Дмитрий Фалеев - Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем
— При таборе, раньше, — рассказывает Гога, — местные не знали, на кого им жаловаться, а теперь мы одни. Кроме нас, валить не на кого. А зарабатывать надо. В последнее время — одни поездки. Тут захотел один фабрику купить — я ему нашел. Мне 10 %. Другому нужен бульдозер или кран — я ему сделаю. Он платит, допустим, миллион рублей, а мне — 50 000, хорошие деньги, но это редко, чтоб такая удача. Труд неперспективный. Что-то выдумывать все равно придется. Жизнь меняется. Кто не идет вперед, тот идет назад. Потому что жизнь идет вперед.
Да он философ!
Я не понимаю:
— Гога, а ты никогда не думал, почему цыгане в одних вопросах такие смышленые, а в других беспомощные?
— Раньше мы совсем дикие были. Нам многое дано, но мы не развиваемся. Взять тот же бизнес! Наше занятие! Есть у цыган предпринимательская жилка. Но и тут мы глубоко не копаем. Не загадываем надолго. Денег не вкладываем. Нам надо быстро — вложил и через два дня с прибылью вернул, ну три дня, ну неделя… О бóльшем никому мысли не приходят. Цыган смотрит телевизор, и он не думает: «Буду президентом!», или «Буду Майклом Джексоном!», или «Буду олигархом!» Цыгане ни к чему не стремятся толком. Сыты, обуты, крыша над головой есть — и ладно. Появились у него деньги — он их в золото обращает, навесит все на себя, а потом поджало — несет в ломбард. Обанкротился, поднялся, и опять же не в дело деньги вложил, а золото выкупил! Уровень жизни повышать не хочет. Живет во времянке без света, без газа, зато и перстень, и крест — из золота! Нашим нравится, когда богатство на груди висит. На банковском счете его не видно, нечего и класть! А я ни цепей, ни перстней не люблю.
— Сложно, наверное, жить в кумпании с собственным мнением?
— Конечно! У цыган «другой» означает «плохой». Я золотые зубы себе не вставил — до сих пор надо мной смеются. Мол, золотые зубы лучше своих! Еще есть тема: чем старше ты выглядишь, тем ты, считается, мудрее, что ли. Поэтому у всех борода, усы… А я, видишь, и усы побрил. Наши говорят: «Какой же ты цыган без усов?», а я им отвечаю: «Люди ко мне так серьезней относятся, дела вести проще». Гантели поднимаю, зарядку делаю. Не понимаю, чего хорошего в том, чтобы быть жирным, а у нас говорят — чем толще брюхо, тем больше уважения. Тут большая проблема, что тебе сорок лет, у тебя уже внуки, ты дед, ты старик, барон в своем доме, самый главный в семье. Положение обязывает тебя быть солидным. Стыдно перед молодежью трусцою бегать, зарядку делать… А пить не стыдно?! Много пить цыгане стали. Слова все говорят правильные, а заниматься лень. Не следят за собой. Только и слышно: «Мы самые крутые», «Самые хитрые», а где? Чего? Обманут кого-то, подведут людей — потом ходят и хвастают, а ведь их в том месте уже не примут, ни копейки они там не получат. Какая ж тут хитрость?! Про завтра не думают. Одним сегодняшним днем живут. Долго так продолжаться может? Помнишь, в мультике про Простоквашино: «Говорят, с ума поодиночке сходят»? Не может же быть, чтобы весь табор с ума сошел, а я один прав! А выходит, что я-то один и прав! Вот уехали сейчас. Как это назвать? Табор уходит в небо. Старые участки продали, а новых не купили. Перед начальством еще поговнялись, отношения испортили. Теперь им податься некуда. Деньги ухнули. К тому же начальству повалили с просьбами: «Давайте землю!» А сами уже гнилой стороной себя показали. Кто им теперь даст? Если ты такой хитрый и видишь, что цыганам не продают, найди из русских надежного человека, пусть он купит участок, ты въезжай и живи, сколько тебе надо! Так нет же! Что ты! Наши Путину решили настучать, письмо ему отправили — «Кремль. Путину». Сочиняли всей сходкой, как казаки турецкому султану, — Владимир Владимирович, помогите цыганам, негде нам жить! Ответ им пришел из секретариата: «Идите в местные органы власти», а там у наших дурная слава. Начальник там думает: «Все цыгане — плохие, но коляновские хуже всех». И что получилось? Взрослые мужики ко мне приезжают и прямо плачут — не знают, что делать. Я у себя приютил семью сестры, а другие — не знаю, как станут выкручиваться. И продали-то глупо свои дома! Вон дом напротив — он стоит примерно десять миллионов, а хозяин его отдал за два, ничего не узнал, о ценах не справился.
— Почему же ты ему не подсказал?
