Дж. Лэнггут - Скрытый террор
В период кубинского кризиса в октябре 1962 года Гордон встретился с Гулартом, чтобы информировать его о присутствии советских ракет на Кубе. Его сопровождал подполковник Вернон А. (Дик) Уолтерс, новый американский военный атташе. Во время второй мировой войти тот служил в бразильском экспедиционном корпусе, и поэтому никто из американцев не имел в Бразилии таких обширных связей, как он. Особо тесная дружба завязалась у него с генералом Умберто Кастело Бранко.
Уолтере обладал врожденными способностями к языкам. Во время нашумевшей поездки Ричарда Никсона (в то время вице-президента) по странам Латинской Америки, когда тот стал объектом публичных оскорблений, а его машину забросали камнями, Уолтерс сопровождал его в качестве переводчика. Нередко Уолтерс жаловался друзьям, что его переводческие способности мешали ему продвинуться на более ответственный пост.
Гуларт внимательно выслушал сообщение посла и лишь один раз прервал его:
— Насколько мне помнится, Раск недавно сказал, что эти вооружения носят чисто оборонительный характер.
«Значит, он в курсе», — подумал про себя Гордон и сказал:
— Это так. Но в настоящее время мы располагаем информацией, говорящей об обратном.
— Хорошо, господин посол, — сказал Гуларт. — Если это так, то это угроза не только вам, но и нам. Хочу заверить вас в нашей солидарности в этом вопросе.
Это мгновенное согласие отнюдь не развеяло убежденности Гордона в том, что президент сам представляет наибольшую угрозу демократии в Бразилии. Гуларт, возможно, и не коммунист, но он наверняка попытается пойти по стопам Варгаса и свергнуть собственное правительство, чтобы обеспечить себе еще большую власть. Учитывая же его непостоянство и некомпетентность, это откроет коммунистам путь к захвату власти.
Поскольку лица, занимающие самый высокий государственный пост, редко когда свергают собственное правительство, ни Гордон, ни его ближайшие советники никак не могли придумать, каким бы словом назвать действия Гуларта, который, как они считали, готовил заговор. Судьбе было угодно, чтобы сам посол придумал подходящее слово. Потом он этим очень гордился, считая свою находку весьма изобретательной и уместной. «Всякий, — рассуждал он, — пытающийся свергнуть свое правительство снизу, занимается его „подрывом“. Следовательно, заговор Гуларта можно назвать „надрывом“».
Джон Кеннеди предпочел не наносить ответного визита в Бразилию. Вместо себя в декабре 1962 года он направил туда своего брата Роберта Кеннеди. Гордон присутствовал на встречах между министром юстиции США и президентом Бразилии и видел, что у Роберта Кеннеди нет ни времени, ни желания заниматься латиноамериканским захолустьем.
«Самое трудное уже позади, — говорил Кеннеди Гуларту. — Теперь, когда решено провести референдум, вы будете иметь хорошую возможность начать все сначала и двинуться вперед». (Через несколько недель после этого 30 процентов избирателей вернули Гуларту всю полноту президентской власти.)
«Мы можем предложить вам наше сотрудничество и поддержку, — продолжал Кеннеди. — Однако если вы начнете увлекаться романтикой левых перемен, а коммунисты и их друзья получат какой-то вес, если верх возьмут такие настроения, то в этом случае нам будет трудно с вами сотрудничать. И это не принесет пользы ни вам лично, ни Бразилии».
Прибегнув к бразильской идиоматике, Гуларт попросил Кеннеди уточнить, кого, собственно, тот имеет в виду. — «Назовите быков», — сказал он.
Кеннеди и Гордон назвали имена Алмино Афонсо, министра труда, которого американское посольство считало радикалом, и одного генерала из государственной нефтяной компании «Петробраз».
Когда в начале следующего года Гуларт перетасовывал кабинет, он все же оставил в составе правительства людей, которые, по мнению Гордона, придерживались слишком левых взглядов. На одном из приемов Гуларт спросил посла:
— Вы помните визит Роберта Кеннеди? Как вы думаете, ему поправится состав моего нового кабинета?
— Он довольно разношерстный, — сухо ответил Гордон и вновь перечислил людей, к которым в американском посольстве относились с подозрением.
— Ну, этих нечего бояться, — попытался успокоить его Гуларт. — Я присмотрю за ними.
