Михаил Антонов - От лжекапитализма к тоталитаризму!
Русскому характеру противопоставляются в качестве эталонов культ приличий, царящий во Франции, отзывчивость, доброжелательность и терпимость, присущие английскому джентльмену, хотя классики той же французской, да и английской литературы прекрасно показали, какая чёрствость и бесчеловечность могут скрываться за показной вежливостью и привычной улыбкой. О «человеколюбии» немцев наш народ имеет представление не по книгам, мы помним их зверства во время Великой Отечественной войны. Да и сами европейские интеллектуалы признают: «мы (европейцы) — бухгалтеры и счетоводы», и их всегда удивляло в образе жизни граждан СССР то, что в этой стране — единственной в мире — люди не думали постоянно о деньгах.
Русских, долго живших на Западе, удивляло то, что там нет даже таких понятий, как «дружба» и «духовность» (в эти слова там вкладывается самое примитивное содержание). Наших людей не могло восхищать, что в зажиточной Бельгии старики, имеющие по три автомобиля, давятся в толпе жаждущих отхватить кусочек бесплатной пиццы на презентациях, а в богатой Вене перед открытием универмага у его дверей собирается сотня совершенно голых людей в надежде попасть в пятёрку счастливчиков, которым владелец магазина дарит одежду.
Нынешний Евросоюз — это сверхгосударство с населением в полмиллиарда человек. По выпуску промышленной продукции оно выйдет на первое место в мире. В планах роста своей экономики Евросоюз отводит важное место России, но только в качестве поставщика энергоносителей и сырья.
ЕС — объединение не только экономическое и политическое, а прежде всего единство идеалов. В объединённую Европу вступили даже страны, которые от этого больше теряют, чем приобретают. Например, говорят, что «экономика Венгрии растёт», зато «венгерской экономики больше не существует». Объяснение простое: в Венгрию хлынул поток товаров из экономически более сильных стран Западной Европы, венгерские производители не выдержали конкуренции и разорились. Западноевропейский капитал скупил венгерские предприятия, и они работают теперь не на венгерского потребителя, а на мировой рынок.
В Польше (а это давний и непримиримый враг России) радовались большому притоку иностранных инвестиций, однако вскоре выяснилось, что с Запада пришли «закатные» (устаревшие) технологии, которые больше не устраивают более развитые страны, и вместо подъёма польской промышленности на новый технологический уровень лишь усилилось её отставание.
Объединённая Европа расширяет свои границы, возникают некие Соединённые Штаты Европы, и в основе этой общности остаётся концепция «прав человека». Если Гитлер считал настоящими людьми только немцев, то для нынешних властителей Евросоюза настоящие люди — только граждане стран «золотого миллиарда», прежде всего — европейцы, а это уже можно считать новой редакцией расизма, евронацизмом.
В объединении Европы на основе общих ценностей виднейшую роль играет католическая Церковь. Европейские страны давно уже стали чисто светскими государствами и их население в большинстве своём, по сути, не верит в Бога, а в некоторых из них преобладающей религией является не католицизм, а протестантизм. Но римский папа по-прежнему направляет процессы интеграции и глобализации. Даже непримиримые противоречия между догматами католицизма и протестантизма под его нажимом удаётся формально преодолеть, чтобы сплотить Европу накануне нового этапа битвы цивилизаций, готовить отряды «новых крестоносцев».
И всё же даже на Западе сомневаются в перспективах ЕС. Так, профессор Вольфганг Зайфферт утверждает, что концепция Западной Европы как политического союза обречена на неудачу, поскольку единого европейского народа (демоса) нет. Так что ЕС обречён оставаться только большим единым рынком («Литературная газета», 2006,? 7–8). Более того, пример отделения Черногории от Сербии может оказаться заразительным, сепаратистские тенденции существуют во многих государствах Европы.
При всей общности стран Евросоюза между ними есть и различия, в том числе и в отношении к России.
Сложно складывались отношения России и Великобритании, наши страны и соперничали, и бывали союзниками (хотя и тогда англичане соблюдали свой интерес).
И в настоящее время Великобритания ещё не определила однозначно своего места в мире. Одни её политики считают главным единство англосаксонского мира, и потому отстаивают идею союза с США. Другие стремятся к тесным связям с континентальной Западной Европой. А это вопрос не только политической и военной ориентации, но и выбора социально-экономического строя.
