польских политической и военной элит по поводу сохранения взаимодействия с Советским Союзом, безоговорочного подчинения британскому руководству или налаживания скрытых контактов с представителями гитлеровской Германии давали определенную надежду на изменение ситуации в лучшую сторону в условиях ведущей роли Советского Союза во Второй мировой войне. (Кстати, подобная надежда вполне могла стать реальностью в 1943 г., если бы этому не помешал катынский конфликт, последующий разрыв советско-польских дипломатических отношений и гибель при загадочных обстоятельствах Сикорского, решившего восстановить отношения с Советским Союзом).
В то же время Советское правительство, подстраховывая себя от очередных польских «сюрпризов», объявило о сокращении первоначально согласованной максимальной численности создаваемой армии (96 тыс. человек) до 73 тыс. человек с разрешением вывода из СССР лишь числа польских военнослужащих, превышающего этот новый предел.
Но когда к февралю 1942 года численность сформированной в составе 6 дивизий польской армии достигла 73 тысяч человек, начались новые стенания польской эмиграции и давление на советское руководство союзников по поводу необходимости вывода войск уже из этого сформированного контингента. В марте того же года с согласия советской стороны более 45 тыс. польских военнослужащих были эвакуированы за пределы СССР.
Но англичанам и зависимому от них правительству Сикорского этого было недостаточно. Ими теперь ставился вопрос о полном выводе из СССР оставшихся там частей польской армии. Практически подобный шаг означал полный отказ от польско-советского военного сотрудничества, чего, собственно говоря, и добивалась особенно упорно группировка Андерса в правительстве, в которую входили министр обороны генерал Кукель, посол Кот (впоследствии министр информации) и ряд других отъявленных антисоветчиков. (Их имена еще не раз всплывут в настоящей публикации в контексте враждебной Советскому Союзу деятельности.)
В качестве ходатаев перед Сталиным в поддержку этой идеи выступали от Великобритании премьер-министр У. Черчилль и его посол в Советском Союзе Р. Криппс (позднее - А. Керр), а от США - президент Ф. Рузвельт и его посол в СССР Стейнхардт. Аргументация полякови их западных покровителей по-прежнему сводилась к тому, что польские войска более нужны на Западном фронте, чем на Восточном, и что там им будут обеспечены более благоприятные условия для боевой подготовки, а также лучшее снабжение продовольствием и оружием. При этом вновь звучали обещания возврата польского военного контингента в СССР.
Аргументация не выглядит убедительной, если вспомнить хотя бы «откровения» Сикорского на декабрьской встрече со Сталиным: «Красная Армия выдержала удар четырех пятых всех сил вермахта».
С другой стороны, обещаемое союзниками дополнительное снабжение польской армии оружием и продовольствием могло быть осуществлено путем поставок его на советскую территорию без всякой эвакуации контингента. Тем более, что в соответствии с советско-польским соглашением от 14 августа 1941 г. и соглашениями советской и польской сторон с англо-американцами, часть поставок в Советский Союз по ленд-лизу для польской армии оружия, транспорта и другой продукции приняли на себя американцы, а англичане направляли польским военнослужащим в СССР через Иран обмундирование (за исключением теплых вещей, поставляемых советской стороной). На практике же союзники отказались отдельно снабжать оружием армию Андерса и рекомендовали советской стороне выделять для поляков военную продукцию из доли, предназначенной соответствующими соглашениями по ленд-лизу (и без того в весьма ограниченных размерах) исключительно для Красной Армии. Поэтому армия Андерса, за незначительным исключением, снабжалась советским оружием, причем в отличие от поставок западных союзников — бесплатно.
Особенно кощунственным выглядело недовольство польской армейской верхушки размером продовольственного снабжения и сроками вооружения ее контингента на фоне ограничения продовольственного снабжения всего населения Советского Союза по карточной системе и острой потребности самой Красной Армии в наращивании вооружения. Тем не менее, Советское правительство нашло возможным выделить для формирования польской армии беспроцентный кредит в 300 млн. рублей (сумма по тем временам значительная) с правом погашения долга после войны для оснащения контингента советским оружием. В пользование польских военнослужащих были переданы служебные и жилые помещения, пункты питания и медицинского обслуживания, транспортные средства. Они получали продовольственные пайки и денежное довольствие, приравненные к нормам советских военнослужащих, участвовавших в боевых действиях.
Процесс вооружения польской армии проходил в соответствии с августовским 1941 года соглашением, поэтапно охватывая одну дивизию за другой и давал возможность направлять их на фронт. Как уже отмечалось, генерал Андерс отвергал подобный ускоренный порядок вовлечения польской армии в реальную борьбу с гитлеровцами в рядах Красной Армии, дожидаясь оснащения оружием всей армии, чтобы потом дезертировать.
Это только на первый взгляд в действиях командующего не просматривалось логики: требовать как можно более быстрого вывода польского контингента под «крыло» Великобритании, обещавшей полякам лучшее оснащение оружием, и, одновременно, дожидаться завершения процесса вооружения армии советской стороной, да еще и добиваться ускорения этого процесса. Похоже, Андерс готовился преподнести английскому командованию не просто живую силу, но армию, полностью оснащенную дармовым оружием. Это было бы своеобразным подарком «новому хозяину» ради будущего комфортного обустройства дезертиров на новом месте.
Впрочем, генерал Андерс и окружавшая его офицерская знать вели отнюдь не пуританский образ жизни, присущий военным временам. Череда вечеринок сменялась банкетами, банкеты - приемами, приемы - торжественными парадами польских подразделений. Растрата казенных средств стала обыденным явлением. Сам генерал не гнушался финансовых махинаций, скупки и перепродажи драгоценностей, открывал личные счета в зарубежных банках. Жители окрестностей района дислокации польских войск, занятые повседневным упорным трудом для фронта, для победы, нередко с неприязнью замечали праздные прогулки Андерса со своими собутыльниками на легковой автомашине марки «ЗИС», полученной им от Советского правительства в личную собственность. Процесс постепенного морального разложения армейской верхушки бездействовавшего польского контингента в СССР подробно описал в своих воспоминаниях бывший адъютант генерала Андерса поручик (впоследствии ротмистр) Е. Климковский. «...Если бы от количества пиров, - писал не без сарказма бывший ротмистр, - зависел выигрыш войны, то Андерс затмил бы Наполеона». (Е. Климковский. Гнуснейшие из гнусных. М., Вече, 2011., сс. 271, 290, 329).
