Сергей Котков - Сказки о русском слове
Родословная волокиты
Вникая в слово волокита, легко устанавливаем родство его по корню с глаголом волочить, характеризующим вполне конкретное действие. Волочить означает: «тащить, таскать по низу — по земле, по воде, по полу и т. п.; вытягивать металл в нить, в проволоку», (Слов. Акад. II, 1951). Однако в названии волокита конкретности не обнаруживаем: волочение, скажем, ковра по полу волокитой не назовешь. «Волокита, — гласит современный словарь, — бюрократически медленное исполнение судебного или административного дела, задержки в его законном решении из-за мелочных формальностей или же происходящая из-за бездействия власти медленность в решении дел; проволочка» (Там же). Не являлось ли слово волокита в прошлом названием действия более или менее конкретного, близкого к действию, выражаемому словом волочение? Корневое родство этих образований, а также и глагола волочить не исключает такой возможности. На более конкретное значение волокиты в сравнении с ее современным значением намекает прилагательное волокитный в смысле «переходящий с места на место» (Слов. 1847), а в былине о Ставре волокитным луком назван дорожный, путевой.
Говорил посол Василей Иванович:
«Гой еси, Владимер-князь,
Не надо мне эти луки богатырския,
Есть у меня лучонко волокитной,
С которым я езжу по чисту полю»[55].
Как показывают памятники русской письменности, в глаголе волочитися или волочиться в ряду с иными уживались значения «идти, брести» или «ехать», вообще «передвигаться» или «тащиться», унаследованные из более древней эпохи, когда усовершенствованным видом передвижения являлось волочение — тащились на волокушах. Волокуша представляла собой повозку без колес и полозьев из двух волочащихся по земле жердей. Волочение подобного рода, когда люди волочились или когда их везли — волочили, и называлось волокитой. Конечно, такое передвижение было очень медленным. И в наше время глаголу волочиться не чуждо значение «передвигаться, ползти медленно, с трудом», но в применении к людям оно не главное и преимущественно переносное, тогда как в далекую эпоху, передвигаясь в примитивных повозках, люди действительно волочились в прямом значении этого слова. Потом ездили на санях и на телегах, а говорили по-прежнему— волочились, плыли на лодках — волочились, брели пешком — тоже волочились. Об этом узнаем из памятников письменности. «В прошлых, государь, годех, — писали мастера серебряного дела, — волочились мы, холопи твои, во многие городы, своею охотою, для сыску всяких руд, своими харчами… и никаких руд истинных не сыскали»[56]. Об одном челобитчике с Двины, с Севера, говорилось, что он «волочился к Москве трижды; и против де того ево челобитья даны ему наших великих государей три грамоты, велено де теми местами владеть ему Федьке»[57]. Соотнесенность волокиты с глаголом волочиться в смысле «передвигать(ся)» или «тащить(ся)» наглядно обнаруживается в следующих текстах: «…поденной корм в Приказе Мастерские полаты нам холопем твоим не дают и волочимся мы холопи твои за тем кормом четвертой месяц, и твоего великого государя хамовного (ткацкого. — С. К.) дела за тою многою волокитою отбыли и помираем мы голодною смертью»[58]; о волоките как дальнем походе в Крым упоминается в пожаловании духовенству «за крымскую службу и за дальнею волокиту… по байбереку человеку московского дела, мерою по 10 аршин»[59]. Платили за дорожную волокиту: «Дано слугам за дорожную волокиду сем рублев 3 алтына 2 ден(ь)ги» (ЛОИИ, Акты Тихвинского монаст., карт. 414). Речь идет об издержках, расходах во время пути. Когда волокитой называли любые способы передвижения, по значению соотносились с этим словом и глаголы ездить и ходить: «…у нас, государь, у сирот твоих, в подводах ездячи и ходячи, голодною смертью и нужною с волокиты лошаденка помирают»[60].
