Дмитрий Фалеев - Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем
Танцуют, хлопают, заглушая колонки: «Хэй! Хэй!» Дети — со взрослыми. Даже малыши, у которых соски торчат во рту, подражают старшим и выходят в круг. Это все уже с детства, чуть не с пеленок.
Аленке от силы годика два, но в ушах у нее золотые сережки!
Редиска носится по дому со звоном — у нее вся юбка расшита мелкими блестящими подвесками!
Пользуясь общим хорошим настроением, я спешу расспросить про цыганский закон. Ответы сыплются со всех сторон:
— Цыганский закон — это целая жизнь!
— Это наши обычаи!
— Он протяженный!
— Украл, выпил, в тюрьму — вот цыганский закон!
Подробнее всех объясняет Ванчо:
— Вот возьми наш табор — у нас нет ссор, нет скандала, нет ревности, нет разводов. Мы живем все дружно, как надо быть. У нас есть бригадир — мы его слушаемся. Если кто-то нарушил, чуть в сторону ушел со своей чекушкой, мы его…
— Грохаем! — подсказывает Чобано.
— Не то слово! Мы говорим «нетаборский человек»! Выгоняем его из табора — со всей семьей и всеми потрохами!
— А куда он девается?
— Куда хочет! В небо! Он становится отшельник! Его другие таборá не примут!
— Что же он должен такого натворить? — спрашиваю я.
— Ну погуляет молодежь где-то — у нас это считается плохо. Дома пускай пьет сколько хочет, на стороне — нельзя. Вот взял он бутылку и за табором выпил — в кустах или в баре… Я про него хочу рассказать! — Ванчо показывает пальцем на Женико. — Вот он, к примеру, выпил и пришел домой. Мы табор собираем и идем к нему — ругаем его, заставляем купить еще пару пузырей (мы так наказываем!) и с ним выпиваем. Когда выпиваем, сами тоже собираем по сто рублей, и гуляет весь табор. Но он, — опять жест в сторону Женико, — сказал, что этого больше не будет!
— А долго гуляете?
— До трех часов ночи! Четырех часов ночи!
— А музыкальные инструменты у вас есть?
— Есть! Гитары, скрипки, саксофоны! Барабанная установка!
Опять вранье. Ничего у них нет. Была когда-то гитара у Пико, да струны порвались. У Петро — аккордеон, но тоже не в форме. И все! И хватит. А зачем петь и играть самим, когда это с легкостью может сделать музыкальный центр?
Ай-нанэ-нанэ!
Но вот Греко, Гутуйо и Ванчо заводят старинную балладу про то, как ехали цыгане с палатками, с телегами, а один цыган от табора отстал, ему надо было занять срочно денег, а никто не давал, и песня о том, что из этого вышло.
Котлярские баллады — «лунго гили». В буквальном переводе значит «длинная песня». Она может продолжаться в течение часа. Исполняют ее один или двое, без музыкального сопровождения. Такие баллады обычно повествуют о каком-то реальном историческом событии и чьей-то судьбе («от судьбы не отлягаешься»), есть величальные — я слышал одну, содержание которой ее исполнитель вкратце передал так:
— Эту песню я пел про нашего барона, про его кумпанию, про его народ, чтобы были все счастливы, все здоровы, чтобы все было хорошо и хлеб был в доме. Это еще моего деда песня. Он был из Румынии.
Старики петь любят — они выросли с песней, а молодежь петь не заставишь. Из них и слов-то никто не знает этих баллад! Жанр отживает. И танцуют— то больше по-современному. А раньше котляры плясали, нагнувшись, в закрытых позах — корпус вперед, согнув руки в локтях и сдвинув кулаки на уровне ключиц, под подбородком, а потом вдруг — ап! — широко раскидывали руки вверх, гордо распрямляясь и козырно красуясь! «Я в круг выхожу, как дельфин из волны! В этом есть СИЛА», — утверждает Амбрэл.
Оговорюсь, что котляры изначально были склонны к музыке гораздо меньше, чем, например, русские цыгане или мадьяры. Так получилось потому, что музыка была для них досугом, а для тех же мадьяров — источником дохода. Котляры зарабатывали на хлеб иначе. Греко так и судит: «Играют на гитаре, кому нечего делать, а наша нация — рабочий народ; наши люди с малолетства привыкали лудить!»
Завершив обход, цыгане до ночи будут шататься из гостей в гости. Кто-то устал, перебрал немного — поспит, полежит, а вечером снова присоединится к круговращенью цыган по табору на десятом витке! Это старики. А парни не пьют. Надо признать, несмотря на неграмотность, цыганская молодежь (где-то от 15 до 30) ведет себя намного сознательнее и интеллигентнее, чем их русские сверстники, развращенные свободой. От них не услышишь ни грязного мата, ни циничного мнения о девушках или отношениях между полами. Русские пэтэушники в сравнении с ними — чисто упыри (по манерам, по лексике), бессмысленно-грубые. Зато откровенные. У наших все худшее на лице написано, а цыгане прячут.
