Фредерик Мэллали - Фашизм в Англии
«На своем месте в партере я сидела среди сторонников Мосли и распорядителей-чернорубашечников. Первой на моих глазах удалили женщину, сидевшую позади меня на галерее. Оглянувшись, я увидела, что пять или шесть женщин-фашисток толкают и дергают ее и в клочья рвут на ней одежду, По-видимому, эта женщина что-то сказала, но очень негромко, потому что я даже не слышала ее голоса. Вокруг меня чернорубашечники и их друзья все время кричали и хлопали в ладоши.
На галерее напротив меня кто-то что-то крикнул, и не успели мы поднять голову, как на этого человека уже накинулись чернорубашечники. Я насчитала их двенадцать, а потом сбилась со счета, потому что толпа закрыла их от меня. Несколько минут они били человека, свалив его на пол, потом поволокли его за руки, стукая об пол, окруженные толпой чернорубашечников, не перестававших его бить.
Потом поднялся человек в партере, на несколько рядов впереди меня. Что он сказал, я не расслышала, но на него тотчас налетело не меньше тридцати чернорубашечников, которые отталкивали друг друга, стараясь добраться до распростертого на полу человека и ударить его. Мой сосед чернорубашечник, перемахнув через несколько стульев, бросился на помощь своим приятелям. Свалка продолжалась несколько минут, после чего десять фашистов вынесли из зала человека, до того избитого и оглушенного, что он не мог идти сам. Остальные чернорубашечники остались на месте и продолжали избивать ногами и кулаками еще кого-то, пока кто-то не сказал: «Это женщина»; тогда они расступились и дали подойти нескольким женщинам-фашисткам. Они подняли лежавшую, сама она не могла встать и, вероятно, была без сознания — это было видно по тому, как свисала ее голова, когда четыре или пять фашисток несли ее к выходу.
За все время, что я находилась в зале, я не видела ни одного полисмена. На улице их были сотни, они похаживали взад и вперед и переговаривались, чтобы скоротать время. В конце улицы они устроили кордон и никого не пропускали. Я еле добилась, чтобы меня выпустили».
В толпе, собравшейся на улице вокруг Олимпии, постепенно накипала ярость. Она прорвалась часов в девять, когда в дверях стали появляться окровавленные, избитые люди, бессильно падавшие наземь на глазах у толпы. Несколько женщин в истерическом состоянии выбежали на улицу с криками: «Там людей убивают!» «Ради всего святого, прекратите этот ужас!» Толпа волновалась все больше, все чаще и громче требуя вмешательства полиции; тогда большие группы пеших и конных полисменов начали действовать против «беспокойных» дубинками. Пешая полиция держала себя в общем прилично, верховые же, по словам очевидца, вели себя так, «точно хотели показать свое искусство на родео».[24] Но разогнать толпу полиции не удалось. Разъяренные до предела люди ждали выхода фашистов. К концу митинга чернорубашечники мелкими группами стали выходить из Олимпии. При виде их толпа окончательно вышла из себя. Прорвавшись через кордон, люди бросились вслед за бегущими чернорубашечниками, и многие из них уцелели только благодаря энергичной помощи полисменов — пеших, конных и в машинах. В 11.30 из здания вышли основные отряды чернорубашечников и удалились строем по четыре, надежно охраняемые с обеих сторон цепями полисменов. На лицах у них было написано торжество. Члены Британского союза фашистов славно покуражились в этот вечер.
Жертвы бандитских действий чернорубашечников.«В прецелах законности»
Под давлением многих. депутатов парламента и ряда органов печати министр внутренних дел выступил с докладом об увечьях, нанесенных лицам, которые находились на излечении в Западной Лондонской больнице и в больнице Сент-Мэри Эббот. В своем докладе[25] он подтвердил, что фашисты-распорядители пользовались кастетами, но несмотря на это отказался провести официальное расследование безобразных инцидентов в Олимпии. Его поддержала группа депутатов-консерваторов, горячо защищавших фашистов во время оживленного спора между депутатами-лейбористами и правительством. Снисходительность министерства внутренних дел нашла отклик и в судебных решениях того времени. Все антифашисты, арестованные за оскорбление личности в день событий в Олимпии, подверглись штрафу или тюремному заключению; всех фашистов оправдали или взяли с них подписку о невыезде. Здесь уместно остановиться на позиции, занятой полицией и судами в отношении этого нового явления, возникшего в Англии в 1932 г. Можно, пожалуй, в понять, почему многие судьи сознательно или бессознательно принимали сторону чернорубашечников против «красных», всякий раз как эти две враждующие группы представали перед судом. Чернорубашечники принадлежали к организации, руководитель которой — какие бы политические чудачества он себе ни позволял — был английским джентльменом и баронетом. Судье, естественно, казалось, что они менее способны на хулиганские выходки, чем истец или ответчик-антифашист, обычно рабочий, да еще не скрывающий своих левых убеждений. Еще в дни «Новой партии» много шума вызвал случай, когда самого Мосли вызвали в суд за то, что на одном из своих митингов он напал на двоих людей: первого сбил с ног, второго лягнул и ударил кулаком в глаз. Судья заявил, что, по его убеждению, «сэр Освальд сделал лишь то, на что имел право».
