Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления
Представление о том, что религиозный опыт стоит особняком, настолько сильно, что действует даже на некоторых когнитивистов. Инструментарий нейронауки – измерение активности мозга, изучение мозговых патологий, исследование воздействия определенных веществ – уже некоторое время применяется к религиозному опыту. Когнитивисты обычно измеряют активность мозга при выполнении испытуемыми разных скучных заданий – определить, не перевернуто ли напечатанное слово, животное ли изображено на картинке или орудие, новая перед нами картинка или уже предъявлявшаяся. Измерять происходящее в мозге во время «религиозных» мыслительных процессов, разумеется, гораздо интереснее. И конечно (тут опять вкрадывается джеймсовское допущение, настолько очевидное, что мы его даже не замечаем), еще лучше, если религиозные мыслительные процессы будут интенсивнее. Поэтому истово верующих или тех, у кого случаются видения, организаторы исследований должны особенно привечать. Есть ли в мозге особый религиозный центр, особый участок коры, особый нейронный контур, который отвечает за мысли, связанные с Господом?
Нет, ничего такого. Да, во время видений и других ярко выраженных эпизодов, которые обычно получают религиозное толкование, отмечается специфическая мозговая активность, но она же отмечается и у тех, кто не рассматривает свои видения через призму религии. Есть и более перспективные находки: другие нейроученые обнаружили, что микроприпадки, поражающие отрезок сообщения между корой и другими участками мозга, дают субъективные ощущения, очень близкие к тем, которые описывают мистики. Внезапное чувство умиротворения, единения со всем миром и даже присутствия некой могущественной сущности может до какой-то степени соотноситься с определенной мозговой активностью точно так же, как внетелесные и околосмертные переживания. Конечно, результаты эти очень фрагментарны и неопределенны, как и большинство результатов нейропсихологических исследований. Но знания о нейронных процессах, лежащих в основе «религиозных состояний», постепенно пополняются. В частности, бурные религиозные переживания очень часто подразумевают присутствие некой сущности, поэтому вполне вероятно, что их порождает определенная активность в корковых зонах, отвечающих за представления о чужих представлениях (так называемая интуитивная психология) и за эмоциональный отклик на человеческое присутствие.[149]
Источник веры в исключительном опыте?
Насколько перспективно это направление исследований? Ждать ли нам от него ответа на вопрос, почему существует религия и почему именно в таком виде? Мне кажется, знания, получаемые в процессе изучения мозга и особенностей его функционирования, неисчерпаемы, но нам нужно все-таки понимать, что именно мы хотим выяснить, а в данном случае это не очень ясно. Возьмем такую аналогию. Мы хотим понять, какие процессы в мозге обеспечивают нам меткость. Человеку гораздо лучше других животных видов удается не только стрелять и метать предметы в цель, но и совершенствовать меткость в ходе тренировок. Чемпионы в стрельбе из лука и метании дротиков демонстрируют поразительные результаты. Но, если нам понадобится объяснить разницу между людьми и шимпанзе в этой области, неужели мы будем изучать только чемпионов? Конечно, интересно, как они добиваются таких высот, но вопрос не в этом. Поскольку любой маленький ребенок, как большинству родителей прекрасно известно, худо-бедно умеет швыряться предметами, ясно, что чемпионские способности коренятся в этом общем потенциале. И зрительно-моторную координацию у детей ясельного возраста явно формируют не чемпионские достижения.
Однако Уильям Джеймс и многие другие после него полагали, что религия возникает именно так: некие исключительные люди создают концепцию, которая затем вырождается в массах в бледную копию. С этой точки зрения представление о невидимой сверхъестественной сущности или о том, что душа остается, когда умирает тело, или о лишенных сознания зомби, управляемых колдунами, а также о дополнительных органах, летающих на банановых листьях, сперва было создано некой одаренной личностью, испытавшей яркое переживание, а уже затем оказалось достаточно убедительным или заметным, чтобы усвоиться (пусть и в более размытой, менее прочувствованной форме) другими.
