Чезаре Ломброзо - Политическая преступность
13) Неспособность к работе и старость. Если страхование против неспособности к работе, ввиду проблематичности повода к выдаче премии и прямой или косвенной зависимости его от работы, должно сделаться предметом специального закона, то страхование на старость переходит уже за пределы ответственности предпринимателя, так как старость есть явление общее, неизбежное и от работы не зависящее.
В самом деле, перевороты в промышленности так многочисленны, рабочие так часто меняют фабрики и хозяев, что обязывать последних страховать их на старость значило бы возлагать на них тяжесть неудобоносимую.
Но, с другой стороны, раз никто не сомневается в необходимости для государства обеспечить пенсией на старость не только военных, жертвовавших своей жизнью и здоровьем за родину, а и простых чиновников, долгое время на эту родину работавших, то почему же лишать пенсии доблестного воина промышленности или сельского хозяйства, который всю свою жизнь работал на ту же родину, и притом в самой тяжелой обстановке?
Значит, не предприниматели, а вся нация должна участвовать в страховании рабочих на старость. До тех пор, пока общества взаимного страхования не окрепнут до такой степени, чтобы стать во главе этого дела, государство должно взяться за него само, путем устройства центральной кассы добровольного страхования, операции которой должны состоять в привлечении маленьких собратий так, чтобы страхование в случае преждевременной смерти страхуемого давало некоторые выгоды наследникам.
В Германии общество «Kaiser Wilhelmsspende» обеспечивает страхуемому капитал или пенсию, выдаваемую по достижении им известного возраста, превышающего 55 лет, с тем, что в случае преждевременной смерти наследникам выдается вся сумма сделанных им взносов. При отказе от этой обратной выдачи капитал или рента соответственно увеличивается.
14) Государство и коалиции. Раз быт рабочих классов улучшается, то из этого еще не следует, чтобы всякое недовольство и всякие распри прекратились окончательно, хотя они и сделаются, конечно, более редкими и менее острыми. Слишком много различных интересов заметно в промышленности, а над ними господствуют слишком суровые экономические законы для того, чтобы конфликт стал невозможным. Государству опять придется вмешиваться, чтобы сделать эти конфликты менее вредными.
Так, теперь всеми уже признано, что законы против стачек, сначала наложенные правом сильного, а затем поддерживаемые в качестве гарантии промышленности, создавали настоящую привилегию предпринимателей, причем рабочие, угнетаемые нуждой, совсем не могли бороться с капиталом. К тому же законы против синдикатов предпринимателей существовали тогда только на бумаге, так что последние легко избегали наказания, тем более что не проявлялись в виде публичных манифестаций, против которых можно принять строгие меры, как это делается против рабочих движений.
К каким же результатам привели эти стеснительные законы? Заглянем в историю.
В Англии законы XV и XVI столетий, объявлявшие стачку изменой и наказывавшие ее участников отрезанием ушей, затем – учреждение при Елизавете особых чиновников, обязанных смотреть за тем, чтобы рабочие не отказывались работать при условиях, предписанных хозяевами, в 1700–1703 годах привели к весьма серьезным беспорядкам, при которых, несмотря на угрозы смертью, большая часть фабрик в Лондоне и Лестере была разрушена.
Наконец, после частых стачек первой четверти XIX века, сопровождаемых жестокостями (в 1811 и 1813 годах 18 рабочих были повешены), недействительность запретительных законов была признана, право коалиций установлено (1824), причем положено наказывать только подстрекателей к бурной стачке. Этот принцип был в 1859, 1871 и 1875 годах, когда была объявлена полная свобода стачек.
В Франции стеснительные законы также оказались неспособными предотвратить стачки, размножившиеся до такой степени, что в течение десяти лет (1853–1863) по этому поводу состоялись процессы против 749 рабочих коалиций и 89 предпринимателей. Только законом 25 мая 1861 года рабочие коалиции признаны были свободными, причем постановлено наказывать только за угрозы и насилия.
В Германии, где коалиции, стачки и репрессии против них известны с XIII столетия и где в 1301 году были сожжены два вожака запрещенных ассоциаций, а в 1361 году 33 рабочих повешены и 118 изгнаны, репрессивные законы тоже оказались недействительными. В 1869 году они были отменены Северным союзом, а затем и всей империей; наказание, назначенное только за угрозу и насилия.
