Генри Киссинджер - Нужна ли Америке внешняя политика?
Разумеется, это явление не является абсолютно новым. Лишение рабочего места из-за технического прогресса случалось, вероятно, со времени изобретения лопаты. И миграционные процессы имели место во времена любой экономической революции. Уникальным для нашего века является масштаб глобального воздействия и темпы технологических перемен. Проблема гуманизации процесса, таким образом, становится беспрецедентной.
Капитализм рыночной экономики остается самым эффективным и по сию пору единственным проверенным инструментом для достижения стабильного экономического роста и для уровня жизни. Но точно так же, как ничем не ограниченный капитализм эпохи свободной конкуренции XIX века, породивший марксизм, слишком дословная версия глобализации XXI века может вызвать всемирное нападение на саму концепцию свободного рынка. Глобализация смотрит на мир как на один рынок, в котором будут процветать самые эффективные и конкурентоспособные. Она принимает – и даже приветствует – факт того, что свободный рынок неустанно отсеивает эффективное от неэффективного, даже ценой социально-экономических потрясений.
Однако экстремистские версии глобализма имеют тенденцию игнорировать несоответствие между политическими и экономическими мировыми системами. В отличие от экономики политика разделяет мир на национальные подразделения. И если политические лидеры могут принять некоторую степень страданий во имя роста своих экономик, они не смогут выжить в качестве защитников практически постоянного режима строгой экономии, особенно если их политика может быть представлена как навязанная из-за границы. Искушение повернуть вспять – или по меньшей мере создать защитную подушку – для смягчения режима строгой экономии политическими средствами может возобладать. Протекционизм может оказаться неэффективным или даже возыметь негативные последствия в перспективе, но политические лидеры часто реагируют на сиюминутное давление того, что они рассматривают как свои политические потребности.
Даже установившиеся демократии свободного рынка не воспринимают безграничные страдания во имя рынка, поэтому они предпринимают меры для обеспечения социальной подушки безопасности и сдерживают рыночные перегибы путем регулирования. Международная финансовая система пока еще не имеет сопоставимых мер безопасности.
Демонстрации против глобализации во время встреч Международного валютного фонда и Всемирного банка в 2000 году и на встрече Всемирной торговой организации в Сиэтле в 1999 году явились сигналами раннего предупреждения относительно потенциального политического веса тех, кто считает себя находящимся во власти сил, которые они считают бессильными на что-то влиять. Безусловно, многие из этих демонстраций следуют по слишком всем известным левацким, антиамериканским и антикапиталистическим сценариям времен 1960-х и начала 1970-х годов, даже вплоть до некоторых заинтересованных личностей. Возвеличивание насилия и сибаритства некоторых участников демонстраций отражает идеологическое презрение к существующим политическим и экономическим институтам, которое в значительной степени не имеет никакого отношения к конкретным жалобам и поводам для недовольства.
И тем не менее руководители индустриально развитого мира не должны игнорировать эмоциональный вакуум, который отражают эти протесты. По крайней мере отчасти, чтобы глобализация – этот самый эффективный двигатель роста, который когда-либо видел мир, – не утонула в порыве политической атаки, раскалывающей на полюса прежде всего развивающиеся общества, нуждающиеся больше всего в ее выгодах. И, если начинается серьезный спад в промышленно развитом мире, он может распространиться даже туда.
Кризисное управление и Международный валютный фонд
Кризис представляется свойственным современной глобальной экономической системе, как и ее чрезвычайный рост. С 1980 года они возникали с нарастающей частотой – в Латинской Америке в 1980-е годы, в Мексике в 1994 году, в Юго-Восточной Азии в 1997 году, в России в 1998 году, в Бразилии в 1999 году. И каждый был более страшным по сравнению с предшествующим. Он нес с собой все большие риски распространения вширь. Каждый при этом был на то время преодолен гораздо быстрее, чем казалось возможным в разгар кризиса, но уже почти совсем на краю пропасти. Каждый кризис показывал, что международная экономическая система, возможно, более живуча, чем предсказуема.