Вообще в кумпаниях с этикетом строго. Мат как средство оскорбления друг друга — вещь запрещенная. Если хотят кого-то упрекнуть, сделать замечание, скажут: «Болтун», «Клоун», «Дурная голова», «С ума сошел!» А если исправился и осознал — «в ум пришел!»
Кроме Симпетри, главными праздниками считаются Пасха (по-котлярски Патради) и Рождество (Кречуно). Еще справляют Троицу («Этот день взяли себе больные. Все, кто болеет, молятся — им лучше»).
Свои дни рожденья котляры не отмечают. Даже соседи и ближайшая родня не помнят даты, это не праздник. В старину никто и сам-то не знал, когда он родился, — в паспортах стояли придуманные числа. «Всех летних писали на 1 июля, а всех весенних — 1-го апреля». Память сохраняла другие вешки: «Я родился, когда зацвела черемуха, в тот год, когда все на Пасху подрались» или «Бимбай тогда сына родил, и снег первый выпал».
Потихоньку начинают справлять Новый год, но это для них современный праздник, проходной, непышный. За ним не стоит ни одного обычая, никакой символики. Он не цыганский! То ли дело Симпетри! Патради! Кречуно! Все они проходят по одной схеме: мужчины кочуют из дома в дом, к накрытым столам от накрытых столов. У женщин праздник менее массовый, не парад с демонстрацией — просто подружка идет к подружке, соседка к соседке. На 50 грамм коньяка. На хороший разговор.
Вот баба Лиза, жена барона, всем цыганкам цыганка! Никого не послушаешь, а ее послушаешь. «Я, еще маленькая, солому курила. Вот какая боевая была! — усмехается Лиза. — Мать посмотрела — дала папироску: лучше кури, чем солому жечь!» Интересная старуха. Лиза умеет и сказать, и сделать. Повезло Греко!
А она приглашает:
— Приезжай на Рождество! Тоже будет праздник.
2009–01–07
К двум часам дня барон уже пьяный, говорит сам с собой. Женико не лучше и лезет целоваться. Усы у него колючие, как кактус!
Береза только руками разводит: «Рождество. Один раз в году такой праздник. По-любому надо пить».
У Березки приятное, открытое лицо, усталая улыбка. Печаль ее светла — через три месяца у нее родится третий ребенок! И ей все сложнее вести хозяйство. А ведь к ним в гости завалится весь табор, и все на ней — и сосну нарядить, и в доме убраться, и еду приготовить на сорок человек, половине из которых она, кроме «здравствуй», ничего не говорила и не знает, что сказать.
В семь часов вечера ее на «скорой» отвезут в больницу.
А как начиналось?
Все цыгане собираются у Тимы — в его коттедже, который «как сказка». И стол сказочный — два жареных поросенка, индюк вверх ногами — такой здоровенный, почти что страус! Остальное стандартно — пиво, водка, сыр, матерьяло (колбаса), сармали (голубцы), лепешки, сывьяко[35], овощи, фрукты, холодец, курица, котлеты.
Вообще, цыганская национальная кухня не слишком изысканна. Кочевой быт диктовал простоту и практичность питания. Котляры любят жареное, острое, жирное. Обожают фрукты. И чай пьют с фруктами. Прочим супам предпочитают борщ. Ягоды не варят, овощи не солят, но старики заготовляют отличную солонину и вкусный холодец. Есть еще маря — холодная закуска из помидоров, чеснока и специй. Едят ее руками, как татары плов.
Покушать они любят. Общество потребления — это не Америка, а котлярский табор. Такое впечатление, что даже не жуют, — еда проваливается в них, как в бочку, хотя никто из них не голодный.
Глядя на меня, маленький Тимка заметил маме:
— Наши грубо кушают, а гаже — нежно.
Молодежь вся худая, а тех, кому за тридцать, разносит в полноту, иногда чрезмерно. В таборах попадаются такие колобки — поперек себя шире, но при этом нет обрюзгших, сморщенных, вялых. Возраст, конечно, по всем прошелся, но котляры старение встречают достойно и достойно выглядят — хоть и толстяки, но холеные, гладкие. Живот не висит, а надут как барабан! И лица — свежие.
— Спокойно, кумпания!
— Дай Бог нам видеться в веселье и в радости!
В фужерах — компот: на ободок, словно в ресторане, насажена тоненькая долька апельсина. Праздничный стол должен быть не только вкусным и щедрым, но и красивым.
Над входом в залу в Тимином доме висит картина — Иисус Христос, Дева Мария, волхвы, Симеон…
Барон берет поросенка и кусает на весу. Жена его, Лиза, выходит танцевать! И старик за нею! Их окружают сыновья и внуки, хлопают в ладоши: «Хэй, хэй!» Вот, мол, какие наши бабушка и дедушка!
