Уильям Стирнс Дэвис - История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
Столица держалась, пока горожанам не стали выдавать в день всего 300 граммов хлеба, и это был «черный вязкий хлеб из смеси риса, овса, конопляного семени и отрубей. Конина продавалась по цене 12 франков за 500 граммов, но каждому человеку было разрешено покупать ее только 30 граммов в день. Крысы стоили 2 франка штука. Львы, слоны и жирафы, жившие в парижском зверинце, уже давно были убиты и поданы к столу в дорогих ресторанах[286]. Запасы дров и угля закончились среди зимы, а она была такой суровой, что вино замерзало в бочках. Маленькие дети умирали сотнями из-за нехватки молока. И разумеется, смертность среди больных и стариков была ужасающая. И вдобавок в начале января немцы начали обстреливать Париж с большого расстояния, убив и ранив около 400 человек, хотя этот обстрел мало сделал для сдачи города.
Конец настал, когда городские власти узнали, что через несколько дней хлеба не хватит даже на тогдашние скудные пайки, и испугались, что не справятся с неизбежным в этом случае мятежом. И вот 23 января Жюль Фавр отправился в Версаль к пруссакам. Бисмарк остался глух к его мольбам о милосердии, и 28 января Париж сдался. Большинство солдат его гарнизона стали военнопленными. Когда об этом стало известно в департаментах, Гамбетта хотел продолжать войну, но руководители армии сказали ему, что положение безнадежно и Франция должна заключить мир на любых условиях, или она будет полностью разорена. С болью в сердце «диктатор» смиренно сложил свои полномочия и уехал в Испанию, где Фавр и Тьер вели завершающие печальные переговоры с Бисмарком. Было принято решение, что будет созвано Национальное собрание, которое одобрит мирный договор от имени народа и создаст постоянное правительство Франции. Страна, которая совсем недавно, в 1856 г., казалась первой и не имевшей себе равных среди государств Европы, теперь должна была по требованию победителей уступить Германии Эльзас и северную часть Лотарингии (в том числе Мец), а также уплатить контрибуцию в размере 5 миллиардов франков (1 миллиард долларов). Только благодаря твердости Тьера и его отчаянным угрозам немцы не потребовали мощную крепость Бельфор[287] и 6 миллионов вместо пяти. Унижение «великой нации» было огромным и не имело себе равных.
Национальное собрание начало заседать в Бордо 12 февраля 1871 г. О том, при каких обстоятельствах оно было избрано и кто были его члены, будет рассказано в следующей главе. А 26 февраля Тьер и Бисмарк составили в Версале предварительный вариант мирного договора. Потом была последняя мучительная попытка сопротивления: депутаты от Эльзаса – Лотарингии стали умолять своих соотечественников не отдавать их ненавистным чужеземцам и объявили о своем «нерушимом желании остаться французами».
Однако выхода не было; оставалось только вписать их протесты в протокол и попрощаться с ними. Одним из меньшинства, которое объявило постановление об отделении этих областей от Франции незаконным, был молодой политик Жорж Клемансо – тот самый, который через много лет снова въехал в Страсбург, а перед ним везли трехцветное знамя.
Однако чаша горестей французского народа еще не была полна. После того как пруссаки убивали французов, одни французы стали убивать других. Страдания народных масс Парижа во время осады, несомненно, были огромными. Еще в то время, когда пруссаки осаждали город, было несколько бунтов, бешеных вспышек недовольства, когда горожане едва не свергли временное правительство. А 31 октября 1870 г. буйная шайка мятежников попыталась захватить власть в ратуше, и разогнать ее удалось только силой оружия. Теперь бесполезная борьба закончилась. Немцы устроили короткий парад в честь своей победы, и их солдаты прошли под Триумфальной аркой. Многочисленное население столицы было охвачено унынием и тревогой; большинство парижан не имели работы и по-прежнему жили впроголодь. Как мудро обобщил Макиавелли, «почти все известные в истории крупные осады завершались мятежами, потому что душевные и телесные страдания народа делают его предрасположенным к влиянию агитаторов, а оружие, которое неизбежно у него есть, применяется для восстания». Именно так и случилось в Париже в ту очень несчастливую весну 1871 г.
В следующей главе автор объяснит, почему в новом Национальном собрании сильно преобладали те, кого парижская чернь считала монархистами и реакционерами. В первый раз его депутаты собрались на заседание в Бордо, чтобы немцы не могли им досаждать, но, как только немцы ушли[288], Собрание переехало в Версаль.
То, что они выбрали бывшую резиденцию королей, а не Париж, показалось парижанам оскорблением столицы и знаком того, что Собрание не сочувствует их страданиям и ничего для них не сделает. Дурная кровь вскипела, и каждый радикальный агитатор имел возможность добиться успеха.