Некоторые законодательства, как, например, итальянское, в недавно отмененных законах прибегали к смешанной системе, давая в таком чисто экономическом деле, как стачки, вес мнению судьи, который должен был высказываться за большую или меньшую справедливость поводов к недовольству. Это сводилось, в сущности, к принудительному таксированию заработной платы, то есть к тому, что Конфорти называет экономическим абсурдом.
Даже и теперь еще есть экономисты, которые в интересах самих рабочих стоят за запрещение стачек, ссылаясь на железный закон спроса и предложения и на бедствия, угрожающие как тем, кто его нарушит, так и самой промышленности.
Но эти экономисты забывают, что заработная плата далеко не всегда обусловливается законом спроса и предложения, так как предприниматели вполне естественно стараются ее понизить в свою пользу, и что самые факты доказывают пользу стачек и коалиции для рабочего класса. Этому есть примеры, ставшие историческими. Так, во Франции в 1832 году столяры успели поднять свою заработную плату с 3 франков до З 1/2, а в 1845 году даже до 5; так, в 1863 году рудокопы Уэльса повысили свою плату сначала на 10, а потом на 15 %.
Даже в Англии, вслед за стачками 1871–1873 годов, заработная плата поднялась на 21, 24 и 26 1/2%.
В Италии из 206 стачек, состоявшихся в 1872–1876 годах, 82 протекали успешно и 48 кончились повышением заработной платы. Значит, 48,54 % стачек оказались полезными для рабочих. Точно так же и во Франции, по новейшим статистическим сведениям, стачки принесли рабочим пользу.
После этого мы считаем несправедливым наказывать во время стачек, как за особое преступление, за угрозы, без которых стачка и начаться не может; благодаря игре слов, как это часто случается в законах, мы прощаем стачки, но наказываем стачечников. Пусть лучше ко всяким насилиям будут прилагаемы обыкновенные, общие законы, как в Англии; сохраняя в данном случае особое законодательство, мы заставляем думать, что и самая стачка преступна.
15) Prud hommes (добросовестные судьи). Законодатель должен стремиться заменить наказания – редко действительные и всегда отвратительные – более практичными мерами, направленными к соглашению между трудом и капиталом.
В идеале, конечно, такое соглашение должно быть предоставлено крупным рабочим ассоциациям вроде тред-юнионов и синдикальных камер, которые именно первые и заговорили о нем во Франции и в Англии. Но там, где нет таких могущественных ассоциаций, вмешательство государства является вполне законным при установлении обязательного арбитража, исполнение решений которого должно быть гарантировано законом.
Примером такого арбитража может служить учрежденный Наполеоном I трибунал прюдоммов, состоявший наполовину из хозяев, наполовину из рабочих (избираемых, однако же, хозяевами), вначале игравший роль простого примирителя, а затем превратившийся в настоящий суд первой инстанции (с компетенцией до 200 франков), причем торговые трибуналы служили для него второй инстанцией.
Вот эти самые прюдоммы весьма успешно действуют во Франции с 1806 года. В Бельгии такой же трибунал был учрежден в 1859 году; в некоторых частях Германии – в 1809 году, а во всей остальной империи – в 1870 году; в Австро-Венгрии с 1869 года функционируют подобные же промышленные трибуналы, а в Англии система арбитража введена с 1814 года, а декретом установлена с 1867 года.
О пригодности этих учреждений можно судить по следующим данным: во Франции за 12 лет из 184 тысяч различных споров, разбиравшихся коллегиями арбитров, 174 тысяч были улажены мирно, а в Бельгии миром кончились 2444 спора из 2958.
16) Эмиграция. Одной из главных причин бедности рабочих является дороговизна съестных припасов при перепроизводстве продуктов фабричного труда и зависящем от того понижении заработной платы. Эти невыгодные условия могут только становиться рельефнее благодаря конкуренции на японских, китайских и американских рынках. Вот поэтому-то следовало бы всеми мерами поощрять эмиграцию (особенно временную) с чересчур густозаселенных земель Италии в места более свободные и даже в такие страны света, в которых, как, например, в Африке, у нас нашлось бы более шансов к процветанию.
Страшная бедность рабочих в Бадене после разорения крупных фабрик была уменьшена эмиграцией до 12 тысяч человек в 1851–1858 годах.
