Николай Смирнов—Сокольский - Рассказы о книгах
В известных своих «Вопросах» Екатерине Фонвизин спрашивал императрицу: «Отчего у нас тяжущиеся не печатают тяжеб своих и решений правительства?»
Екатерина ответила («с величественным лаконизмом» — как пишет Н. А. Добролюбов): «Оттого, что вольных типографий до 1782 года не было».
Разумеется, ответ Екатерины был простой отговоркой и Н. А. Добролюбов далее пишет: «Судебные процессы не печатались у нас при Екатерине — неизвестно по каким причинам. Была одна попытка в 1791 г. Некто Василий Новиков стал тогда издавать «Театр судоведения, или чтения для судей», в котором печатал замечательные судебные дела, иностранные и несколько русских…»6
Характер «Театра судоведения» — этой первой в России попытки предать гласности содержание судебных процессов, стал для меня ясен. Попытка эта в те годы вряд ли могла встретить одобрение правительства, поэтому автор, описав только несколько русских судебных дел, остальные очерки заимствовал из сочинений английского филантропа и тюремоведа Джона Говарда. Последний, как известно, объездил весь мир, изучая быт заключенных, путешествовал в 1790 году и по России. Он умер в Херсоне, заразившись тифом при ухаживании за больными. В Херсоне Говарду поставлен памятник.
Кто же, однако, переводчик этих некоторых очерков Говарда и автор остального содержания «Театра судоведения»? Кто Василий Новиков? Самый «Театр судоведения» сделался весьма редким изданием и из дореволюционных собирателей, указавшим его в своем каталоге, был один К. М. Соловьев, который владел только первыми четырьмя частями этого издания.
Между прочим, В. Сопиков и А. Смирдин, указывающие «Театр судоведения» в своих библиографических работах, говорят только о московском издании 1791 —1792 года.7 У меня же имеется первая часть, напечатанная в Петербурге в 1790 году. По–видимому, В. Новиков начал издавать свой труд в Петербурге в 1790 году, но по каким–то причинам, напечатав только первую часть, перенес издание в Москву, где оттиснул не только все последующие части, но и повторил первую часть вторым изданием.
На эту любопытную подробность не указал ни один из библиографов.
Где же, все–таки, искать сведения о самом авторе «Театра судоведения»? Конечно, в государственных архивах возможно и есть какие–нибудь документы о нем, но тогда что же у меня за «личная библиотека», если она сама не сумеет ответить на этот вопрос? Тем более, что на первом томике «Театра судоведения» у меня имеется ключевой автограф: «Другу Н. Страхову от автора». Немногословно, но уже кое–что!
Единственный известный в конце XVIII века Николай Страхов — это издатель журнала «Сатирический вестник», выходившего в 1791 году (в 1795 было его второе издание). Журнал этот весьма примечательный, создан явно под влиянием «Почты духов» И. А. Крылова. Кроме «Сатирического вестника», в том же 1791 году Н. Страхов выпустил сатирическую книжку «Переписка моды», а главное «Карманную книжку для приезжающих на зиму в Москву старичков и старушек, невест и женихов, молодых и устарелых девушек, щеголей, вертопрахов, волокит, игроков и проч.»? Книжка эта (второе издание ее было в 1795 году) — одна из самых замечательных книг XVIII века. По силе обличения крепостного права, нападения на дворянские пороки и безобразия, по гневным словам в защиту угнетенных, — «Карманная книжка» Н. Страхова, в какой–то мере приближается к «Путешествию» А. Н. Радищева, с той лишь разницей, что А. Н. Радищев бил по самодержавию, породившему крепостное право и угнетение, а Н. Страхов видел всю беду лишь в самом крепостном праве, в помещиках, полагая, что зло — только в них самих.
В год, следовавший за арестом и высылкой А. Н. Радищева, подобное выступление в печати было весьма мужественным. Сатирик Н. Страхов принадлежит к числу незаслуженно забытых писателей XVIII века. Достаточно сказать, что в посвященной ему статье в «Истории русской литературы» АН СССР ни разу не названо ни его имени, ни его отчества. Страхов — и все…
После выпуска ряда его обличительных книг в 1791 году и почему–то повторного их появления в 1795 году, сатирик Страхов, по–видимому, вынужден был умолкнуть. Он отправляется на службу чиновником в Астрахань, где, по очевидной честности своей натуры, вступает в неравную борьбу со взяточниками и лихоимцами. Доносами недругов он в 1804 году отстраняется от должности и почти до 1810 года состоит под следствием. Лишь в 1810 году ему едва удается выпутаться из этого дела и то «оставленным под подозрением». Н. Страхов вновь переезжает на жительство в Петербург.
