Уильям Стирнс Дэвис - История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
Рынков и рыночных площадей было мало. Горожане, которые имели обычное домашнее хозяйство, покупали все продукты у мелких торговцев, которые ходили от дома к дому, толкая перед собой тачки с товаром. Их называли «торговцы четырех времен года»[251], и они сохраняли традиции уличных торговцев-«крикунов» прежнего Парижа.
Витрин было намного меньше, чем сейчас, и они были намного менее элегантными. Владельцы не закрывали их на ночь металлическими решетками, запертыми на какое-нибудь механическое устройство, как сейчас делают в большинстве европейских городов. Владелец магазина открывал, один за другим, задвижки на восьми или десяти ставнях, которые защищали витрину. Эти ставни сверху вешались на крюк, а снизу закреплялись на месте защелкой. Нередко, отперев узкий вход в свой магазин и заходя внутрь со ставнями на плече, он сталкивался у двери каким-нибудь ничего не подозревавшим прохожим. Удар получался сильный. В цокольных этажах магазинов были опускные двери, которые открывались на улицу и поэтому были еще одним источником опасности для пешеходов.
Все это показывает, как медленно уходило «доброе старое время» из французской столицы. Тем не менее период реставрированной монархии, несомненно, был для Парижа временем прогресса во внешнем виде и во многих других отношениях. Например, значительно улучшилось освещение городских улиц. В 1848 г. в Париже еще было 2608 фонарей старого типа, но были и не менее 8600 гораздо более эффективных новых газовых ламп.
Такими были некоторые из общественных обычаев и физических условий во Франции и в Париже в переходное время между старым режимом и Третьей республикой.
Глава 21. Мятежи радикалов и в ответ на них – переход к цезаризму
Национальные мастерские. Закрытие национальных мастерских. Новая конституция. Начало жизни Луи-Наполеона. Ловкая политика президента. Де Морни, Сен-Арно. Заговор. Луи-Наполеон получает поддержку. Выдающийся личный триумф
Никогда еще централизация всей власти в Париже не действовала на Францию так явно и бесспорно и в общем так неудачно, как это случилось в феврале 1848 г. Департаменты почти не участвовали в новой революции и, несомненно, не слишком сочувствовали тем крайним радикалам, которые, сражаясь, привели ее к успеху. Средний крестьянин или буржуа из маленького города очень слабо интересовался политикой. Он хотел условий, которые обеспечат благополучие его ферме или предприятию, легких налогов, личной свободы. Еще он хотел иметь в Париже правительство, которое было бы прогрессивным, но в разумных пределах и сохранило бы за Францией положение страны, которая ведет за собой другие народы. Стране откровенно опротивела политика полного благоразумия (американцы назвали бы ее «безопасность прежде всего») в отношениях с другими странами. Французам казалось, что такая осторожность заставляет Францию покоряться чужакам, особенно англичанам, потому что из-за любого решительного поступка властей начались бы международные осложнения, а из-за них облигации парижских финансистов упали бы в цене. Но подробности конституции почти не волновали французских провинциалов. Руководители, которым поручили Францию Гизо и Луи-Филипп, заслуживают серьезного осуждения за то, что при такой спокойной политической обстановке не смогли удержать контроль над правительством страны. То, что их прогнал радикальный Париж, верно. Но верно и то, что у них не было ни малейшей надежды на какие-либо реальные действия в департаментах, которые помешали бы их изгнанию.
Итак, однажды, проснувшись, французы обнаружили, что за ночь их страна стала республикой. Смена власти была принята с разумной покорностью, но без большого воодушевления. Однако любой проницательный человек, изучающий общественное мнение, сказал бы, что эта республика, чтобы иметь успех, должна быть очень упорядоченной, разумной и умеренной, чтить право собственности и не перейти слишком быстро к созданию утопий. Именно этого не делала Вторая республика. Результатом стал переход к диктатуре, а потом к откровенному империализму на том основании, что цезаризм лучше, чем анархия. Применение силы парижскими социалистами в 1848 г. стало лучшим доводом в пользу создания и существования Второй империи.
Тем, что Вторая республика экспериментировала с частью программы социалистов, она представляет большой интерес для тех, кто изучает экономическую теорию и социологию. Но тот, кто изучает историю, не имеет причины долго задерживаться на событиях 1848 г. Из главное значение было в том, что они 1) вызвали у французов отвращение к скороспелым экспериментам радикалов и 2) этим ускорили приход к власти Наполеона III как защитника «порядка».
