Даниил Краминов - Сумерки в полдень
— А как мы доберемся до них? — спросил молодой человек с фотоаппаратом. — Ведь Париж не Лондон.
— Доберемся и в Париже, — уверенно объявил Фокс. — Тот, кто рассказал мне о необыкновенном родстве душ Боннэ и Буллита, поможет нам.
Антон ушел от Фокса и его друзей обрадованный: разоблачение клеветников, пытавшихся прикрыть гнусный сговор завесой лжи, было бы хорошей поддержкой тем, кто искал настоящего, а не фальшивого мира «только одну неделю».
Газета, которую редактировал Фил Бест, обосновалась не на Флит-стрит, а в стороне от нее — в рабочем районе, близко к «красному св. Панкратию», и Антону пришлось воспользоваться поездом метро, чтобы добраться туда. Побродив по грязным улицам, заваленным досками, ящиками, бочками, Антон нашел дом, где размещалась редакция. Привратник, худощавый, с жилистыми, крепкими руками рабочего, провел Антона к маленькому, тесному лифту и, прежде чем закрыть дверь, нажал кнопку этажа. Распахнув наверху дверь лифта, Антон столкнулся лицом к лицу с Пегги.
— Энтони! — воскликнула она обрадованно. — Наконец-то вы пожаловали к нам в гости.
Она отступила на шаг, чтобы лучше рассмотреть его, ее синие глаза тепло улыбались.
— Вы, конечно, к Филу? — спросила она.
— Но не только к Филу, а и к вам, Пегги.
— Ко мне? — недоверчиво переспросила девушка. — Неужели и ко мне?
— Я заказал билеты, и если вы не передумали…
— Нет, конечно! — воскликнула Пегги, и ее бледные щеки слабо вспыхнули. Она сжала руку Антона и счастливо засмеялась. — Я провожу вас к Филу.
Она открыла дверь, которая вела в зал, уставленный столами и столиками. За ними работали сотрудники газеты. В дальнем углу виднелась дверь с четкой табличкой: «Редактор». Распахнув дверь, Пегги пропустила Антона вперед.
— Фил, к вам! — громко объявила она.
Фил Бест, читавший свежий оттиск газетной полосы, недовольно поднял голову. Посмотрев поверх очков на Антона, он тут же сдернул их.
— А, мистер Карзанов, — проговорил он, не скрывая недоумения.
Антон рассказал, зачем пришел. Бест выслушал его и сочувственно заметил, что мнимые миротворцы, предавшие Чехословакию, пытаются, как всегда, свалить с больной головы на здоровую, и пообещал не только не публиковать лживое сообщение — это само собой разумелось, — но и непременно информировать читателей о бесчестных поступках капитулянтов.
Антон поблагодарил Беста и вышел. Радостно улыбаясь и сияя глазами, Пегги поднялась из-за своего столика, стоявшего ближе всех к двери редактора, и пошла рядом с Антоном, провожая к выходу. За дверью, пожимая руку девушки, Антон спросил, где им лучше встретиться перед тем, как пойти в театр.
— Приезжайте к нам, — тихо попросила Пегги. — Мама очень хочет, чтобы у нас все было по-настоящему.
— Как это — «по-настоящему»? — не понял Антон.
— Ну, как показывают в кино: молодой человек, приглашая девушку, забирает ее из дому и возвращает домой.
— Ну что ж, по-настоящему так по-настоящему, — согласился Антон. — Я заеду за вами…
Глава двадцать вторая
На обратном пути Антон взял в кассе театра заказанные по телефону билеты и заехал в полпредство, чтобы сказать Андрею Петровичу, что поручение выполнено, а потом отправился в отель. Надев свой лучший костюм, он нанял стоявшее у отеля такси и назвал улицу, на которой жила Пегги. Не решившись подъехать к ее дому, Антон вылез в самом начале улицы, напротив той самой оранжевой телефонной будки, возле которой Томас Леннокс пригрозил рассчитаться с ним, если он обидит сестру.
Дождь, моросивший почти весь день, перестал, но ветер был холодным и сырым, и Антон, шагая по узкой, кривой улице, поднял воротник макинтоша и надвинул на лоб шляпу. В печальном свете осеннего вечера серые дома с черными потеками выглядели особенно печальными, заплаканными. Темные окна, как пустые глазницы, пугали своей безжизненностью, и лишь витрины лавчонок и маленьких магазинчиков, уставленные дешевой всякой всячиной и слабо освещенные изнутри, оживляли улицу.
Антон нашел номер дома, нарисованный на двух тонких столбиках у входа на первый этаж, и спустился по каменной лестнице, ведущей под крыльцо. Невольно он заглянул через окно в плохо освещенную комнату, где жили Ленноксы. Вся семья собралась вокруг стола. Джозеф Леннокс, надев очки в металлической оправе, пришивал дратвой подошву к большому старому ботинку, мать Пегги штопала платьице, а Пегги пробовала утюг кончиком пальца, собираясь гладить кофточку. Ее сестренки, пристроившись на самом углу стола, рассматривали картинки в книжке.