Гордон, однако, не успокоился. С помощью ЦРУ он завел собственное досье (своего рода обвинительное заключение) на правительство Гуларта. Он пристально следил за деятельностью тех профсоюзов, в которые Гуларт проталкивал людей, подозреваемых в принадлежности к компартии. Туда входили профсоюзы рабочих-нефтяников, портовых рабочих, железнодорожников, работников связи и банковских служащих. Уолтерс информировал Гордона о положении дел в вооруженных силах.
По стране вновь поползли слухи. Гордону сообщили, например, что Гуларт признался как-то, что страшно завидует Хуану Перону, аргентинскому диктатору, который в свое время имел якобы на своем письменном столе две кнопки. Когда он нажимал на одну — портовые рабочие начинали бастовать, нажимал на другую — и те вновь возвращались на свои рабочие места. Гордон, конечно, сомневался в достоверности этой истории, но считал ее хорошей иллюстрацией крайних проявлений деспотизма.
Внешне казалось, что неприязнь испытывала лишь одна сторона. До самой середины 1963 года Гуларт все еще консультировался с американским послом перед проведением той или иной реформы. «Как вы посмотрите на то, — спросил он однажды у Гордона, — если я проведу декрет, в соответствии с которым вся полоса, шириной 10 или 20 километров, прилегающая к государственным постройкам (дорогам, плотинам и так далее), будет экспроприирована и передана народу?»
Гордон в пространных выражениях объяснил президенту, что, если тот действительно хочет провести земельную реформу, то подобный метод представляется ему волевым и половинчатым. «Вы лишь создадите довольно странный прецедент», — сказал он в заключение.
Гуларт согласился, но при этом заметил, что проведение плана в жизнь все-таки заставит ого политических противников побеситься. Это походило скорее на радостное восклицание, вырвавшееся у реформатора, сводящего счеты со своими консервативными оппонентами. Гордой с немалой дозой отвращения ясно увидел всю ограниченность Гуларта: целесообразность того или иного решения тот рассматривав сквозь призму личной политической выгоды.
Тем временем противники Гуларта продолжали встречаться с американским послом. В число этих людей входили не только личные друзья Гордона (такие, как Айрес и де Пайва), но и другие деятели. В разговорах с послом те использовали такие выражения, которые даже ему казались экстремистскими, хотя жаргон «холодной войны» Гордон усвоил хорошо.
Бразильские военные стали по-повому истолковывать традиционные политические понятия в угоду противникам Гуларта. По всем канонам, генерал Пери Констант Бевилакуа, командующий 2-й армией в Сан-Паулу, входил в категорию консерваторов. Однако вскоре разнесся слух, будто он критически относится к таким заговорщикам, как Силвио Хек. «Гуларт, возможно, и опасен, — сказал генерал в разговоре со своими офицерами, — но он занял пост президента в результате выборов, поэтому не армия, а народ должен решать, устранять его от власти или нет». Эти слова снискали ему репутацию нелояльного.
Все четче обозначались два фронта: с одной стороны — бразильские военные, с другой — Бризола, рабочие профсоюзы, крестьянские лиги, большинство рядового и сержантского состава в армии и коммунисты.
Открытая конфронтация произошла в марте 1964 года. Американские военные атташе уважали Силвио Хека, но все же считали, что успешный переворот можно осуществить лишь под руководством сухопутной армии, а не флота. Особенно важно вовлечь командиров, которые либо дружелюбно относятся к Гуларту, либо сомневаются в целесообразности свержения демократического правительства.
Одной из ключевых фигур был генерал Амаури Круэл, пленивший генерала Пери на посту командующего 2-й армией. Близость Круэла к Гуларту вызывала осложнения, поскольку без гарнизона в Сан-Паулу трудно было рассчитывать на успешное осуществление переворота. Рассказывали, что Уолтере призывал бразильских офицеров склонить Круэла к участию в заговоре, если те действительно хотят помочь его осуществлению.
В феврале того года Филип Эйджи, агент ЦРУ из Потрдамского университета, искренне веривший в свою миссию, находился в Вашингтоне и готовился к новому назначению. В Эквадоре он получил два повышения и был теперь в чине, эквивалентном званию армейского капитана. Находясь в Кито, он подслушивал телефонные разговоры дипломатов, подкупал местных государственных служащих и распространял ложные сообщения через эквадорскую прессу. За все эти заслуги его перевели теперь в Монтевидео — город, знаменитый своими пляжами. Для Эйджи, жителя Флориды, это было дополнительным вознаграждением.