Республиканцы, которые свергли Луи-Филиппа, сами не были едины. Между ними были серьезные разногласия. Умеренные республиканцы, типичным лидером которых был красноречивый Ламартин, хотели демократическую республику под их любимым трехцветным флагом. Радикальные республиканцы, главным вождем которых был Луи Блан, желали социалистической республики под красным флагом крайних революционеров. Вначале умеренные и радикалы работали вместе: в конце концов, и те и другие желали установить республику. Умеренные в целом преобладали в новом временном правительстве, но они должны были сделать большие уступки радикалам, которые ковали железо, пока оно горячо. В марте 1848 г. «все граждане» были записаны в Национальную гвардию. Она перестала быть чисто буржуазной. Вскоре в Париже ее численность возросла с 36 до 190 тысяч, и большинство новых гвардейцев были промышленными рабочими. Вырастали как грибы политические клубы, часто находившиеся под контролем самых буйных агитаторов. Перед ратушей, где заседало временное правительство, несколько раз собирались вооруженные демонстранты, и напуганные временные администраторы под их давлением соглашались на одну уступку за другой.
И вот 25 февраля после одной такой демонстрации Луи Блан принял новое постановление: «Правительство Французской республики гарантирует трудящимся возможность жить за счет их труда и предоставляет работу всем гражданам». Вскоре после этого было принято постановление об организации «национальных мастерских».
А 28 февраля, после следующей демонстрации, администраторы создали «правительственный комитет по делам рабочего класса, специально предназначенный для того, чтобы блюсти интересы рабочих». Комитет возглавили Блан и Альбер, а местом их работы стал Люксембургский дворец. Они смогли отдать несколько полезных и очень уместных распоряжений: например, сократили обычную продолжительность рабочего дня до десяти часов в Париже и одиннадцати часов в департаментах[252]. Обсуждались разнообразные и великолепные планы, но работодатели хмурились и упрямо сопротивлялись комитету, а радикалы требовали, чтобы его работа мгновенно принесла результаты. Комитет (имевший очень мало власти и потому неспособный принудить непослушных выполнять его распоряжения) тратил время на бесполезные совещания, а в это время в обоих лагерях, разумеется, усиливались недоверие и гнев.
И 26 апреля радикалы наконец попытались снова принудить правительство. Клубы рабочих в полном составе торжественным маршем пошли к ратуше, чтобы потребовать «отмены эксплуатации человека человеком и организации трудовых объединений». Не совсем ясно, что именно они имели в виду. На семьдесят пять лет позже мир назвал бы их требования большевизмом – может быть, несправедливо. Но умеренные республиканцы испугались. Восток Парижа бушует и требует социализма. Но если подчиниться ему, это почти наверняка вернет остальную Францию к монархизму. Ледрю-Роллен, один из самых выдающихся лидеров антиорлеанистского движения, вызвал к ратуше много надежных рот Национальной гвардии. Они встретили рабочих перед ней криками «Долой коммунистов!». Радикалы на этот раз дрогнули и разошлись.
Казалось, все замыслы социалистов, кроме «национальных мастерских», закончились провалом. И похоже, что даже мастерскими руководили люди, желавшие, чтобы этот проект закончился неудачей. Правда, если быть честным, надо сказать: чтобы такой проект имел хотя бы малейшую надежду на успех, его надо внедрять очень осторожно и подробно разработать все его детали, а социалисты требовали, чтобы новые организации выросли как грибы за одну ночь и сразу начали работать. Из-за беспорядков в Париже стало много безработных. В начале марта 1848 г. было 6 тысяч «национальных» рабочих. Вскоре их стало 25 тысяч, а в мае их насчитывалось уже больше 100 тысяч. Разумеется, невозможно было сразу же обеспечить всех этих людей крупными фабриками без широкомасштабной экспроприации, но от ее проведения правительство отказалось. Оно дало этим людям работу на строительстве укреплений вокруг Парижа и платило им 2 франка (40 центов) в день. Казна была в весьма плачевном состоянии, и потому вскоре этих рабочих стали занимать на работе всего два дня в неделю. Остальные четыре дня они оставались без дела и получали всего 1 франк (20 центов) в день. В итоге Париж был полон раздраженных людей, у которых было слишком много свободного времени и большое желание слушать ораторов-экстремистов, перечислявших беды народа.
