Александр Шубин - Левая политика. Предварительные итоги.
То есть возвыситься до информалиата может представитель любого слоя и любой маргинал, но это требует определённых усилий. Именно этих усилий так не хватает левым активистам. Недостаточно дисциплины обязательств. Ты ничего не сможешь сделать, если ты творческая личность, а обязательств не выполняешь. Нужны деловые качества и способность реализовывать их в коллективе.
Многие люди не в состоянии жить, когда нужно отвечать за себя. Кстати, о пролетариате: рядовой рабочий не хочет за себя отвечать, его так приучили. Но если ты не можешь за себя отвечать, должны быть люди, которые помогают тебе не как хозяева (выстраивают тебя, дают поручения и гребут себе всё в карман), но как агенты, как партнёры. Это один из путей в социализм для людей, которые привыкли жить при капитализме и бюрократизме. Жить при социализме, вообще говоря, непросто, потому что нужно быть Человеком с большой буквы, а животным быть проще всего. При социализме ты трудишься всё время. Вот я тружусь всё время, у меня нет выходных, в своей жизни я сплю, ем и тружусь. Социализм основан на творческой деятельности, а она увлекает, освобождает от труда. Социализм — это креативное общество, где все занимаются творчеством. Возможно ли это? Я считаю, что возможно, всем остальным должны заниматься автоматы.
У меня вопрос на уточнение: что такое социалистический сектор в вашем понимании и как он может выглядеть сегодня?
Социалистический сектор — это та часть общества, в котором осуществляется производящая деятельность без эксплуатации и социально-закреплённого господства. Если капитализм и бюрократия основаны на вертикальных, иерархических отношениях, то социалистический сектор — на горизонтальных, равноправных, сетевых отношениях. Это система самоорганизации, самоуправления и гражданской самозащиты. Эта сеть должна быть автономной, а по возможности и наступательной в отношении смыслового пространства, которое сейчас используется, прежде всего для контроля властных элит над человеком. Говоря коротко, социализм — это самоуправление. В условиях, о которых я говорю, это общественное владение смыслами, информацией и производством. Производство сейчас поставлено в зависимость от информационных потоков.
Это новое явление, и мы не можем до конца быть уверенными в том, какое развитие оно получит в дальнейшем. Следовательно, новая формация, в которую мы входим, может выглядеть очень по-разному. Так же, как социальное государство и развитое индустриальное общество нашло своё выражение в «рузвельтианской», гитлеровской, сталинской моделях или в модели «шведского социализма», так же и эта новая моделирующая формация может оказаться сверхтоталитарной или плюралистической. Обернётся ли она промыванием мозгов, или это будет всё-таки сбалансированная система, где манипуляторы и социалистический сектор будут уравновешивать друг друга? Это напрямую зависит от нас.
Пока мы видим, что тоталитарная манипулятивная вертикаль выстраивается быстрее, чем выстраивается социалистическая «горизонталь».
Теперь что же с Россией?
В глобализированном мире страны «первого мира» представляют собой что-то вроде офисного центра мировой фабрики. Страны «второго мира» превращаются в специализированные подсистемы, созданные для чего-то одного. Эти как бы филиалы фирмы, сборочные цеха. А есть страны, которые просто отбрасываются в «третий мир», откуда качают ресурсы. Больше они ни для чего не предназначены в этой системе. И наша страна зависла между «вторым» и «третьим». Притом что она стремительно сдвигается к «третьему». То есть происходят довольно бурные процессы регресса и возвращения обычных феодальных отношений. И только сохранение людей, которые ещё несут в себе советскую рациональную культуру, поскольку они в ней родились и выросли, оставляют нас на плаву вообще остаточного индустриального общества.
После того, как в период «перестройки» мы не смогли преодолеть барьер постиндустриальных задач, ударились об него, страна стала сползать назад, началась эпоха регресса. Мы сейчас как бы проходим назад то, что с кровью советское общество проходило в XX веке, но вперёд. Сталинская катастрофа (а это, несомненно, катастрофа, я совершенно не являюсь её адвокатом), была ужасной ценой за некоторый результат, за жизнь советского общества в 50-60-70-е годы с её культурными достижениями и проблемами. А сейчас мы бросаем все достижения, возвращаемся назад, в перспективе — с теми же ужасами, потому что рефеодализация — это в том числе и феодальная резня, уничтожение рациональной культуры. Соответственно, перед Россией и всем бывшим советским пространством стоит задача: это, во-первых, регенерация того, что было завоёвано, — это решение тех задач, которые не смогла решить «перестройка» (потому что «перестройка» — это процесс, потерпевший поражение, после чего и начался этот регресс), и после этого только мы выходим на уровень мировых задач создания моделирующего общества с сильным социалистическим полюсом.
