Михаил Антонов - Капитализму в России не бывать!
У нас часто говорят о терроре, развязанном Сталиным в 30-х годах, даже вспоминают, что само слово «террор» означает «устрашение». Но часто к этому устрашению прибегают люди, сами подверженные страху, которым начинает мерещиться опасность со всех сторон, и тогда наряду с виновными страдают и невинные люди. Не удивительно, что в воцарившейся обстановке страха меры по искоренению вражеской агентуры были приняты беспрецедентные.
Сталин лично допрашивал Николаева — убийцу Кирова. На вопрос, зачем он это сделал, Николаев ответил, что кто-то ведь должен был решиться показать на неблагополучие в стране, повторить подвиг Желябова. Ответ, конечно, не удовлетворил вождя. Надо было найти «подстрекателей» убийцы. И в поле зрения следствия сразу же попали сторонники Зиновьева, которых в Ленинграде было немало. С некоторыми из них Николаев встречался.
Эти люди, ранее занимавшие более или менее крупные посты, привыкшие играть заметную роль в политической жизни, теперь с трудом мирились со своим скромным положением и всегда были готовы поворчать по поводу новых порядков и сравнить их с «добрыми старыми временами». Строго говоря, это не было тайной организацией, но они собой встречались между собой, и дух недовольство политикой партийного руководства был там неискоренимым. То есть, организации не было, но почва для неё была всегда готовой. Некоторые из этих фрондёров, приезжая в Москву, встречались с Зиновьевым и Каменевым. Заместитель Ягоды Агранов, друг Ежова, представил группу этих ленинградских «бывших» как заговорщиков и террористов. К этой группе следователи «пристегнули» и Каменева.
Есть такое мнение, что Ленин завещал своим соратникам по руководству партией не убивать друг друга, и первое время этот завет покойного вождя строго соблюдался.
Сталин не расстрелял Троцкого (о чём впоследствии очень жалел), а выслал его из страны — туда, где его враг смог безнаказанно (до поры до времени) вредить СССР. На его ликвидацию впоследствии с помощью зарубежной агентуры НКВД пришлось затратить колоссальные усилия и средства.
Бухарин, выведенный из Политбюро, стал редактором «Известий». Более того, его назначили секретарём комиссии по выработке проекта новой Конституции СССР, названной потом «сталинской». Как он сам признавался, его авторучкой текст Конституции был написан от первого до последнего слова.
Каменев, которым очень дорожил Горький (он устроил Каменеву встречу со Сталиным) под честное слово был прощён и поставлен во главе солидного издательства «Академия». Ему даже дали возможность выступить на XVII съезде партии, где его речь имела успех (хотя в ней он обосновал необходимость личной диктатуры, потому что в условиях кризиса стране нужен вождь).
Бухарин тоже выступил на съезде с покаянной речью и даже провозгласил здравицу в честь Сталина — «фельдмаршала всех революционных сил», но его речь была воспринята скептически (Киров назвал бухаринцев «обозниками», плетущимися в хвосте партии). Казалось, наступило некоторое примирение Бухарина с большинством партии.
Но как мог Сталин оставаться благодушным, если на съезде буквально все выступавшие клялись ему в верности и славословили его, а при тайном голосовании оказалось, что против него были поданы сотни голосов. Значит, все они — лицемеры. Если до убийства Кирова Сталин ещё колебался в выборе линии в отношении к старым большевикам, то теперь он убедился, что они в большинстве своём враждебны ему. Ведь они сформировались в условиях борьбы против царского режима, в подполье, их деятельность была по преимуществу разрушительной. Они поэтому настроены неизменно оппозиционно, склонны к критике складывающихся порядков, а потому им уже не место в партии.
Наверное, поэтому, когда перед арестом Каменева привезли к Сталину, он ему, снова кающемуся, уже не поверил и сказал: пусть вопрос о его вине или невиновности решит суд.
А уже в январе 1935 года Сталин получил информацию о готовящемся в Кремле заговоре с целью совершения государственного переворота. Сталин отнёсся к предупреждению серьёзно и поручил начать глубоко засекреченное расследование шефу НКВД Генриху Ягоде. Но, поскольку Сталин со времени убийства Кирова перестал доверять Ягоде, для присмотра за ходом дела был поставлен секретарь ЦК ВКП(б) Николай Ежов, которому после смерти Кирова и Куйбышева (другого сторонника смягчения отношений с общественностью) перешли их функции. В числе других мер по ужесточению режима в стране надо отнести ликвидацию Коммунистической академии, на которую смотрели как на гнездо оппозиционных «теоретиков».
