Константин Токаревич - По следам минувших эпидемий
Подобная проповедь находила большое сочувствие в народе, тем более что во время эпидемии имели место различные злоупотребления администрации. Полиция нередко входила в соглашение с военными лекарями, чтобы обирать богатых купцов: намеченную жертву объявляли заболевшей чумой; для осмотра являлся врач и натирал купцу руку ляписом. При появлении черных пятен мнимого чумного больного отправляли в карантин и тем временем грабили лавку.
Панический страх перед чумой вполне понятен. Слишком опустошительными были ее набеги. Чувства, возникающие при приближении чумной эпидемии, прекрасно выражены в знаменитых пушкинских строчках:
Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой.
Что делать нам? и чем помочь?
Народ нередко вымещал свой гнев на мнимых отравителях. Духовенство усматривало в эпидемических вспышках наказание господне, а некоторые врачи по-прежнему видели одну из причин болезни в миазмах, возникающих из гниющих органических веществ. С этим представлением была связана массовая вырубка деревьев вокруг городов, чтобы предупредить вредные «происхождения» от опавших листьев. В одной из своих работ М. Я. Мудров (1776–1831) — один из основателей русской клинической школы, старший врач Центральной комиссии по борьбе с эпидемиями — рекомендовал «палатки ставить просторные, отворять их не против тлетворного ветра; улицы в лагере делать шире, день и ночь содержать в нем огни, жечь смолистые деревья, чаще палить из пушек…» Естественно, что такие меры не спасали от распространения инфекции.
Правда, практические наблюдения привели медиков и к более реальным выводам. Прежде всего это были карантины. Слово «карантин» происходит от итальянского «quaranta» — сорок. Считалось, что именно сорок дней требуется для очищения от заразы. В Венеции в 1343 году были построены специальные дома для приезжих, где им предписывалось находиться сорок дней и ни под каким видом не выходить на улицу. По правилам марсельского карантина суда, прибывшие из опасных мест, сорок дней стояли на рейде, и команде не разрешалось сходить на берег и разгружать товары. На Руси во время эпидемий чумы издавна устраивали «заставы крепкие», где проезжающих окуривали дымом можжевельника. Металлические вещи обмывали уксусом, а бумаги «списывали через огонь», после чего сжигали подлинники.
В конце XVIII века большинство медиков уже достаточно отчетливо понимали, что чума является «прилипчивой» болезнью. Данило Самойлович, один из основоположников эпидемиологии (1743 или 1744–1805), особенно активно отстаивал «контагиозный» характер заражения и предлагал разумные меры пресечения чумы. «Из усердия и ревности к отечеству он принял на себя пользование язвенных и всю при том сопряженную опасность». Насколько велика была эта опасность, видно из того, что из пятнадцати его помощников по борьбе с чумой в период эпидемии, вспыхнувшей в Москве в конце 1770 года, осталось в живых лишь три человека. Самойлович вызвался проверить действие «курительного порошка», который «сочинил» московский врач К. О. Ягельский. В числе других ингредиентов в состав порошка входили сера, селитра, ладан, можжевеловые ягоды и иглы. Белье, снятое с больных и умерших от чумы людей, Самойлович несколько раз надевал на себя. Опыт прошел успешно и доказал практическую пользу «курительной дезинфекции». Он предложил также делать прививки против чумы медицинскому персоналу, накладывая на несколько дней на предплечье марлю, пропитанную гноем из зрелого бубона.
За свою жизнь Данило Самойлович работал на девяти эпидемиях чумы, трижды переболел ею в легкой форме и пытался с помощью микроскопа обнаружить то «особое и совсем отменное существо», которое, по его мнению, и служило причиной заболеваний. И хотя ему не удалось решить эту задачу, его работы явились большим шагом вперед в понимании существа страшной болезни. Особенно важно то, что Самойлович четко указал на земные причины эпидемий и реальную возможность борьбы с ними. В предисловии к «Рассуждению о чуме» он писал: «Объявляя причиной чумы звезды и небо, не изображаем ли мы ее как неизбежный бич… и не порождаем ли этим в сердцах населения страх, который еще больше усиливает опасность болезни? И не лучше ли возбудить в нем бодрость, показав простыми и доступными наблюдениями, до какой степени можно противостоять этой страшной болезни и какими средствами можно предотвратить ее распространение».