Вот это смешение двух проблем — это и наша сила, и наша слабость. Сила в том, что первый блин — всегда комом. Запад на всех парах идёт к катастрофе, к тяжёлому переходу в некое неведомое нам будущее. Скорее всего, в крайне несовершенной форме. Вспомним Францию с её якобинцами — прямо скажем, не лучший вариант перехода к либерализму. А мы — во втором эшелоне, сможем использовать чужой опыт.
Кстати, согласны ли вы с утверждением, популярным во Франции, что Саркози — это полная отмена той политической системы, которая существовала во Франции после Второй мировой войны? Некоторые вообще говорят, что Саркози — это некий новый вариант петенизма. Насколько то, что связано с политикой Саркози, можно воспринимать как определённую реакцию, регресс, сопоставимый с реакцией на постсоветском пространстве?
Нет, думаю, что здесь французская интеллигенция перепугалась сверх меры. Дело в том, что Саркози — это большое шоу, и, как всякое большое шоу, он совершенно адекватен эпохе. Никаких структурных изменений во Франции не произошло, потому что после Второй мировой войны там было две республики. Четвёртая и Пятая. Саркози — классика Пятой республики, эпигон голлизма, но только плюс большое шоу.
Главная идея — это разрыв с общественным консенсусом, который олицетворяло голлистское правительство.
У де Голля не было общественного консенсуса, он никогда не был тотально популярен. В конце концов, де Голль — это 1968 год. Саркози ещё не сталкивался с таким масштабом протестов, как де Голль и его «консенсус». У Саркози сейчас проблемы с этносами и гораздо более слабые проблемы со студенческим движением, чем были у де Голля. Если Франция и вообще вся Европа встанет перед новыми вызовами в связи с грядущим глобальным экономическим кризисом, то и Саркози станет деятелем, а не имитатором. Тогда и оценим, кто он — Муссолини или мыльный пузырь. Это нам неведомо, потому что это, прежде всего, неведомо самому Саркози. Давайте судить по делам. Саркози — это чуть более жёсткая реакция на расовые волнения, чем было до сих пор. Более того, подобная реакция была впервые опробована Маргарет Тэтчер с её борьбой с иммиграцией. Это достаточно давняя проблема, и все знают, что для Европы сейчас она стоит довольно остро, но никто не знает, что с этим делать.
У французов ситуация сейчас очень незавидная. И при всех наших проблемах, один наш эмигрант сказал мне в Париже: «У вас варвары ещё идут, а у нас варвары уже пришли». Здесь нет никакого расистского подтекста. Это скорее катастрофичность мышления, которая сейчас там распространена в силу безысходности, незнания и непонимания того, что нужно делать с национальнокультурной проблемой.
Капитулянта Петена я бы тут не стал приплетать лишь для того, чтобы оскорбить Саркози, который, между нами говоря, и так достаточно ничтожен, чтобы ещё поднимать из могилы такие фигуры, как Петен.
Речь идёт, прежде всего, об атаке на основы социального государства во Франции.
По сравнению с Шираком пока ничего нового не произошло. При Шираке происходил очень сильный демонтаж социального государства. Более того, это универсальная тенденция, начиная опять же, с Рейгана и Тэтчер. То есть сейчас в мире идёт противоборство двух основных лагерей: неоконсерваторы и социал-либералы. Саркози принадлежит к неоконсервативной глобальной партии и в этом отношении он не более француз, чем Меркель — немка. Они, конечно же, имеют свои национальные особенности, потому что есть рудиментарные национальные интересы в рамках ЕС. Но у них есть глобальное видение и действуют они, в принципе, одинаково — это неуважение к социальному государству как к самоценности. Социал-либералы же имеют уважение к социальному государству как к самоценности и всё равно его демонтируют. Но при этом им стыдно, они краснеют и кричат на Саркози и ему подобных правых. Следовательно, при нюансах в психологии и бэкграунде, есть некие общие вынужденные шаги, которые связаны с кризисом welfare state. Этот кризис не упал с неба, просто неолиберальный ответ на него — это путь в тупик, потому что социальное государство нужно было для лечения болезней, созданных либеральной экономикой. Если они демонтируют эту систему, чтобы решить современные проблемы, то они просто ещё ближе подойдут к новой великой депрессии. Сторонникам социализма остаётся по этому поводу пожимать плечами, не особо переживая за судьбу «социального государства». Ведь оно ценно для нас не само по себе, но как платформа для движения к социализму.