— Так он секретничал! Жили все вместе, а каждый хозяйство втихаря продавал. Вот и нарвались. Я расценки знаю, посоветовал бы им. Никак не думал, что так дешево отдадут. Они такие дома при современных ценах уже не построят. А потом еще кричат: «Мы крутые! Крутые!» Какие крутые? У русских ребят, которые с нами начинали работать, уже у всех собственные фирмы. На них другие люди работают, секретари в офисах сидят. Они только звонят и проверяют, как чего делается, а мы кем были, тем остались… — Гога делает паузу. — Я раньше думал, только наши цыгане — придурковатые, а Интернет поставил — еще придурковатее есть цыгане!
Тут важно понять то, что Гога не жалуется, не негодует; хоть ему и печально, он давно смирился с этой ситуацией как с неизбежной.
В комнате на стенах висят две гитары, в углу стоят клавиши. Есть аккордеон. Гога накидывает лямки на плечи… Но описывать музыку будет бестолково. Скажу лишь, что Гога играет не в лоб, не в линейку, не в струнку, а занятно варьируя, распуская мелодии павлиний хвост.
— Кто-то ноты выучил и по ним хреначит, а я в музыке купаюсь, — говорит Гога. — Туда ныряю, сюда ныряю; вверну что-нибудь. У меня музыка — внутри. Никуда ее не деть. И внучка моя — ей девять лет, она арабские танцы танцует, а я вижу: она музыку слышит так же хорошо, как я. Она движется вместе с ней.
— Сколько у тебя уже собственных песен?
— Штук двадцать есть.
— Как начал сочинять?
— Слушал по радио, по телевизору — песни все старые, одни и те же. Мне стало интересно, почему цыгане новых не напишут. Старики говорят: «Знаешь, как трудно написать песню?» Я пошел, закрылся в доме и написал. Прихожу потом к нашим: «Вот послушайте новую песню». — «Какую песню?», — они и забыли уже наш разговор! А я им показал. Говорят: «Пиши»!
— А о чем была песня?
— Про холодную войну. Это было в 80-е годы. Мы тогда боялись, что нас из космоса американцы уничтожат. Я ее и не вспомню, наверное, — Гога задумчиво пробует клавиши, потом как будто подцепил что-то в памяти:
Мир на земле,
Счастье в семье.
Встанут дети всей земли
Против ядерной войны.
Самая типичная советская песня. Нетипично только то, что цыганом сочиненная, но такой они народ — с вечной оглядкой на чужое добро. Что-то украдут, чему-то научатся — перенимают.
— А как у тебя рождаются песни? С чего начинается?
— По-всякому бывает. Один раз я наших попробовал высмеять. Как в журнале «Крокодил». Жил у нас старик. Он меня настроил: «Почему, говорит, ты песни сочиняешь только про хорошее? Надо, чтобы люди из песен узнавали о своих недостатках и хотели их исправить!» А сам он был жадный. Я говорю: «А я ведь напишу!» Он: «Напиши». Я и написал. Содержание там было приблизительно такое, что богатые люди свои деньги берегут, копят и копят, не пользуются ими, а бедняк, если где-то случайно разжился, гуляет от души, враз все спускает, но с шиком, с радостью! И припев такой, что бедные цыгане веселятся и гуляют лучше, чем богатые! Я эту песню показал на сходке. Пришел к народу, а старика того жадного нет, он опаздывал немножко, но всем же не терпится. Меня упросили, я начал без него — играю, пою. Смотрю: он подходит, торопится даже, а как услышал, тихонько развернулся и пошел типа мимо. Я играть закончил, а он обернулся и кричит: «Цыгане! Это некрасиво! Это хулиганство! Нельзя такие песни писать!»
Сейчас песни Гоги в аудиозаписях кочуют в таборах по всей России. Котляры — и бедные, и богатые — отмечают праздники под его музыку.
Спрашиваю:
— Гога, а ты бы хотел выступать по телевизору?
— Раньше очень хотел, а теперь все равно. Упустил я свое время, теперь поздновато.
— А раньше что не шел?
— Раньше я не мог. Мне бы пришлось пожертвовать семьей. Или то, или то. Я, по правде сказать, в девятнадцать лет уже думал, что опоздал, опоздал в артисты. У меня тогда интерес к музыке перевешивал все остальные интересы, но я был женат, дочка родилась… Кто-то скажет: «Жалко. Талант пропал», а с другой стороны, у меня дети, внуки, все они со мной, я их люблю, они меня любят.
Такой, значит, Гога, он же Руслан, он же Композитор. Приветливый и практичный. Сдержанный и чуткий. С характером гибким и ненавязчивым. Такие люди сразу вызывают к себе симпатию, в них есть обаяние. У Гоги оно обходительно неброское, не с ног сшибающее, а такое… плавное. И песни плавные. Без кучерявости.
Кочуем мы по свету, все видим в жизни этой,
Мы не жалеем ни о чем.
Находим и теряем, мы любим, мы страдаем,
Дорогой жизни мы идем.
Новое время