Дорожные условия были нелегкие, иногда и довольно тяжелые. Волокита, была ли она ездой или пешим волочением, являлась нередко тягостным, изнурительным путешествием. Можно думать, уже и тогда употребление слова волокита явственно окрашивалось отрицательной эмоцией. Едва ли менее изнурительной волокитой было и хождение по приказным учреждениям, связанное с хлопотами по тем или иным делам. Приказные — дьяки и подьячие — «волочили» просителей не спроста: проволочками в решении дел они вымогали у них взятки, называвшиеся тогда почестями или гостинцами. Не случайно в народе взяточника обзывали приказным крючком или приказною строкой. Особенно часто обращались в приказы за решением спорных, судебных дел. Вымогание почестей и гостинцев было повальным бедствием. Недаром в поговорке брюхо сравнивали с судьей: «Брюхо что неправеднои судья и молча просит»[61]. Иногда и тяжущиеся стороны стремились друг друга «волокитою изволочить и изубыточить». Неудивительно, что слово волокита постепенно наполнялось новым содержанием, приобретало значение «проволочка». Это развивающееся значение долгое время уживалось в слове с его первичным значением. Сооружение больших дорог, введение регулярных сообщений, в частности почтовых, появление железных путей изменяло характер передвижения, делало его непохожим на волочение. А потому и слово волокита в смысле «передвижение» постепенно выпадало из употребления. Разрастание в послепетровской России чиновничьего аппарата с его «волокитными» традициями благоприятствовало усилению в слове волокита вторичного значения. Однако прошло немало времени, прежде чем последнее утвердилось в слове волокита в качестве единственного. Заметим: это единственное значение далеко не сразу обрело тот семантический объем, который для него характерен в современном языке.
На рубеже XVIII–XIX вв. под волокитой еще понималась не вообще любая проволочка в исполнении любого дела, а только «продолжение, протяжка тяжебного дела» (Слов. Акад. 1806).
В украинском языке волокита (проволочка) известна как тяганина — от тягати «волочить»; в белорусском соответственно— цяганина и цягаць. Как видим, несходные наименования одного и того же понятия, с одной стороны, в русском языке, с другой — в украинском и белорусском образованы одним способом, по одной модели. Можно было бы сопоставить и польские факты zwloczenie «волокита» и zwlekac ze sprawa «оттягивать дело», чешские protahovani «волокита» и protahovati «тянуть (дело)». Все эти случаи показывают, что родство языков заключается не только в известной общности их словарного состава, но и в общих закономерностях их словообразования.
Того, кто медлит с исполнением дела, допускает в нем проволочку, обзывают волокитчиком. Образование это сравнительно новое и является соотносительным со словом волокита, но только взятым исключительно в его позднем значении. В древнерусском языке такого образования не существовало, и на это была своя причина: в то время слово волокита обладало более широкою семантикой и его вторичное значение все еще продолжало сохранять ощутимые связи с первичным.
В нашем, Советском государстве любым проявлениям волокиты объявлена война. Мы пользуемся словом волокитчик как резкой, осуждающей характеристикой ее носителей.
И спутники и не спутники
С незапамятных времен люди делали метки на деревьях, когда пытались обозначить путь, пролагаемый в лесу. Восточные славяне топором или режущим орудием высекали на деревьях зарубки — рубежи. Рубежами, порой в комбинации с другими высеченными знаками, обозначали и пределы угодий, владений. Подобные знаки, по-древнему знамена, наносили и на деревья, в дуплах которых водились пчелы. Так означали принадлежность деревьев определенным владельцам. Колода для пчел у наших предков называлась бортью, а потому и деревья с пчелами и занятые ими угодья, как тогда говорили — ухожья, носили название бортных. Изображения и бортных и других владельческих знамен встречаем в писцовых книгах и иных старинных текстах. Они дают наглядное представление и о виде рубежей и об их расположении: «знамя три рубежи ; знамя Тихоновское: соха, в верху рубеж, с исподи два рубежа ; знамя Уюжское: мотовило лежачее, под исподом два рубежа» (Срезн. Матер.); «а знамя тому бортному ухож(ь)ю куцыр с нижним рубежом »; «а знамя в том ухож(ь)ю куцыр с верхним и с нижним рубежом » (ГКЭ, № 7/9587, л. 16–17). Изображения знамен показывают, что рубежами были черты. Слово рубеж в таком значении сохранялось очень долго, но только в народных говорах, а не в литературном языке. Толковали его так: "зарубка, насека, рубец, знак от тяпка или нарезки" (Даль, Слов.). В украинских говорах рубеж и рубіж — "нарез, вырезка, зарубка" (Гринченко, Слов.).
