Пирс Рид - Женатый мужчина
— Вы теперь левый или правый? — спросил он шурина.
— Даже не знаю, — ответил Гай.
— Поставим вопрос иначе: на выборах вы проголосовали бы за лейбористов или за консерваторов?
Гай помедлил с ответом.
— Ну, я не уверен, что вообще стал бы голосовать.
— А если бы пришлось? — настаивал Джон.
— Голосовал бы за либералов, — отвечал Гай.
— Но, помилуйте, это же сборище маньяков!
— То же самое когда-то говорили и о лейбористах.
— Да, — согласился Джон, не желая спорить. — Да, действительно.
— Понимаете, — сказал Гай, — хотя между двумя главными партиями вечно идут споры, я, честно говоря, не вижу между ними никакой разницы. Вы можете получить пятьдесят центов прибавки к пенсии по старости при лейбористах, а тори могут запросто продать сталелитейную промышленность частным предпринимателям, но это же ничего не меняет в несправедливости всей системы как таковой… — Гай говорил тихо, монотонно, пока они сидели в кухне и ели спагетти. Джон перестал слушать. Он взглянул на часы. В девять по телевидению начиналась передача, которую он хотел посмотреть, а теперь было уже без двух минут. Клэр что-то возражала брату, Джон извинился, пошел наверх и включил американский боевик. В дверях появилась Анна и захныкала, что у нее болит животик и она не может уснуть. Джон отвел ее в ванную, заставил очистить желудок, измерил температуру, напоил микстурой от кашля прямо из бутылочки и уложил в постель.
Клэр и Гай поднялись в гостиную почти на середине фильма. Джон пересказал им содержание, причем не только что было, но и предположил, что будет дальше, поскольку это был шаблонный сериал, и потом похвалился тем, что сумел быстро угадать убийцу.
Потом они посмотрели «Последние известия», и Гай собрался уходить. На улице лил дождь, по телевизору смотреть больше было нечего, и Джон предложил довезти
Гая до его квартиры в Фулэме на своем «вольво».
— В Лондоне вы не встречаетесь с Джилли Мас-колл? — спросил Джон как бы между прочим, когда они двинулись о Холланд-Парк авеню.
— Время от времени, — сказал Гай. — У нас ведь разные компании.
— У нее… кто? Молодые гвардейские офицеры?
— Да. И банковские клерки.
— Между прочим, я на днях приглашал ее обедать.
— Да, я знаю, — ответил Гай.
— Она вам рассказала?!
— Да.
Джон молча вел автомобиль по лабиринту улочек к Шепердс-Буш.
— И когда же она рассказала? Что именно?
— В субботу.
— Позавчера?
— Да.
— Вы что, были у Масколлов?
— Да… мы туда поехали целой компанией.
— Понятно. Это… это был домашний прием?
— Ну, можно и так назвать.
Оба молчали, пока машина не остановилась у светофора возле парка Кенсингтон.
— Вы… м-м… я хочу сказать, на вашем месте я бы поостерегся… — Гай говорил сбивчиво, однако иных признаков его смущения заметно не было.
Джон взглянул на Гая — тот смотрел прямо перед собой.
— Почему? — спросил Джон.
Воцарилось долгое молчание. Наконец загорелся зеленый свет светофора. «Вольво» снова устремился вперед.
— Она дала мне прочесть ваше письмо, — сказал Гай. — То есть я хочу сказать, мы все его читали.
Джон молчал.
— Зачем она это сделала? — наконец спросил он.
— Понятия не имею. Смеха ради, так надо полагать.
— Вы рассказали Клэр?
— Нет. — И снова молчание, пока автомобиль не остановился у другого светофора.
— Джилли сейчас в Лондоне? — спросил Джон.
— Да. Мы все вместе и прикатили в воскресенье вечером.
Машина снова тронулась.
— А своим родителям она показывала письмо? — поинтересовался Джон.
— Господи, конечно, нет, — сказал Гай. — Она не совсем уж дрянь. Просто молода еще. Сами понимаете.
Джон затормозил у дома Гая.
— Прошу прощения, — сказал он. — Вам это, наверное, показалось странным?
— Да нет, право же, нет. Знаете, я даже удивился. Не подозревал за вами таких способностей.
— А до Клэр не дойдет?
— Не думаю, — сказал Гай. — Ведь мы — разные поколения.
— Да, — сказал Джон. — Похоже, что так. Высадив Гая, Джон погнал прямо в Пимлико. Только ярость удерживала его от слез. Он оставил автомобиль на Уорик-сквер и позвонил в дверь Джилли.
