Роберт Каплан - Политика воина
Западные обожатели Рабина предпочитают забывать его безжалостность в отношении палестинцев, но Макиавелли посчитал бы, что такая тактика является центральной «добродетелью» Рабина. В несовершенном мире, говорит Макиавелли, добрые люди, склонные творить добрые дела, должны уметь быть злыми. А поскольку мы все живем в обществе, добавляет он, добродетель имеет слабое отношение к личному совершенству и огромное – к политическому результату. Таким образом, для Макиавелли политика определяется не совершенством, а результатом. Если она неэффективна, она не может считаться добродетельной [2].
Макиавелли, Черчилль, Сунь-цзы, Фукидид – все высоко ценили нравственность результата, а не благие намерения. Рассуждая о том, что после прихода Гитлера к власти французская политика разоружения и переговоров с Германией не заменяла боеготовности страны, Арон пишет: «Хорошая политика измеряется ее эффективностью», а не безупречностью – это подтверждение факта, что самоочевидные истины Макиавелли в каждую эпоху независимо открываются заново [3].
Жесткая тактика Рабина дала ему право заключить мир; таким образом, его тактика продемонстрировала добродетель Макиавелли. Рабин был жесток ровно настолько, насколько требовали обстоятельства, и не больше. Затем он обернул свою известность к жестокости на пользу согражданам – вполне в духе рекомендаций Макиавелли. Рабин не пошел на уступки просто ради того, чтобы не прослыть жестоким и допустить продолжение беспорядков. И в этом он также действовал как истинный государь.
Напротив, решение администрации Клинтона в первый срок его президентства связать предоставление Китаю статуса наибольшего благоприятствования в торговле исключительно с улучшением положения с правами человека в этой стране не было добродетельным – и не потому, что эта политика провалилась, а потому, что с самого начала была обречена на провал [4]. Это было лицемерным действием, предпринятым с очень невысокими надеждами на достижение практических результатов, исключительно для демонстрации того, что администрация считала высокими моральными принципами.
В 1999 г. ООН санкционировала референдум о независимости острова Восточный Тимор, оккупированного Индонезией. Это вызвало всплеск хорошо организованных вооруженных выступлений противников независимости, в ходе которых была сожжена столица – Дили, погибли тысячи человек, во многих случаях применялись пытки и обезглавливание. Этот разгул террора было легко предвидеть. За несколько месяцев до него в ООН неоднократно говорили, что произойдет, если будут проведены выборы без обеспечения гарантий безопасности [5]. Таким образом, при поразительном отсутствии предвидения, слабом планировании и хаотичном исполнении упражнение ООН в демократии оказалось лишено добродетелей Макиавелли.
В 1957 г. король Иордании Хусейн распустил демократически избранное правительство, которое оказалось чрезвычайно радикальным и просоветским, и ввел военное положение. Затем в 1970-х, а потом и в 1980-х гг. он жестоко подавлял палестинцев, которые пытались насильственным путем свергнуть его режим. Однако антидемократические действия короля Хусейна спасли его страну от сил, которые могли оказаться более жестокими, чем он сам. Подобно своему «коллеге-миротворцу» Рабину, иорданский монарх применил столько насилия, сколько требовалось. Таким образом, насилие оказалось в центре его «добродетелей».
С другой стороны, чилийский диктатор Аугусто Пиночет применял чрезмерное насилие и был лишен добродетелей Макиавелли. Макиавелли не одобрил бы Пиночета, действия ООН на Восточном Тиморе и первоначальную политику Клинтона в отношении Китая, но вполне мог бы с улыбкой поднять бокал в честь Рабина и короля Хусейна в тишине своего тосканского поместья.
Подменяя христианские добродетели языческими, Макиавелли гораздо лучше, чем все современные эксперты, объяснил, как Рабин и Хусейн стали теми, кем они были. В языческой добродетели Макиавелли нет ничего аморального. Исайя Берлин пишет: «Ценности Макиавелли не христианские, но это нравственные ценности», ценности античного полиса в понимании Перикла и Аристотеля, ценности, которые обеспечивают стабильность политического сообщества [6].
