Уильям Стирнс Дэвис - История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
1. Чтобы угодить парижской черни, которая нетерпеливо ждала победы, Наполеон 2 августа приказал атаковать слабый прусский отряд возле Саарбрюкена, у самой границы, сразу за ней. Назвать это сражением было бы смешно: прусский батальон немного пострелял и отступил. Император отправил телеграмму о том, что принц «прошел боевое крещение», и эта мелкая стычка была отмечена благодарственными молебнами, словно крупная победа.
2. Затем, 4 августа, значительно превосходящие силы пруссаков внезапно атаковали и разбили французскую дивизию возле Вайсенбурга, то есть выиграли первое серьезное сражение.
3. После этого, 6 августа, 45 тысяч французов, которыми командовал Мак-Магон, были атакованы вдвое большими силами пруссаков. После доблестного сопротивления французы были почти разгромлены и вынуждены бежать.
4. В тот же день бедствий, 6 августа, французский корпус под командованием Фроссара был атакован возле Форбаха в Лотарингии. Французы отбили первые атаки, но в итоге были вынуждены отступить – скорее из-за неумелых действий командования, чем из-за неспособности солдат остановить пруссаков.
5. Париж нетерпеливо ждал успехов, обещанных правительством. Уже после поражения французов возле Ворта столица в тот же самый день несколько часов была в лихорадочном восторге из-за ложного сообщения (вероятно, отправленного ради выгодной спекуляции акциями), что будто бы французская армия одержала великую победу и наследный принц Пруссии взят в плен. В этом же бюллетене было признано, что противник находится на французской территории, «но это предоставляет нам заметные преимущества в военном отношении» и «все может быть исправлено». Разумеется, была нужна жертва, на которой народ мог бы выместить свои чувства. Такой жертвой стал Оливье: он подал в отставку, и главой кабинета министров стал граф Паликао (10 августа). Это был полный самомнения и совершенно неумелый человек. Продолжая политику лжи о положении дел на войне, он пророчески сказал: «Если бы Париж узнал то, что знаю я, весь город был бы освещен».
6. Немцы шли прямо вперед поблизости от Меца. Император передал командование главной армией маршалу Базену (эгоисту и любителю выставлять себя напоказ, который не мог справиться с ситуацией, намного превосходившей его возможности), а сам чуть не оказался заперт в Меце пруссаками и едва успел уехать оттуда вовремя. Прусская армия загнала французов обратно в Мец в результате ряда боев, которые начались 14 августа и кульминацией которых стало решающее сражение возле Гравелота (18 августа). Французы сражались отважно, но Базен упустил все возможности победить: он действовал очень медленно и не сумел ввести в бой свои крупные резервы, чтобы подкрепить испытывавшие сильное давление дивизии на линии огня. Вскоре он был блокирован в Меце и умолял прислать ему подкрепление.
7. Наполеон не осмелился вернуться в Париж с ужасной новостью о поражении. Он укрылся в лагере возле Шалона, где его лучший генерал, Мак-Магон, пытался упорядочить состоявшую из совершенно разнородных частей резервную армию, чтобы сделать ее полезной[279]. Мак-Магон хотел на какое-то время оставить Базена держаться одного и медленно отступать к Парижу, изматывая немцев. Поскольку его войска теперь были единственной регулярной армией, находившейся в распоряжении Франции, это решение было единственно возможным. Но Паликао и напуганная императрица телеграфировали из Парижа, что, если армия отступит, не попытавшись спасти Мак-Магона, произойдет революция, которая погубит правящую династию. И Мак-Магон, против всех правил хорошей стратегии, направился к реке Мёз, напрасно надеясь соединиться с Базеном. С его армией шел император, печальный гость, беспомощный свидетель событий, которые не мог контролировать. Как и можно было ожидать, фон Мольтке стал усердно искать армию Мак-Магона, нашел ее и запер своими значительно превосходившими ее численно войсками в Седане возле границы с Бельгией. После отважной и почти лихорадочной борьбы 2 сентября Мак-Магон был вынужден сдаться. Вместе с ним сдались 82 тысячи не раненых человек, в том числе, как насмешливо сообщили немцы, «один император».
Наполеон III лаконично телеграфировал в Париж: «Армия побеждена и взята в плен. Я сам в плену». Пруссаки отправили его в симпатичный замок в Гессене, где он и находился, пока война не закончилась. Затем он уехал в изгнание в Англию. Они причинил Франции почти весь вред, который мог ей причинить один человек.