Ягода представил дело так, будто заговор против Сталина и его команды составили несколько мелких кремлёвских служащих, в основном женщин из бывших дворян. Однако ему не удалось скрыть причастность к делу комендантов Кремля — близкого друга Сталина, секретаря ЦИК СССР Авеля Енукидзе и ответственного за личную безопасность живших в Кремле высших руководителей Рудольфа Петерсона (бывшего начальника охраны Троцкого).
Енукидзе и Петерсон были сняты со своих должностей. Хотя Сталин понял, что Ягода обманывает его, но ничем не выдал своих подозрений и даже передал в его непосредственное подчинение Управление коменданта Кремля, а летом 1936 года доверил ему организацию процесса над Зиновьевым и Каменевым. В ходе расследования промелькнуло упоминание о существовании в Красной Армии подпольной троцкистской организации. Так появилась первая ниточка, распутывая которую, следователи раскрыли «заговор красных маршалов». (Подробнее об этом деле говорится в статье Сергея Миронова «Сталин предложил назвать операцию «Клубок». См.: «Чудеса и приключения», 2003, № 3.)
Во время процесса по делу Зиновьева и Каменева неожиданно покончил с собой приверженец Бухарина Томский. Он оставил предсмертную записку Сталину. В итоге стало ясно, что в ряды «правых» Томского вовлёк Ягода.
На место Ягоды был поставлен Ежов. А арестованный Петерсон добровольно дал показания о заговоре в армии, в состав штаба которого входили Енукидзе, Тухачевский, Корк, Путна.
Поскольку сам Томский перед смертью признался в своей причастности к заговорщикам, естественно было предположить, что и его соратники Бухарин и Рыков также тут не без греха. Началось расследование. Кампания против Бухарина в печати то затихала, то вновь возобновлялась. Бухарин энергично защищался, отвергал все предъявляемые ему обвинения, но в конце концов Политбюро постановило: пусть решение о судьбе Бухарина примут следственные органы и суд.
Хотя Бухарин вёл себя тихо и даже в письме Ворошилову одобрил казнь Каменева, следствие теперь уже без особого труда нашло доказательства его вины, как и вины его ближайших сторонников. Ведь и раньше было известно, что Бухарин уже после своих покаянных речей встречался с Каменевым. Троцкисты и бухаринцы объединялись в борьбе против большинства в ЦК во главе со Сталиным. Конечно, ни Бухарин, ни Рыков шпионами и диверсантами не были. Но Бухарин, даже снятый со всех важных постов, стал знаменем, вокруг которого объединялись все недовольные сталинским режимом, и в этом качестве представлял большую опасность. Документ, составленный сторонником Бухарина Рютиным, был по сути новым объявление войны Сталину. Поэтому в феврале 1937 года Бухарин и Рыков с несколькими другими своими сторонниками были арестованы. Улики их деятельности, направленной против руководства партии, были столь очевидны, что отрицать свою вину арестованным было бессмысленно.
Суд
Во время суда над новой группой заговорщиков в 1938 году прокурор Вышинский спросил Бухарина об их заговорщической организации. Бухарин в ответ, хотя и витиевато, скажет знаменательные слова:
«Она преследовала, по существу говоря, — хотя, так сказать, может быть, недостаточно сознавала и не ставила все точки над «и», — своей основной целью реставрацию капиталистических отношений в СССР».
Но признание Бухарина было половинчатым. Он признал себя в общем виде виновным в «измене социалистической Родине», «организации кулацких восстаний», «подготовке террористических покушений и дворцовых переворотов», но отверг все обвинения в шпионаже, диверсиях и других конкретных деяниях, в которых его обвиняли, назвав их вздором, и высмеял прокурора. Возможно, ему хотелось выглядеть более достойно в глазах будущих поколений. Но такое его иезуитское покаяние было сочтено за признак того, что он по существу «не разоружился» перед партией ни идеологически, ни политически. Тяжело читать его признания, последнее слово и прошение о помиловании — оно было отклонено. Бухарин и другие члены его группы были осуждены и расстреляны.
Как всегда, политика тесно переплеталась с личными отношениями. Рассказывают, что в 20-е годы Сталин, находясь в отпуске на юге, встретился с Бухариным и предложил ему заключить союз против остальных членов Политбюро. «Если соединить твой талант, Николай, — будто бы говорил он, — и мои организаторско-административные возможности, против нас никто не устоит. Ну, кто такие Зиновьев и Каменев? Ничтожества!» Бухарин по возвращении в Москву передал содержание этого разговора Зиновьеву и Каменеву. Те долго потешались над амбициями Сталина. «Этот шашлычник хочет встать рядом с нами!» Сталин не простил Бухарину такого предательства.