Фукидид пишет о добродетели, как и многие древнеримские авторы, в особенности Саллюстий [7]. Но Макиавелли подходит глубже. «Добродетель», или virtù, на итальянском языке Макиавелли, происходит от латинского vir – «муж». Для Макиавелли в понятие «добродетель» в разных случаях входят «отвага», «мужество», «способность», «искусность», «мастерство», «решительность», «энергичность», «героизм», «доблесть», то есть мужественная сила, но обычно направленная на достижение общего блага [8]. Добродетель предполагает наличие амбиций, но не только во имя личного успеха.
В 8-й главе «Государя» Макиавелли приводит в пример Агафокла из Сицилии, который в конце IV в. до н. э. стал правителем Сиракуз, хотя у него не было «ничего или почти ничего, что досталось ему милостью судьбы»[3]. Напротив, благодаря «действиям, сопряженным с множеством опасностей и невзгод», он «достиг власти службой в войске». Тем не менее, говорит Макиавелли, «нельзя назвать доблестью убийство сограждан, предательство, вероломство, жестокость и нечестивость» ради любых самых высоких целей, как это и было в случае Агафокла.
Языческая добродетель Макиавелли – это общественная добродетель, в то время как иудеохристианская добродетель гораздо чаще личная. Знаменитым примером наличия общественной добродетели и отсутствия личной является поведение президента Франклина Делано Рузвельта, который каким-то хулиганским образом уворачивался от правды, заставляя в 1941 г. изоляционистски настроенный конгресс принять закон о ленд-лизе, позволивший осуществлять военные поставки в Европу. «В результате, – пишет драматург Артур Миллер о Рузвельте, – человечество в долгу перед его ложью» [9]. В своих «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» Макиавелли допускает мошенничество, если оно необходимо для благополучия полиса [10]. Эта идея не нова и не цинична: Сунь-цзы пишет, что политика и война представляют собой «искусство обмана», который, будучи правильно применен, может привести к победе и сокращению жертв [11]. Это опасное правило, которое легко применить неправильно, но оно не лишено позитивного содержания.
Разумеется, воинская добродетель Макиавелли и Сунь-цзы не всегда приемлема в гражданском обществе. Полководцы должны использовать обман, судьи – не должны. Я говорю только о международной политике, в которой насилие и угроза насилия применяются без обращения к каким-то судам. Да, международные институты набирают силу, но они пока и близко не подошли к тому, чтобы изменить этот жестокий факт.
Никколу Макиавелли родился в 1469 г. во Флоренции, в обедневшей дворянской семье. Отец не мог позволить себе дать сыну хорошее образование, и Макиавелли занимался с не самыми известными учителями. В какой-то степени его можно назвать самоучкой, что избавило его от схоластических абстракций, которыми отмечена культура его эпохи. Шанс для Макиавелли появился в 1498 г. после казни Джироламо Савонаролы, сурового монаха, чья жесткая политика привела к народным волнениям и выбору более умеренного республиканского правительства в городе-государстве Флоренции. Макиавелли в возрасте двадцати девяти лет фактически исполнял в республике обязанности военного и дипломатического советника. На протяжении четырнадцати лет он был одним из ведущих дипломатов Флоренции, путешествовал по Франции эпохи Людовика XII и устанавливал контакты с культурами, отличными от его собственной. В 1505 г., когда падение династии Борджа погрузило в хаос всю Центральную Италию, Макиавелли посетил ведущих олигархов Перуджи и Сиены в попытке сделать их союзниками Флоренции. На следующий год он лично был свидетелем жестокого покорения Перуджи и Эмилии воинственным папой Юлием II. Составляя депеши во Флоренцию о ходе кампании Юлия, Макиавелли посещал лагеря флорентийского войска и проводил дорогостоящий рекрутский набор в стремлении отвоевать обратно Пизу. В 1509 г. Пизу удалось вернуть, но вскоре Флоренция оказалась под угрозой нападения со стороны Франции и Испании.
В 1512 г. политическая карьера Макиавелли резко оборвалась после вторжения в Италию испанских войск, лояльных папе Юлию II. Под угрозой разграбления города флорентийцы сдались, и их республика со всеми гражданскими институтами была ликвидирована. Прогрессист по натуре, Макиавелли заменил наемные войска ополчением, но новым войскам не удалось спасти Флоренцию, и в качестве правящих олигархов вернулась из изгнания семья Медичи. Макиавелли немедленно предложил им свои услуги, но тщетно: Медичи лишили его должности, а затем обвинили в участии в заговоре против нового режима.