8. Теперь пруссаки, разумеется, пошли прямо на Париж: больше не было ни одной французской армии, которая могла бы им противостоять. Страсбург и другие приграничные крепости еще сражались – доблестно, но без надежды. Базен сонно сидел в Меце под прицелом прусских орудий. К 19 сентября пруссаки заняли Версаль и начали осаду Парижа. Теперь им пришлось сражаться уже не со Второй империей, а с новым Правительством национальной обороны.
Как только зловещая новость о поражении под Седаном распространилась по Парижу, авторитет власти перестал сковывать парижан. Цепь, стягивавшая их, была разорвана. Лживые бюллетени и постепенное осознание того, что приспешники Наполеона Малого ведут страну к ужасным материальным бедствиям, озлобили парижан и привели их в ярость. Однако в столице не произошло ни неистовых жестоких самосудов, ни даже просто жестоких убийств, и эта сдержанность характеризует ее жителей с хорошей стороны.
В ночь 3 сентября палата заседала. Один из лидеров республиканцев, Жюль Фавр, внезапно предложил считать, что правление Бонапарта закончилось, и создать временное правительство. Большинство депутатов были так ошеломлены его словами, что предложение не было ни принято, ни отклонено. В 10 часов утра 4-го числа рабочие устроили шествие и кричали «Свержение! Свержение!». В Тюильри встревоженные и растерянные министры в последний раз совещались с императрицей-регентшей. Паликао сказал, что может попытаться остановить толпу, если у него будут «40 тысяч человек», но у властей не было 40 тысяч верных солдат. Весь день прошел в бесполезных спорах между всеми якобы правящими органами. Кончилось тем, что, пока палата голосовала за предложение Тьера создать Комитет национальной обороны, толпа ворвалась в здание. Заседание было прервано. Чтобы угодить народу, депутаты перешли в ратушу. Там к ним присоединился Трошю, военный губернатор Парижа. Ему доверял гарнизон, и он был не слишком дружен с Евгенией. Трошю встал во главе нового временного правительства, большинство членов которого были республиканцами. Самым выдающимся из них было Жюль Фавр, получивший портфель министра иностранных дел. Министром внутренних дел стал Гамбетта.
Катастрофа была так велика, что конституционные придирки или приятные процедуры улаживания и перехода были невозможны. Евгения бежала из почти осажденного толпой Тюильри, и народ кричал ей вслед: «Низложить!» и «Да здравствует республика!». Благодаря помощи своего зубного врача доктора Эванса[280], американца, она вскоре не без приключений бежала в Англию, где началось ее долгое изгнание.
Сенат и Законодательная палата повели себя не слишком достойно – сами объявили о своем роспуске. Как надпись на могиле беспомощных депутатов прозвучали слова Тьера: «Мы не можем ни сопротивляться, ни помогать тем, кто сражается против врага. Мы можем лишь сказать: «Да поможет им Бог!»
Вся Франция сразу же приняла Правительство национальной обороны и подчинилась ему. У французов не было другого выхода, иначе в стране началась бы анархия, когда победоносный враг шел вперед по ее земле. Итак, во Франции снова была республика. Но перед этой республикой стояли серьезные препятствия – ужасы за ее пределами и деморализация внутри ее. И перед ней стояла почти невозможная задача – спасти народ от материального разорения. Ни одна новая власть не начинала свою жизнь в более тяжелых условиях. Но именно эта власть в итоге стала дважды победительницей на Марне, победительницей при Вердене, победительницей в Шампани и устами своего верховного военачальника высказалась за демократизацию мира, когда диктовала условия перемирия Гогенцоллерну в 1918 г. Однако прежде, чем настал этот «день славы», Франция на много горестных лет должна была спуститься в Долину теней.
Новое правительство попыталось вступить в переговоры с пруссаками. Войну начал Наполеон III; теперь его больше нет; французский народ готов заплатить за мир большую контрибуцию, – так сказал Жюль Фавр во время встречи с Бисмарком. Но когда речь зашла о передаче Германии Эльзаса и северной части Лотарингии, канцлер услышал в ответ гордые слова: «Ни одной пяди нашей земли, ни одного камня наших крепостей!» Война должна была продолжаться. «Мы не у власти, но мы в бою!» – заявили народу вожди республиканцев и призвали французов защитить родину, чтобы она осталась целой. Тьер отправился в поездку по европейским столицам, чтобы найти союзников для Франции, но не имел успеха[281]. Внутри же страны все силы французов были направлены на то, чтобы сопротивляться ожидавшей их горькой участи.