— Алло, кто это? — раздалось из маленькой алюминиевой коробочки переговорного устройства.
— Это Джон. Я бы хотел поговорить с Джилли. Пауза, затем ее голос произнес:
— Это я.
— Можно мне войти?
— Поздновато.
— Я хотел бы поговорить с вами.
— Может, лучше завтра пообедаем?
— Я хотел бы поговорить с вами сейчас.
— Вы это, право, неудачно придумали. Миранда дома и… — Послышался какой-то приглушенный звук, показавшийся Джону смешком.
— Вы не должны были показывать своим приятелям мое письмо, — сказал он в микрофон.
— Но я и не…
— Гай мне рассказал.
— О господи. Какой ужас! Вот свинья.
— Зачем вы это сделали?
— Я… да я и не собиралась — как-то само собой получилось.
— Вы не впустите меня?
— Нет, право же, слишком поздно. И Миранда уже легла… — Снова хихиканье. — Позвоните, и мы вместе пообедаем! Я все вам объясню, обещаю. По крайней мере попытаюсь… — Из коробки раздалось какое-то бульканье — чей-то откровенный хохот.
— Не надо, — сказал Джон. Он повернулся спиной к алюминиевой коробке с рядами кнопок и сошел по ступенькам на площадь. Остановился, посмотрел вверх — нет, не на окна квартиры, а на оранжевое лондонское небо. Вдруг все огни этой части города разом погасли, и над черными контурами деревьев он увидел немую желтую луну. Он стоял и смотрел на нее, потом пошел к своему автомобилю и поехал домой сквозь хаос, воцарившийся из-за отключенной электроэнергии.
ЧАСТЬ III
Глава первая
Теперь уже трудно припомнить все политические страсти, бушевавшие в Англии зимой 1973 года. Для борьбы с инфляцией правительство консерваторов проводило политику снижения заработной платы и предлагало «третий этап» тарифной политики, а тред-юнионы ее не принимали. Шахтеры и энергетики бастовали, протестуя против сверхурочных; электроснабжение ухудшилось, и Электроэнергетическое управление обесточивало целые городские районы. Аристократическая привычка обедать при свечах по необходимости распространилась на все сословия, а тринадцатого ноября правительство объявило в стране чрезвычайное положение.
Четырнадцатого вечером Стрикленды обедали у Барк-леев, которые жили в Белгрейвии[29]. В квартире царил полумрак, горели лишь свечи. Хозяин дома, издатель, предложил гостям напитки и сказал, что плита у него электрическая, поэтому с обедом придется подождать, пока не включат ток. Приехали Масколлы, еще несколько пар. Центральное отопление тоже было отключено. Усталые, голодные, озябшие, мужчины быстро захмелели. Разговор зашел о политике, а поскольку большинство присутствующих придерживались одних и тех же взглядов, беседа вскоре свелась к ругани в адрес лейбористов и тред-юнионов.
Подобно апостолу Петру на судилище над Иисусом Христом, Джон хранил молчание — он сидел в углу подальше от политического диспута и беседовал с Мэри Масколл о путешествии в Венецию, которое обе пары намеревались предпринять весной. Казалось, никто не замечал его присутствия. В десять дали свет: Ева Барклей принесла бисквиты с паштетом, чтобы слегка перекусить, а через полчаса пригласила гостей к столу. Подали недожаренное мясо с полусырыми овощами.
В одном конце стола биржевой маклер по имени Тим Поттс заплетающимся языком развивал тему, о которой остальные и думать забыли.
— Какое может быть у них оправдание, черт бы их подрал, — прошу извинить, Ева, но иначе выразиться я не могу, — так вот, скажите мне, какое, черт бы их подрал, может быть у них оправдание, если нам всей страной приходится выкладывать денежки, чтобы поднять им зарплату, а они вдобавок саботируют политику правительства, которое, будь оно проклято, было все-таки избрано демократическим путем…
Последняя фраза вызвала паузу за столом, но не потому, что довод был особенно силен, просто оратора потянуло вниз и всем было интересно, не ткнется ли он носом в тарелку.
— Ради бога, успокойся, Тимми, — раздался с другого конца стола голос его супруги.
— Интересная мысль, верно? — Язвительная реплика Генри Масколла, сидевшего напротив Джона, была достаточно громкой, и ее услышали все. — Кстати, — обратился он к Джону, — как ты собираешься справиться с этой проблемой в своей предвыборной кампании?
— Вы выставляете свою кандидатуру в парламент? — спросила черноглазая Ева Барклей, известная своим тщеславием.
