Марсель Гране - Китайская цивилизация
Если кажется верным, что последний период феодальных времен отмечен яростными стычками, в ходе которых некоторые князья, опираясь на возросшее богатство и новые магические приемы, сумели завоевать титулы государей и прозвание тиранов, не менее справедливо и то, что в начале феодальной эпохи необходимый для него авторитет вождь завоевывал в схватках, где были ставкой не всегда по своей природе традиционные знания и ценности, хотя и остававшиеся в каждом случае мистическими. Что бы ни утверждала китайская традиция, в принципах величия, которого добивались тираны, а позднее и императоры, не было ничего нового, якобы изобретенного в эпоху упадка и анархии. На самом деле для разрушения феодального порядка потребовались те же усилия, что и для его создания. Истоки величия близки к истокам престижа. Они не были открыты позже. Для ортодоксальных критиков авторитет Сына Неба проистекает из соблюдения конфуцианского этикета, отождествляемого с мудростью тех благословенных времен, когда закладывались основы китайской цивилизации. Напротив, слава, которую искали властители, возникает из их призрачных амбициозных иллюзий, вырастающих на почве вырожденческих домыслов даосов. В этих утверждениях есть доля правды при условии, если полностью отвлечься от оценочных суждений и от всего, что предрешает порядок истории. Лишь после формирования ортодоксальной школы практическая деятельность и теории, из которых государи извлекали элементы императорского величия, могли быть объявлены сугубо даосскими, хотя они отнюдь не представляют недавних суеверий. У Цинь Ши Хуанди репутация врага эрудитов, но эту же оценку невозможно распространить на императора Уди, во всем бывшего эклектиком и защищавшего религиозный синкретизм. В любом случае национальный герой и герой народный, Гаоцзу, отнюдь не стремился стать Сыном Неба в соответствии с ортодоксальным определением. Если этому удачливому авантюристу и удалось возвыситься до положения императора, то потому, что он сумел использовать мистическое течение, бывшее и массовым и очень глубоким. О многом говорит тот факт, что на левом бедре у него было семьдесят две черные точки: семьдесят два – это характерное для братств число. Еще более замечателен следующий факт: история заставляет Гаоцзу признать, что значительной долей своего успеха он обязан своему советнику Чжан Ляну, в котором позже видели одного из первых покровителей даосских сект. Сначала руководя политикой Гаоцзу, а затем императрицы Люй, опираясь при случае на авторитет божественных старцев, Чжан Лян сумел избежать опалы, обычно выпадающей на долю слишком удачливых фаворитов. Он вовремя ушел в отставку и посвятил свободное время изучению искусства долголетия. Сыма Цянь утверждает, что он принадлежал к аскетической школе Бессмертного Чи Сунцзы. По словам Гаоцзу, Чжан Лян был способен «строить планы из глубины палатки и выигрывать сражения на расстоянии в тысячу ли». В самом деле, таковы принцип и знак как величия, так и всемогущества. Императору удается достичь положения самодержца, когда он наподобие аскета живет в славном уединении – выделяя содержащуюся в нем жизненную силу таким образом, чтобы обрести бессмертие, которое присуще духам и служит признаком безграничной власти, и осуществляя эту власть, никогда никому ее не передоверяя, простым эффектом воздействия на совокупность всех людских деяний, на целый мир.
Для обозначения самого себя Ши Хуанди первоначально придумал термин «чжэнь», уточняющий, что он действует, как сообщается в комментариях, оставаясь невидимым и будучи неслышным. Позднее, по совету учителя Люй, волшебника, которого он использовал, чтобы вызывать к себе духов, он решил жить в месте, которое, оставаясь неизвестным его подданным, оберегало его от осквернения чем-либо нечистым. Он перемещался по дворцу, бывшему более точным воспроизведением вселенной, чем даже Дом календаря, и несомненно насчитывал столько же комнат, сколько дней в году. Карались смертью те, кто разглашал местоположение его укрытия; наказывались смертью и те, кто передавал его слова. В радиусе двухсот ли вокруг дворца все подходы были окружены стенами и покрыты крышами. Перестав ставить на обсуждение текущие дела, государь в одиночестве своего замурованного дворца принимал все решения. С той поры, сделав все необходимое для вступления в общение с «Настоящими людьми», то есть с призраками, он больше не обозначал себя словом «тянь», а выражением «Истинный человек». Вслед за ним и его сын, Эр Ши Хуанди, решил во избежание «дурных речей» и для того, чтобы «укрыть свои несовершенства», не покидать личных апартаментов. Он никогда их не покидал. Его отец, не колеблясь, совершал ночами инспекционные объезды столицы, правда инкогнито, а в закрытом экипаже объезжал всю империю, будучи так хорошо укрыт, что, скончайся он, никто в его сопровождении этого бы не заподозрил.