Возобновление его литературной деятельности в Петербурге ознаменовывается выпуском двух, осмеянных критиками, новых книг «Мои петербургские сумерки» (1810) и «Рассматриватель жизни и нравов» (1811)10. Обе эти последние книжки Н. Страхова даже отдаленно не напоминают его сатирических выступлений в 1791 —1795 годах. Самодержавие сломило волю и дух сатирика, и в книгах этих слышатся лишь сентиментальные жалобы на обиды, помещены нравоучительные и религиозные рассуждения, горестные заметки, тенденциозные и неумные.
Мне удалось собрать все книги Николая Страхова, давно уже ставшие почти ненаходимыми и именно в одной из последних его книг — «Мои петербургские сумерки» — я нашел кое–какие сведения об авторе «Театра судоведения» Василии Новикове. В очерке «Тюрьма» Страхов, говоря о заслугах английского тюрьмоведа Говарда, между прочим пишет: «Во веки будь благословенна память и нашего русского Говарда — Василия Васильевича Новикова, который первый в отечестве нашем в заступление за невинность издал убедительные примеры напрасных осуждений и в доказательство того поместил особую статью о невинноосужденном сержанте Зотове».
В другом своем очерке Страхов называет автора «Театра судоведения» Василия Васильевича Новикова своим «покойным другом» и намекает на местопребывание его в Калужском наместничестве. Это, кстати, подтверждается наличием у Сопикова брошюры: «Речь на случай собрания калужского дворянства для выбора судей, говоренная В. Новиковым» (Спб., 1786).
Таким образом, довольно подробные сведения о Василии Васильевиче Новикове, «русском Говарде», гуманисте, зачинателе и первом борце за гласность русских судебных процессов, за освещение их в печати — были выявлены. Выдержала экзамен и «личная библиотека», сумевшая ответить на поставленные вопросы, доказана еще и еще раз ценность дарственной надписи автора на книге.
Отпадает, как мне кажется, и вопрос о том, что книги–это, якобы, одно, а автографы, портреты писателей, их рукописи, иллюстрации к их произведениям–другое. Нет, мне кажется, что все это, вместе взятое, и есть книга.
Мое искреннее убеждение, что если вы только прочитали роман Николая Островского «Как закалялась сталь» и тут же не заинтересовались, не ознакомились с героической биографией самого писателя, не прочитали критических статей о нем, о времени, в котором он жил и работал, не зашли (если, конечно, у вас была возможность) в его квартиру — музей в Москве, на улице Горького, не постояли, задумавшись перед его кроватью, прикованным к которой создавал свои произведения этот сильнейший духом и любовью к Родине человек, — значит до вас книга его еще по–настоящему не дошла и вы, в сущности, еще не знаете «Как закалялась сталь»…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Почти двадцать лет прошло со дня выхода в свет первого издания «Рассказов о книгах» Н. П. Смирнова—Сокольского (М., 1958). Автора нет на свете. Как бы он был счастлив: труд его не затерялся в океане книг, он нужен новой поросли книголюбов, нужен Всесоюзному добровольному обществу любителей книги.
Николай Павлович Смирнов—Сокольский был, безусловно, человеком двух главных дел жизни, двух страстных увлечений. Одинаково влюбленным в книгу и в свое искусство актера–сатирика, автора эстрадных фельетонов. И эти дела не спорили друг с другом. Профессия актера помогла ему собрать уникальную библиотеку, увлечение книгами обогатило искусство. Где здесь начинается одно и кончается другое? Они столь тесно переплетаются, что, право, не найти ни конца, ни начала.
Смирнов — Сокольский первым из мастеров эстрады был удостоен звания народного артиста РСФСР. И книги он считал одной из главных причин столь высокого признания его заслуг в развитии советского эстрадного искусства. Книги были его подлинными университетами. Вот что он сам писал об этом:«Книга щедро расплачивается за любовь к ней. Всем, что я знаю в жизни, всем своим каким–то ощутимым успехом артиста и автора фельетонов я целиком и полностью обязан книге. Даже тому, что они-у меня в количестве более пятнадцати тысяч томов, я обязан им же! Полюбите книги, и они, если Вы захотите, могут перестроить вам жизнь. Можно ли наконец, жить без книги?!»
Он часто говорил: «Книга учит даже тогда, когда вы этого и не ждете и, может быть, не хотите».
На моих глазах любовь Николая Павловича к книге сделала чудо: встретилась я с заезжим куплетистом, а простилась с народным артистом РСФСР, книговедом, членом Союза писателей СССР, членом Ученого совета Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, членом ЦК профсоюза работников культуры. Конечно, такие взлеты возможны только в нашем Великом государстве.
