Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления
Множественная релевантность высших сил
В предыдущих главах я упорно подчеркивал, что понятия богов и предков имеют практическое значение, поскольку это принципиальное обстоятельство часто упускается из виду. Практический характер религии означает, что большинство представлений о сверхъестественных сущностях касается не столько их общих качеств или могущества, сколько конкретных случаев взаимодействия с ними. Лишь небольшую часть множества представлений о таких действующих лицах, активирующихся в человеческом сознании, составляют обобщенные толкования вроде «предки живут под землей», «Господу ведомы людские помыслы» и т. п. Религиозные кладовые сознания забиты гораздо более конкретизированными представлениями типа «такой-то болеет, потому что его наказывает Господь», «такому-то предку не понравилась пожертвованная нами свинья» и т. д.
Посмотреть, как работают такие представления, нам поможет концепция адало у квайо. Предки присутствуют в жизни квайо постоянно. Как свидетельствуют наблюдения Роджера Кизинга, это ощущение постоянного присутствия не означает, что люди живут в страхе или постоянном благоговейном трепете либо витают в метафизических эмпиреях. Поскольку так или иначе предки всегда рядом, отношение людей к ним варьируется почти так же, как отношение друг к другу. Адало уважают и иногда боятся, но, кроме того, воспринимают как недавно умерших и скорбят о них. Люди могут быть недовольны их вмешательством, могут сомневаться в их покровительстве, гадать, кто из предков поможет, а кто навредит.
Это не значит, что у квайо нет связной концепции предков, это значит, что концепция находится в ведении целого ряда систем сознания. Интуитивные представления о том, что знают и воспринимают предки, выдает система интуитивной психологии. Мысль о том, что предков оскорбит жертва в виде слишком мелкой и неказистой свиньи, опирается на суждение, предоставляемое системой социального обмена. Угрызения совести из-за недозволенного по отношению к предкам поведения (например, помочиться там, где это запрещено абу) навеяны интуитивной установкой системы нравственных ощущений. Если жертва не приносит нужного результата – больной не выздоравливает: это объясняют тем, что ублажить пытались не того адало, который наслал болезнь. Такое объяснение напрашивается само собой при наличии системы социального обмена (мы интуитивно предполагаем, что, так сказать, услугу нам окажут только при условии получения оплаты) и системы досье (мы исходим из того, что предки – это не безликая корпорация, а отдельные личности, каждая со своими возможностями).
Я выбрал в качестве иллюстрации именно квайо, поскольку умозаключения относительно адало, подробно описанные в нескольких главах, нам уже вполне знакомы. Однако та же картина (с соответствующими поправками) характерна для религиозных представлений в большинстве человеческих обществ. Основная масса христиан, например, живет в социальном контексте, пропитанном эксплицитно выраженной религиозной доктриной, которая постоянно предъявляется им в четком, связном и систематичном виде религиозными специалистами. Логично предположить, что их религиозные представления будут некими выжимками из этой официальной информации. Однако, как показывают рассуждения Джастина Барретта об эффекте теологической корректности, в действительности все несколько сложнее. Умозаключениями относительно конкретных событий движут интуитивные представления о Господе, зачастую расходящиеся с официальной версией. Эти умозаключения и определяют разницу между верующими и неверующими. Первые думают о возможной реакции Господа на тот или иной поступок; интуитивно чувствуют, что определенное поведение будет в его глазах порочным; верят, что Господь защитит их от той или иной опасности; пытаются понять, почему он посылает им испытания и т. д.
Эти мысли у христиан, как и у квайо, не носят теологического характера, то есть они не связаны с вопросом о существовании или могуществе Господа, они касаются более практических материй: чего ожидать сейчас и что делать дальше. И точно так же, как у квайо, да и любого носителя религиозных представлений, эти практические мысли требуют активации разных когнитивных систем. При молитве активируется система, отвечающая за интуитивные заключения об устной коммуникации. Когда человек обещает Господу, что будет хорошо себя вести, у него включена система социального обмена, дающая интуитивную установку, что благо (покровительство) можно получить, лишь заплатив определенную цену (в данном случае покаяние). Предположение, что Господу ведомы человеческие поступки, рождает активация системы интуитивной психологии. Считать, что порочным поведением мы оскорбляем Господа, нам предписывают интуитивные установки этической системы.
Таким образом, предположение о существовании Господа или предков активирует целый ряд когнитивных систем. Приближает ли это нас к ответу на вопрос, почему люди во все это верят? Да. Мне кажется, это в той или иной степени и есть ответ.