Но это заблуждение. Во-первых, в случае большинства религиозных представлений подобных подтверждений не обнаруживается. Идея эвура у фанг, например, вполне могла постепенно выковываться в ходе тысяч пересказов фантастических выдумок (подобно тому, как постепенно выкристаллизовываются городские легенды и другие распространенные слухи), а не пойти в массы благодаря озаренному пророку. И даже если исключительные личности вносят новый вклад в религиозный репертуар, этот вклад не имел бы смысла и не оказал бы никакого воздействия, если бы у людей не было необходимого когнитивного инструментария для формирования подобных идей. Даже если бы основным источником новой религиозной информации выступали пророки, чтобы превратить ее в ту или иную религию, все равно требуется обычное, непророческое сознание. Ничто не мешает вам провозгласить, что предки из традиционных верований и христианские ангелы – это на самом деле одно и то же, как учат некоторые новоявленные пророки в синкретических африканских религиях. Чтобы такие заявления не казались бессмыслицей, у адресатов должна быть предрасположенность к восприятию идеи невидимых сверхъестественных сущностей. Поэтому мы вряд ли разберемся в религиозной диффузии, изучая исключительных личностей, но вполне можем получить более точное представление о религии в целом, в том числе о пророках и прочих выдающихся личностях, выясняя пути ее развития на почве обычных когнитивных способностей.
Как я уже неоднократно отмечал, для формирования религиозных представлений требуются когнитивные механизмы и способности, которые имеются у нас безотносительно религии. Религиозная этика опирается на нравственную интуицию, религиозные представления о высших силах черпаются из интуитивных установок о действующих силах как таковых и т. д. Поэтому я и утверждаю, что религиозные понятия паразитируют на наших когнитивных способностях. В том же смысле, в каком паразитирует на них умение играть на музыкальных инструментах, рисовать картины и даже разбирать чернильные оттиски на листе бумаги. Это значит, что мы можем выяснить, как человек исполняет музыку, рисует и учится читать, исследовав, как эти виды деятельности привлекают к участию когнитивные процессы. То же самое относится к религии. Поскольку формирование религиозных представлений требует самых разных специфических человеческих способностей (это интуитивная психология, различные настройки социального взаимодействия, склонность заострять внимание на некоторых противоестественных образах), религию можно объяснить, описав, как они задействуются и как это ведет к появлению тех черт религии, которые мы наблюдаем в столь разных культурах. У нас нет необходимости искать особый вид когнитивных функций, который включается только при обработке религиозных материй.
Кроме того, долг антрополога обязывает меня подчеркнуть, что представление о религии, как об особой области, не просто безосновательно, но и довольно этноцентрично. Этот взгляд прививается – по очевидным причинам – религиозными гильдиями, о которых я говорил в одной из предыдущих глав, то есть организованными группами религиозных специалистов, как правило, характерных для сложных государств и письменных культур. На всем протяжении истории человеку говорилось, что область услуг, предоставляемых религиозными специалистами, отличается от области обычных, мирских дел. Официальное представление о сверхъестественных сущностях как о «мире ином» подразумевает, что психические состояния, связанные с этими сущностями, тоже особенные, как и переживание их присутствия. Общность таких представлений у многочисленных верующих адептов этих гильдий, конечно, вполне естественна, – гораздо удивительнее, что она часто встречается у исследователей религии. И что еще поразительнее, эти представления разделяют иногда и ярые противники религии, предполагая, например, что недомыслие или иррациональность, которыми они объясняют религиозную приверженность, имеют совершенно особенный характер. Однако мы сможем гораздо лучше разобраться в вопросах религии, если будем исходить из того, что в формировании «веры» участвуют одинаковые как для религиозных, так и для мирских материй процессы.
Множественная релевантность высших сил
В предыдущих главах я упорно подчеркивал, что понятия богов и предков имеют практическое значение, поскольку это принципиальное обстоятельство часто упускается из виду. Практический характер религии означает, что большинство представлений о сверхъестественных сущностях касается не столько их общих качеств или могущества, сколько конкретных случаев взаимодействия с ними. Лишь небольшую часть множества представлений о таких действующих лицах, активирующихся в человеческом сознании, составляют обобщенные толкования вроде «предки живут под землей», «Господу ведомы людские помыслы» и т. п. Религиозные кладовые сознания забиты гораздо более конкретизированными представлениями типа «такой-то болеет, потому что его наказывает Господь», «такому-то предку не понравилась пожертвованная нами свинья» и т. д.