Что касается фашистов помельче, вспомним дело шестнадцатилетнего подростка, вызванного в суд малолетних в Стэпни 8 сентября 1936 г. по обвинению в том, что он держал медную трубку, обтянутую резиной, «с намерением использовать ее против демонстрации коммунистов в Виктория-парк-сквере». Его осудили условно, причем председатель, сказал, что «рассматривает его поведение как глупое мальчишество».
Ниже мы приводим несколько типичных случаев, — а их можно привести сотни, — показывающих, как неодинаково относился суд к рядовым фашистам и антифашистам при рассмотрении сходных правонарушений.
«В результате беспорядков, происшедших в воскресенье перед зданием германского посольства на Карлтон-хаус-террес, когда полицейский кордон остановил толпу демонстрантов, пытавшихся заявить протест по поводу дела о поджоге рейхстага, несколько человек были вчера вызваны в полицейские суды на Бау-стрит и Молборо-стрит по обвинению в оскорблении властей. Среди подсудимых были рабочий и фашист. С фашиста взяли подписку о невыезде на шесть месяцев, рабочего оштрафовали на 10 шиллингов» («Дейли телеграф», 19 декабря 1933 г.).
«За выкрикивание антифашистских лозунгов перед отелем Клариджа, где в это время находился германский нацист д-р Розенберг, Чарльз Н. был оштрафован на 40 шиллингов. Судья сказал: «Ваше поведение могло оказаться чрезвычайно опасным и повести к беспорядкам» («Дейли телеграф», 13 мая 1933 г.).
«Семь молодых английских фашистов обвинялись в том, что они создали уличный затор, вследствие чего прекратилось движение по Ковентри-стрит и Уордор-стрит. Собралась большая толпа, и фашистов арестовали «больше для их же безопасности». Судья распорядился освободить их» («Ивнинг ньюс», 1 мая 1933 г.).
«После митинга в Ньюкасле одного фашиста арестовали за то, что он «напал на констебля Менджинга и дрался с ним», другого — за то, что он «напал на двух человек в штатском, из которых один спешил на помощь полиции». Тот и другой были приговорены к штрафу в 50 шиллингов» («Манчестер гардиан», 15 мая 1934 г.).
«После митинга в Финсбери-парке молодого человека 21 года обвинили в том, что он кричал «Долой чернорубашечников, голод и войну!» и ударил полисмена, пытавшегося его арестовать. Последнее юноша категорически отрицал. Его присудили к двум неделям тюремного заключения за оскорбление действием и к штрафу в 40 шиллингов за непозволительные слова и поведение» («Дейли геральд», 30 мая 1934 г.).
Еще интереснее поведение полиции. Едва ли кто-нибудь, по опыту знакомый с деятельностью фашистов, станет отрицать, что если столичная и провинциальная полиция и вмешивалась в фашистские демонстрации, то выражалось это вмешательство либо в защите фашистов от разъяренной толпы (доведенной до бешенства эксцессами самих чернорубашечников), либо в аресте контр-демонстрантов, антифашистов. В тех случаях, когда фашистский отряд обороны мог справиться с нарушителями своими силами и с присущей ему жестокостью, полиция обычно сохраняла нейтралитет.
Чем это объясняется? Ведь большинство служащих в полиции, казалось бы, не могло относиться сочувственно к новому политическому движению, прибавившему им столько лишней работы и ответственности и явно следующему по стопам нацистской партии с ее гестапо и частями СС, по отношению к которым простая полиция занимала подчиненное положение.
Прежде всего следует отметить, что рядовой полисмен (а также и большинство высших полицейских чинов, независимо от того, носят они мундир или ходят в штатском) еще менее сознателен политически, чем рядовой обыватель. Это — политический евнух, присягнувший на верность непреходящему государству, защищающий власть, которая определяется не конституцией и сводом законов. В такой стране, как Англия, где власть по традиции ориентируется на правые элементы, левые партии в глазах этой власти неизбежно связываются с понятием крамолы. Вот почему в английской полиции давно укоренилось и до сих пор не исчезло предубеждение против любых левых элементов. Отношение полиции нисколько не изменяется от того, что в ряде случаев действия «крамольных» элементов не противоречат конституции, и от того, что, напротив, Б. С. Ф. как своими программными высказываниями, так и повседневным поведением доказывал свое пренебрежение к конституции и традиционной власти. Но полицейские не читают политической литературы. Зато они знают, что на фашистских митингах развеваются национальные (а не красные) флаги, что по окончании митингов исполняется национальный гимн и что фашистские ораторы с уважением отзываются о монархии и империи.