Что придает сверхъестественным сущностям достоверность?
С общим утверждением вроде «дети – это недоразвитые взрослые» мы соглашаемся не по итогам взвешенной оценки доказательств, а на основе интуитивных заключений разных когнитивных систем, сделанных вне сознательного осмысления, но сопоставимых с этим обобщенным утверждением. Ни одна из систем не пытается напрямую ответить на вопрос, действительно ли дети – это недоразвитые взрослые, но произведенные большинством выводы свидетельствуют в пользу общего утверждения.
Примерно то же самое происходит, когда человек думает о богах, духах и предках. Поскольку мысли о предках направлены на широкий круг разных ситуаций, неудивительно, что при этом задействуется множество разных систем. Система интуитивной психологии приписывает предкам (или Господу) намеренность действия, система социального обмена трактует их как партнеров по обмену, этическая система рассматривает как потенциальных свидетелей нравственных поступков, система досье воспринимает как отдельных личностей. Это означает, что в сознании идет бурная деятельность и вырабатываются определенные умозаключения относительно предков, не выливающиеся в эксплицитные утверждения вроде «вокруг действительно витают невидимые сущности», «это умершие», «они могущественны» и т. п. Разумеется, большинство из упомянутых мной умозаключений сопоставимы с этими общими допущениями. Однако ни одной из участвующих систем не приходилось корпеть над установлением истинности какого-либо из этих обобщенных утверждений. Ни одна из них даже не предназначена для рассмотрения таких абстракций. Например, когда люди жертвуют свинью в обмен на ожидаемое покровительство, интуитивное представление о приемлемости таких действий подтверждается системой социального обмена, которая сообщает лишь следующее: если у вас имеется партнер по обмену и он получает что-то от вас, вы вправе ожидать ответной услуги. Но эта система не обязана определять, существует ли ваш партнер на самом деле. Когда вы видите, что другие жертвуют свиней ради получения покровительства, у вас включается система социального обмена как наиболее релевантный способ осмыслить происходящее.
Иными словами, наши знания о когнитивных функциях подсказывают, что принятое представление о религиозной вере диаметрально противоположно действительности. Мы считаем, что сперва возникает некое эксплицитно выраженное заключение («рядом с нами обитают предки», «бог существует, и он всеведущ»), дающее человеку возможность осмыслить определенные ситуации. Однако на самом деле в религиозном плане, как и в повседневном, ряд когнитивных систем уже выдал интуитивные выводы, которые обретают смысл в свете этих обобщенных допущений. Так что, на самом деле, чтобы интерпретировать ту или иную ситуацию или спланировать будущие действия, подразумевающие существование богов и предков, вопрос их существования нам рассматривать не приходится.
В примере с представлениями о детях я подчеркивал, что интуитивные выводы о ситуациях, сопоставимые с общим толкованием, нам выдают несколько разных систем. Это, как мне кажется, и есть ключ к пониманию механизмов веры.
Наши системы логического вывода производят интуитивные предположения, руководствуясь релевантностью, то есть обилием умозаключений, которые можно вывести из той или иной посылки. Однако во многих случаях посылки представляют собой лишь домысел. И тут снова полезно обратиться к простым, повседневным убеждениям и умозаключениям. Если спросить трехлетнего ребенка: «Так кого, ты говоришь, воспитательница не ругала за то, что тот велел другу не приносить завтрак?» – ответом будет выражение крайнего замешательства. В этом случае вы, не задумываясь, переформулируете вопрос, чтобы он стал понятен ребенку. Система интуитивной психологии отметила отсутствие отклика и выдвинула предположение, что ребенок, возможно, не понял вопроса. С вашей стороны это лишь гипотеза. Вполне обоснованная, поскольку объясняет реакцию ребенка. Если на перефразированный, упрощенный вопрос ребенок действительно ответит, она получит подкрепление. Но и в этом случае останется домыслом. Может быть, в первый раз ребенок отвлекся, устал, намеренно валял дурака, внезапно оглох или испытал приступ афазии. Но, даже не впадая в крайности, вполне можно найти альтернативное и не менее адекватное объяснение происходящему. Однако специализированные системы – в частности, система интуитивной психологии – выдают ограниченный набор интуитивных предположений, отталкиваясь от посылок, одновременно менее трудоемких (за счет правдоподобия, например) и дающих обильные умозаключения (которые лучше всего помогают прояснить происходящее). Такие системы автоматически предлагают некое толкование на основе некой посылки, пусть даже условной. Кроме того, в некоторых случаях они могут выдавать несколько соперничающих толкований на основе разных посылок.