Англичане — сторонники союза с США выступают за либеральную англосаксонскую модель развития, которая исходит из жесткого ограничения вмешательства государства в экономическую жизнь (концепция «государства — ночного сторожа»). Приверженцы единения с Европой отстаивают «рейнскую» модель развития («государство благосостояния»), стоящую на страже социального рынка, с развитыми системами социального обеспечения, а значит, с высокими налогами в целях помощи неимущим слоям населения.
Известно, что для англичанина нормальная жизнь и нормальные люди кончаются за «каналом» (Ла Маншем). Даже на американцев он подчас смотрит как на дикарей, и когда английский профессор едет в США читать лекции в университете, это для него почти то же, что обучать грамоте детей в Месопотамии (многие видные американские экономисты, политологи, психологи — из англичан). Вообще в Англии очень сильны антиамериканские настроения, порой здесь называют США «страной сатаны», но мирятся со своим подчинённым положением по отношению к «дядюшке Сэму». А уж русские для большинства англичан — это какие-то современные скифы.
Для француза каждый русский, как писал маркиз де Кюстин, — это крещёный медведь. Шведы, норвежцы, датчане довольны достигнутым высоким уровнем жизни, развитой системой социального обеспечения и отсутствием привилегий (в Норвегии один король имеет право бесплатного проезда на трамвае, а женщина-премьер-министр сама ходит по магазинам и ведёт домашнее хозяйство), и лишь высокий уровень самоубийств свидетельствует о неблагополучии в этих странах. Из всей Скандинавии особая неприязнь к России чувствуется в Норвегии.
Испанцы относятся к России даже с некоторой долей симпатии, итальянцы вообще утверждают, что у наших народов много общего (дескать, спокойный итальянец — это темпераментный русский). Но самые агрессивные намерения в отношении России всегда имели немцы.
Правители России из династии Романовых охотно принимали на службу к себе немцев, и до самой революции в российской армии и в высшей бюрократии было засилье немцев. Не случайно возникли как в России, так и в Германии идеи о благотворности сотрудничества двух наших народов.
В духовном плане немцы и русские скорее отталкивались друг от друга. Для немцев-обывателей, то есть для большинства нации, как бы тщательно они это ни скрывали, русские — это грязные свиньи, «руссише швайне». А для русских немцы — упрямые, глупые, туповатые педанты. (В мире, где популярны французский, британский и итальянский стили, в меньшей степени — американский и «а ля рюс», никто не хочет походить на немцев. И немцы это знают и остро переживают.)
Пока Гитлер шёл к власти, он на первый план выставлял как бы национальные интересы Германии. Но, захватив власть, он провозгласил себя защитником Европы от заразы большевизма, и ему якобы выпала роль защиты европейских ценностей от русских варваров. «Дранг нах Остен» («натиск на Восток») стал основой всей германской политики. Тогда Германия проиграла войну, но ныне снова заняла доминирующее положение в Европе.
И тут вновь повторяется та же картина. Пока Германия стремилась к воссоединению, она преследовала прежде всего свои национальные интересы. Однако, став экономическим лидером Европы, она вновь берёт на себя роль выразительницы общеевропейских интересов, среди которых одно из первых мест занимает уже упомянутое выше «окончательное решение русского вопроса».
Немцы вообще склонны к силовому решению любых вопросов, в этом (наряду с педантичностью и пунктуальностью) — главная особенность их национального характера. Но в эпоху глобализации появились и иные возможности закабаления и покорения отстающих народов и государств. Если при нацистах роль экономических отношений отступала на второй план по сравнению с идеями превосходства германской расы, антисемитизма, культа силы, пангерманизма, то теперь в объединённой Европе торжествует экономизм. Но и в ФРГ обстановка изменилась.
Немцы — страшные материалисты, постоянно считающие деньги и свихнувшиеся на экономии, и пока существовали два германских государства, жители ГДР мечтали о том уровне благосостояния, какой был достигнут в ФРГ. После объединения Германии на восточные земли пролился золотой дождь в триллионы марок. Но произошло непредвиденное: чем выше поднимается благосостояние восточных немцев («осси»), тем менее они принимают демократические ценности Запада и неразрывно связанные с ними официальные двуличие и ложь, а западных своих соотечественников («весси») воспринимают как «оккупантов» или «колонизаторов» (а горбачёвско-ельцинскую Россию — как предательницу).