Международная финансовая система часто ведет себя, как те генералы из пословицы, которые учатся на уроках последней войны, но не могут предвидеть последующие войны. После 1980-х годов финансовые институты научились быть внимательными при кредитовании правительств. В итоге кризис 1990-х годов коснулся избыточного кредитования частного сектора или спекулятивных инструментов на фондовом рынке и рынке облигаций. В первом десятилетии XXI века урок фондов рискованного инвестирования был в основном хорошо выучен; инвесторы стали осторожнее в отношении простых форм рискованных финансовых операций. Спекулятивные излишества 1990-х годов не повторятся один в один. С другой стороны, опыт учит, что то, что будет считаться рискованными спекуляциями через несколько лет, представляется сравнительно безопасным сегодня или вообще не будет привлекать капитал. Тогда возникает вопрос: какие скрытые районы волатильности, или неопределенных ценовых изменений, существуют в плане современного воздействия на финансовые системы? Является ли оптоволокно для следующего десятилетия тем самым, чем являлось высотное офисное здание в Хьюстоне в 1980-е годы?
Разные кризисы 1990-х годов показывают уязвимость международной финансовой системы. Хотя каждый кризис имеет свой собственный пусковой механизм, у любого из них есть тенденция иметь одну и ту же категорию мотивов и причин. Тут и изменения в международной обстановке, и неспособность малых экономик установить соотношение между притоком капитала и своими собственными долгосрочными потребностями. Можно говорить о кредитной политике заимодавцев, которая оказывается в ретроспективе совершенно неразумно расточительной (но только в ретроспективе), и о политике крупных стран, проводимой без должной озабоченности (или понимания) по поводу ее воздействия на экономику развивающихся стран.
Повышения процентной ставки в США помогали преодолеть кризис в Латинской Америке в 1980 и 1994 годах, в то время как неожиданное повышение стоимости доллара США стало одной из причин кризиса в Юго-Восточной Азии в 1997 году. Каждый кризис был отягощен изменениями в соотношении стоимости главных валют – доллара, евро (или немецкой марки до создания евро) и иены. Оказалось, что малые экономики новообразованных стран не в состоянии иметь дело с этими колебаниями и должны принимать в основном пассивно все их последствия, которые они нагромоздили, пытаясь поддерживать фиксированный обменный курс.
В 1990-е годы еще два новых изменения в международной обстановке повлияли на ситуацию в странах Юго-Восточной Азии: первое – это появление Китая как крупного источника дешевой продукции и второе – длительная стагнация японской экономики. Рост китайской экономики привнес новую и значительную конкуренцию странам Юго-Восточной Азии, в то время как японский спад привел к сокращению их рынков (или, по крайней мере, не дал им возможности расти).
Связующим элементом как латиноамериканского, так и азиатского кризисов стала излишняя готовность кредиторов идти на риски. В 1970-е годы это происходило потому, что они считали, что риск неплатежеспособности суверенного государства – кредиты странам – имел минимальные шансы получить дефолт. К 1990-м годам они уже узнали этот урок и выдавали кредиты частному сектору, рассчитывая на темпы роста стран-заемщиков и на подушку безопасности международной финансовой системы для уменьшения риска. Одной из причин такого безрассудного кредитования была острая конкуренция. Кредиторы были озабочены тем, что они отстанут от своих конкурентов, а у них были преимущества опыта предыдущих кризисов, которые все заканчивались своего рода спасительным выходом из кризиса.
А потом, тоже к 1990-м годам, природа кредиторов изменилась, но это из жизненного опыта трудно было уяснить. В 1970-е года банки предоставляли капитал; в 1980-е и 1990-е годы это были по большей части корпорации или инвестиционные фонды. Корпорации предоставляли прямые инвестиции; фонды вкладывали в акции и облигации.
Международная финансовая система во главе с МВФ не смогла развиваться вместе с финансовыми рынками, и ее подвергли серьезному испытанию во время азиатского кризиса в Таиланде в 1997 году. Таиланд проводил в основном политику, рекомендованную Казначейством США и международными финансовыми институтами, как решение кризиса периода 1980-х годов: понижение инфляции, сбалансированный бюджет, высокая норма сбережений и конвертируемость его валюты. Тайская валюта – бат – искусственно поддерживалась Тайским центральным банком к корзине твердых валют, а затем к доллару США. Защищенный таким образом от девальвации спекулятивный капитал из-за границы – особенно из Соединенных Штатов, но также и из Европы – стал стремительно притекать в страну. Поток ускорился, когда местные заемщики обнаружили, что неожиданная прибыль может быть получена путем заимствования долларов в Соединенных Штатах и конвертации их в баты в тайских банках по двойному долларовому курсу. Большая спекулятивная прибыль увеличила стоимость всех активов. Все это произошло без какого-либо предупреждения от американских или международных финансовых институтов, которые получили выгоду от такого расточительства, если бы они сами фактически не поощрили его, а после случившегося слишком охотно возложили всю вину на азиатских заемщиков.