В XIX веке чума не раз посещала южные районы России — Молдавию, Кавказ, Астраханскую губернию, но из местных очагов в центральные районы она не распространялась. Трижды эпидемии болезни возникали в Одессе: в 1812, 1829 и в 1837 годах. В 1838–1843 годах несколько вспышек чумы отмечалось на Кавказе. После этого в течение трех с половиной десятилетий чума не беспокоила Россию. Это эпидемиологическое спокойствие было приписано хорошей организации карантинной службы. Казалось, что мрачные годы эпидемий больше не повторятся. Профессор Медико-хирургической академии И. И. Равич громогласно заявил в 1874 году с кафедры, что «в наше время русскому человеку надо быть рогатой скотиной или свиньей, чтобы заболеть чумой. Homo sapiens благодаря современной культуре совсем потерял способность заражаться чумой».
На фоне этого благодушия неожиданно грянула беда. В 1878 году эпидемия чумы вспыхнула в казачьей станице Ветлянке. Первые случаи заболевания протекали в легкой форме и поэтому не были своевременно распознаны. Соответственно не были приняты и надлежащие меры безопасности. Даже когда появились случаи легочной чумы, врачи приняли их за крупозную пневмонию. Почти весь медицинский персонал погиб вследствие заражения. Среди населения началась паника. Кто-то вспомнил, что Александр Мартемьянов, слывший в народе колдуном, умер самым первым еще летом и якобы, умирая, пророчил, что вскоре все пойдут вслед за ним. Чтобы снять действие его проклятия, старики решили вырыть гроб и вбить в труп колдуна осиновый кол. Естественно, что эта акция лишь способствовала распространению инфекции. Для спасения от чумы решили применить и другую «действенную» меру — обнести кругом станицы и по ее улицам живой огонь.[8] Долго пытались добыть его, и наконец одному из казаков это удалось, однако в тот же день он стал жертвой болезни.
Вспышка чумы в Ветлянке наделала немалый переполох, хотя вначале и не отличалась особой злокачественностью. Однако она еще раз привлекла внимание врачей к загадкам этой страшной болезни.
Сопоставление характера эпидемий «черной смерти», разыгравшихся друг за другом на протяжении веков, показывает, что по мере повторения они претерпевали существенные изменения. Менялось не только число заболевших и процент смертельных исходов, но и клиническая картина болезни. Человеческий организм становился более устойчивым к действию еще неведомого медицине инфекционного агента, хотя этот процесс естественного противоборства длился тысячелетиями. Кроме того, во все времена пытливый ум человека пытался отыскать методы защиты от «чёрной смерти».
Например, в арсенале народной медицины стран Востока, где чума свирепствовала особенно часто, задолго до открытия микробов существовали снадобья, предохраняющие от нее. Один из таких рецептов стал известен австрийскому врачу Розенфельду во время пребывания в Африке, и он решил проверить его эффективность на практике. Смесь из высушенных лимфатических желез и костного порошка, приготовленная из останков умершего от чумы человека, действительно предохранила от заболевания и самого врача и несколько десятков его пациентов. Было это в начале XIX века, когда медицинская наука еще не могла объяснить механизм действия подобных средств. Вполне понятно, что Венский медицинский факультет отклонил предложенный Розенфельдом рецепт препарата, изготовление которого было сопряжено как с осквернением трупа, так и с опасностью заражения чумой.
Спустя сто с лишним лет советский микробиолог Л. Б. Берлин, изучавший средства тибетской медицины, обнаружил, что кроме вдыхания профилактической смеси из чеснока, ладана и спирта некоторые лекари применяли и «тайное» лекарство. Состав этого лекарства был аналогичен африканской смеси Розенфельда — в него входила зола короткого (т. е. верхнего) ребра и прилегающих к нему тканей, включающих, следовательно, подмышечные лимфатические узлы, взятые от трупа погибшего от чумы больного. Однако редко кто из лекарей-лам отваживался использовать для приготовления лекарства указанные ингредиенты. Большинство предпочитали обходиться пеплом костей из старых захоронений, а то и просто использовали скелеты обглоданных зверьков. Естественно, что приготовленное таким образом средство никакой целебной силой не обладало. «Тайное» же лекарство, приготовленное по всем правилам, можно считать зачатком органо-вакцинопрофилактики.