Промышленные рабочие, жившие в восточных кварталах Парижа, «пережили осаду в состоянии сильнейшего возбуждения, физического и морального; нервы их были больны, а ум помутился». У рабочих было мало еды и почти не было привычного для них легкого вина, зато, к несчастью, было очень много виски и бренди. Когда город пал, они не понимали, что в современной войне главное не храбрость, а аккуратная научная подготовка. Поэтому они были склонны верить в простое объяснение, что виновно в поражении правительство, будто бы «предавшее» народ. Рабочие были пылкими республиканцами и думали, что Собрание готовится вернуть в страну королей. Они были организованы в отряды, составлявшие часть Национальной гвардии, и теперь не пожелали выпускать из рук оружие. Когда этим гвардейцам велели сдать артиллерийские орудия, которых у них было примерно двести тридцать, они ответили отказом, заявив, что орудия принадлежат народу Парижа, а не центральному правительству. Обиженных и не доверявших правительству рабочих стали агитировать вожди социалистов (увидевшие возможность для своего успеха). А Собрание в это время совершило очень грубую ошибку: оно отменило выплату жалованья национальным гвардейцам. Поскольку промышленные предприятия не работали, это жалованье, 11/2 франка (30 центов) в день, было единственным источником средств к существованию для многих рабочих. Кроме того, собрание постановило возобновить сбор долгов, арендной платы и т. д., который был прерван на время осады. И 150 тысяч парижан вдруг обнаружили, что могут попасть под суд за невнесенные платежи по аренде. Ясно и без слов, что недовольство росло быстро.
И вот 18 марта 1871 г. Тьер, теперь возглавлявший новое исполнительное правительство, назначенное Собранием, приказал войскам конфисковать пушки, принадлежавшие парижской Национальной гвардии. Чернь оказала сопротивление. Войска дрогнули и стали брататься с недовольными. Орудия не были отняты. В этой сумятице шайка отчаянных головорезов убила двух генералов – Лаконта и Клемана Тома. Так началась отвратительная гражданская война, которая продолжалась до 28 мая.
Столица оказалась в руках Генерального совета Парижской коммуны, в который входили только делегаты, избранные населением рабочих кварталов. Эта Коммуна объявила себя постоянным правительством города, назначила министров, подняла над Парижем красный флаг крайних радикалов и стала издавать постановления, которые объявила обязательными для всей Франции. Но, кажется, главной идеей ее вождей было превратить Францию в федерацию слабо связанных между собой автономных коммун, в каждой из которых развивалась бы своя разновидность социализма. В определенном смысле это была война Парижа против департаментов, борьба идеалов промышленных рабочих с идеалами крестьян и буржуазии. Некоторые вожди коммунистов были искренними энтузиастами и талантливыми людьми, некоторые неуравновешенными фанатиками, а другие и просто выпущенные на свободу особо опасные преступники. По мере того как социалисты проигрывали борьбу, их планы становились все более отчаянными, худшие из мятежников выходили на первый план и становились все более заметными. Коммуна, как многие другие социальные движения, началась как искренняя попытка исправить несомненное зло и приблизить наступление рая на земле. Закончилась она тем, что запятнанные кровью головорезы попытались сжечь Париж, чтобы его пепел стал памятником их гибели.
В начале апреля войска коммунистов пошли на Версаль, чтобы разогнать Собрание. Однако оно собрало верные ему войска и отбило нападение. Немцы к этому времени отпустили значительное число пленных. Ветераны Мак-Магона и Базена вернулись на родину и увидели, что к несчастьям Франции, кроме иностранной оккупации, прибавились еще две беды – гражданская война и угроза анархии. Тьер поставил маршала Мак-Магона во главе правительственных войск, которые должны были захватить столицу (их было около 150 тысяч человек). И Парижу пришлось вынести беды второй осады. В этот раз он страдал не только от голода и обстрела из дальнобойных орудий. Правительственные войска, как в 1830 и 1848 гг., захватывали баррикаду за баррикадой, улицу за улицей, хотя и атаки и оборона теперь были более долгими, сложными и отчаянными. Немцы, остававшиеся в фортах на границе Парижа, сохраняли нейтралитет и с язвительной насмешкой следили за тем, как их недавние враги режут друг друга. У Мак-Магона было преимущество в численности, снаряжении, руководстве и дисциплине, а также моральное преимущество: его люди шли в бой за более благородное дело. Ему понадобилось несколько недель, чтобы взять штурмом внешние форты и проделать брешь в цепи внутренних укреплений Парижа. А 21 мая эти укрепления тоже были захвачены, и началось сражение за сам город.