Антон осторожно сошел по ступенькам к двери и постучал железной скобой.
— Мистер Карзанов? — донесся из-за двери вопрошающий голос Пегги.
— Да, это я, — отозвался Антон.
Пегги открыла дверь и, схватив Антона за руку, потянула за собой в тамбур.
— Заходите, Энтони, заходите!
— А может быть, я подожду тут, пока вы оденетесь? — неуверенно предложил Антон. Он не хотел мешать семье Ленноксов заниматься своими делами.
— Заходите! — повелительно произнесла Пегги. Она открыла вторую дверь и бодро объявила отцу и матери: — Я же говорила вам: это за мной!
Вечером большая комната казалась еще более неуютной и холодной. Лампа освещала лишь стол да маленькое пространство около него, и Антон не сразу рассмотрел хозяев, отодвинувшихся в сумрак. Джозеф Леннокс, спрятав куда-то рваный ботинок, держал руки за спиной, поспешно вытирая их о брюки, а мать Пегги засовывала платьице под старенький чехол единственного кресла. Лишь девочки остались у стола и, забыв про книжку, повернулись к двери, глядя на Антона округленными от удивления и любопытства глазенками.
— Добрый вечер! — сказал Антон, снимая шляпу. — Извините, я помешал вашим занятиям.
— Добрый вечер! Добрый вечер! — приветливо отозвалась мать Пегги. — Мы ничем не занимались, и вы нам вовсе не помешали.
И хотя Антон понимал, что ставит хозяина, продолжавшего вытирать руки, в неудобное положение, он все же протянул ему руку. Леннокс пожал ее выразительно крепко и гаркнул:
— Рад! Очень рад видеть вас снова, мистер… мистер… О, черт, забыл вашу фамилию!
— Карзанов! — подсказал Антон и, следуя английскому обычаю, спросил хозяина, как он поживает.
— Прекрасно! — выкрикнул тот. — Прекрасно!
Жизнерадостный ответ удивил Антона.
— Прекрасно? Нашли работу?
— Нет, что вы, мистер Кар… Кар… а, чтоб тебе! Работы пока нет, но, говорят, скоро будет! — удовлетворенно прокричал Леннокс. — Вчера на бирже труда снова спрашивали, что я делал до того, как стал безработным, и не захочу ли я получить другую, более интересную и лучше оплачиваемую профессию, чем котельщик. Я сказал, что хотел бы стать инструментальщиком, и чиновник, который спрашивал меня, написал напротив моей фамилии: хочет быть инструментальщиком. Да, да, инструментальщиком. Это очень доходная профессия. Тогда мы сразу поправим свои дела.
Жена посмотрела на него, горько улыбнувшись.
— Наш папа оптимист, — сказала Пегги. — Он всегда верил и верит только в лучшее.
— Конечно! — крикнул Леннокс. — Конечно! Человек без веры в лучшее становится злым, а со злобой в сердце жить тяжело. Не так ли, мистер Карсан?
Торопливым кивком Антон подтвердил, что так.
— А что слышно от вашего сына? — спросил он.
— Том скоро вернется! — воскликнул отец. — Скоро! Дан приказ вернуть по домам всех, кто был призван на случай войны! Останутся только техники и специалисты, а Том не техник, не специалист.
В словах Леннокса Антону послышалось недовольство и разочарование.
— Вы, кажется, не рады тому, что сын вернется?
— А чему радоваться, мистер Карсан? Опять на биржу труда? Там и без Тома народу много!
Антон понял, что напоминание о сыне омрачило настроение родителей, считавших, видимо, солдатскую судьбу более легкой, чем судьба безработного: казенное питание «и пиво за счет его величества короля», как шутил в тот день Томас, все же лучше бобового супа, который уже готовились раздавать голодным благотворительные кухни. Сочувственно вздохнув, он повернулся к Пегги.
— Нам пора.
Девушка зашла за перегородку. Старый котельщик указал гостю на кресло, где сидела до его прихода хозяйка. Антон поблагодарил и остался стоять. Пегги появилась через несколько минут. Вместо шерстяной кофточки и узкой длинной юбки на ней было сиреневое платье, которое тесно обтягивало ее талию и грудь, пышным колоколом расходилось внизу, оставляя открытыми лишь туфельки на высоких каблуках и тонкие щиколотки. Черные волосы, обрамлявшие худое лицо, подчеркивали бледность впалых щек и необыкновенно яркую синеву глаз.
Обитатели улицы, где жили Ленноксы, редко пользовались такси, поэтому таксисты не заезжали сюда в поисках пассажиров, и молодые люди, простившись с родителями Пегги, прошли всю улицу, напрасно оглядываясь в ожидании случайной машины со светящимся указателем «Свободен». Лишь добравшись до большой, оживленной улицы — Антон сразу узнал ее: здесь разыгралась схватка между демонстрантами и полицией, — они остановили такси.