Укрытый в своем убежище от оскверняющих заражений и малейшей угрозы утратить хотя бы частицу жизненной энергии, государь самодержец является, если угодно, сгустком вселенной, окруженной в сердцевине другой вселенной целым рядом друшх, заключающихся одна в другой вселенных: они становятся тем конкретнее, чем ближе окружают вселенского повелителя. Его дворец образует микрокосм, где искусство архитекторов, представляющих в великолепных сокращениях Млечный путь и пересекающий его триумфальный мост, сделало непосредственно досягаемой для владыки мира небесную энергию, которой он должен быть напоен. Из самой сущности мироздания изготовлена колесница императора, сшита его одежда. Квадратный кузов колесницы – это сама Земля, круглый балдахин равнозначен Небу, самые крупные созвездия представлены в эмблемах на знаменах, и благодаря выбору знаков – солнца, луны, созвездий, молнии и т. д. – Человек Единственный находится в непосредственном соприкосновении с наиболее действенными благодатными силами.
Император Уди не подверг себя уединению с напряженной решимостью государей династии Цинь, но все же щедро расходовал деньги на превращение своего дворца в блистательный сгусток вселенной. В его парках и загонах теснились все звери воздуха, воды и земли; в его ботаническом саду произрастали все растения; волны его озер разбивались о далекие берега, в которых можно было узнать таинственные Острова Бессмертных; замерев на высоких колоннах, бронзовые духи собирали для государя чистейшую росу там, куда не в состоянии донестись пыль мира. По двойному, идущему спиралью пути он и сам мог подняться на вершину башни, откуда владычествовал над всем мирозданием, а взгляд терялся в безбрежности, за пределами самого Неба. Благодаря славе своего оружия он смог получить Небесного коня с пурпурной пеной, а подвергшись воздействию его притяжения, к нему прилетели группами из шести птиц совершенно красные гуси. Все позволяло ожидать появления Дракона, который унес бы императора в открытое небо, за пределы Куньлуня. Неважно, что исчезнувшие в водах реки священные треножники Сыновей Неба не удавалось оттуда извлечь, потому что они стали невидимыми. Свидетельствуя о славе императора Уди, один волшебный треножник все же вынырнул из земных глубин, а в небе над ним повисло желтое облако, образуя балдахин. Подобно Желтому государю, Хуанди, к которому, после того как он «нашел стебли магического тысячелистника драгоценного треножника», явился Дракон с висящей бородой, на которой устроились жены и близкие государя числом в семьдесят человек, и вознес его на небо, император был готов к такому апофеозу и даже представлял его себе с достойной самодержца сдержанностью: «Ха! Если бы я действительно стал похож на Хуанди! На мой взгляд, мне будет легче бросить своих жен и детей, чем свои башмаки!»
Для желающего чистого могущества ничего не стоит любое самоограничение. Император исчерпал свои сокровищницы ради того, чтобы принятый им не как подданный, а в качестве гостя волшебник Шаоюн смог бы соорудить колесницы с включенными победными эманациями, отталкивающими злых духов, и террасы, где он мог бы жить среди всех божественных сил, изображенных наряду с Землей и Небом в живописных картинах. Он воздерживался от питья и еды, живя среди очистительных церемоний, которые позволили бы ему как гостю явиться во дворец Долголетия. Туда колдунья Княгини Духов привлекала богов, появление которых вызывало пугающий ветер и чьи слова записывались, чтобы образовать сборник «Писаных законов». Бывшему евнухом магу Луань Да он отдал в жены свою старшую дочь, снабдив ее приданым в десять тысяч фунтов золота. По его приказу одетый в костюм из перьев гонец доставил тому нефритовую печать, которую евнух принял, будучи разодетым в перья и стоя на колеснице, на подстилке из очищающих трав, в позе владыки. На этой печати была выгравирована надпись: «Хозяин Небесного пути», ибо император желал, чтобы евнух ввел его в круг божеств Неба. В качестве дани Бессмертным Ши Хуанди сотнями отправлял к Восточному морю пары непорочных юношей и девушек; таким же образом «заглядывающий вдаль» император Уди, пытаясь в свою очередь достичь Островов Блаженных и Святых Гор, заставлял танцевать на верхней площадке высокой террасы отроков и отроковиц, призванных соблазнить самих богов, тогда как поднятые вверх факелы изображали звездопад. Благодаря подобным приемам он смог заставить появиться благотворные кометы и крупные, словно тыквы, звезды. Вот почему в тот момент, когда он приносил жертву Тай и (Высшему единству), его заклинатели могли провозглашать: «Сверкание Звезды добродетели видно издалека!.. Звезда Долголетия… озаряет нас своей глубокой прозрачностью!» И действительно, хотя первому императору так и не удалось заполучить содержащий чудодейственное лекарство гриб с девятью ножками («чжи»), который он разыскивал сам и приказал искать десяти тысячам волшебников, в 109 г. за самой оградой императорского дворца, прямо в зале, где император Уди совершал очистительные церемонии, и в тот момент, когда в сообщавшейся с Небом девятиэтажной башне вспыхнул божественный свет, этот гриб, сгусток бессмертного всемогущества, объявился сам по себе и в своей самой совершенной форме, ибо было у него точно девять ножек. Однако же, поскольку следует платить за подобное счастье, император, как только он продвинулся по пути духов благодаря их искусству, тотчас же пожертвовал своими учителями бессмертия, отдав палачам на казнь сначала Шаоюна, которого некогда возвел в маршалы Ученого Совершенства, а затем и своего зятя Луань Да, прежде назначенного маршалом Пяти Преимуществ.
