Константин Токаревич - По следам минувших эпидемий
Болезнь не щадила никого «от малого до большого», но еще раньше, чем люди, заболевали грызуны. Поэтому для жертвоприношений и были отлиты из золота фигурки мышей. При переводе Библии на славянский язык возникла путаница. Дело в том, что почечуй, или геморрой, называли иногда мышиной болезнью, так как он то выходит наружу, то прячется внутрь, как мышь в нору. Слово «афейлым» было воспринято как синоним геморроя. На самом деле «афейлым» — это множественное число от существительного «эйфел» — округленная башня. Само существительное образовано от корня «эфл» — возноситься вверх. Округленные, поднимающиеся вверх образования, по мнению Пясецкого, являлись не чем иным, как чумными бубонами. Следовательно, в упомянутом выше перечне болезней речь шла отнюдь не о почечуе, а о чуме, черной смерти, которой нередко предшествовали голод, войны, стихийные бедствия. Неизвестные авторы текста были очень наблюдательными и подметили, что чума протекала не везде одинаково: в Ашдоде течение болезни было доброкачественным — бубоны у жителей города вскрывались самопроизвольно; в Экроне, где люди умирали в мучениях, течение ее было злокачественным. И наконец, в Бейсс-Шомеше оно было молниеносным, когда тело еще при жизни покрывалось гангренозными пятнами. Видимо, именно к этой форме болезни относятся слова пророка Захарии: «Разложатся тела их, хотя они будут стоять на ногах, и глаза их разложатся в глазницах, а язык их разложится во ртах». Как видите, если смотреть на Библию глазами ученого, то станет совершенно очевидно, что она является творением человека и отражает особенности восприятия мира сознанием наших предков.
Одно из первых действительно достоверных упоминаний о чуме обнаружено в письменных источниках, найденных в древнем городе Эфесе на западном побережье Малой Азии. Они относятся к I в. н. э. и содержат достаточно подробное описание симптомов этой страшной болезни. Однако есть основания предполагать, что эпидемии чумы уносили в могилу тысячи жителей Египта еще за несколько столетий до новой эры.
Особенно сильные эпидемии получили известность по именам правителей и знаменитых людей соответствующей эпохи — чума Орозия (125 г. н. э.), чума Антонина и Галена (165–168 гг.), чума Киприана (251–266 гг.), чума Юстиниана (531–580 гг.).
Исторически точно доказанной эпидемией чумы является эпидемия 531–580 годов. Врачи Эвагрий и Агапий, историк Прокопий и епископ Григорий Туринский свидетельствовали, что ей также предшествовали сильнейшие извержения вулканов, в частности знаменитое извержение Везувия. Под развалинами Антиохии погибло 250 тысяч жителей. Болезнь пришла из верховьев Нила и охватила все известные тогда страны, сея повсюду смерть.
Спустя более чем тысячелетие И. Бунин, побывав в Италии, написал стихотворение «Ночная прогулка», навеянное трагической судьбой жертв чумных эпидемий:
В мертвом аббатстве два желтых скелета
Бродят в недвижности лунного света:
Дама и рыцарь, склонившийся к даме
(Череп безносый и череп безглазый):
«Это сближает нас — то, что мы с вами
Оба скончались от Черной Заразы.
Я из десятого века, — решаюсь
Полюбопытствовать: вы из какого?»
И отвечает она, оскаляясь:
«Ах, как вы молоды! Я из шестого».
По хронологической таблице, составленной А. Л. Чижевским, начиная с 430 года до н. э. и до конца XIX века насчитывается 85 чумных эпидемий и пандемий.
Наиболее опустошительной была эпидемия XIV века, прокатившаяся по странам Европы и Азии в 1348–1351 годах. Слухи о «каменном дожде» в Индии, жестоких засухах, сменившихся не менее жестокими «потопами» в Китае, предшествовали возникновению болезни в Европе. И когда она появилась, людей охватил панический ужас.
В историческом романе Лиона Фейхтвангера «Безобразная герцогиня» ярко описаны страницы этого далекого прошлого. «Чума пришла с Востока. Сейчас она свирепствовала на морском побережье, затем проникла в глубь страны. Она убивала в несколько дней, иногда — в несколько часов. В Неаполе, в Монпелье погибли две трети жителей. В Марселе умер епископ со всем капитулом, все монахи-доминиканцы и минориты. Целые местности совершенно обезлюдели… Особенно свирепствовала чума в Авиньоне. Падали наземь сраженные кардиналы, гной из раздавленных бубонов пачкал их пышные облачения. Папа заперся в самых далеких покоях, никого не допускал к себе, поддерживал целый день большой огонь, жег на нем очищающие воздух травы и коренья… В Праге, в подземной сокровищнице, среди золота, редкостей, реликвий сидел Карл, король Германский, он наложил на себя пост, молился».
Не менее красочное, зато более точное описание проявлений чумы дается в первой новелле «Декамерона» — книги, которую Боккаччо написал под непосредственным впечатлением все той же эпидемии 1348 года. Возникла она, говорит рассказчик у Боккаччо, «быть может, под влиянием небесных тел, а быть может, ее наслал на нас за грехи правый гнев божий, дабы мы их искупили, но только за несколько лет до этого она появилась на Востоке и унесла бессчетное число жизней, а затем, беспрестанно двигаясь с места на место и разросшись до размеров умопомрачительных, докатилась наконец и до Запада. Ничего не могли с ней сделать догадливость и предусмотрительность человеческая, очистившая город от скопившихся нечистот руками людей, для этой цели употребленных, воспрещавшая въезд больным, распространившая советы медиков, как уберечься от заразы, ничего не могли с ней поделать и частые усердные моления богобоязненных жителей… Если на Востоке непреложным знаком скорой смерти было кровотечение из носа, то здесь начало заболевания ознаменовалось и у мужчин и у женщин опухолями под мышками и в паху, разраставшимися до размеров яблока средней величины или же яйца, — у кого как, — народ называл их бубонами. Потом у многих обнаружился новый признак вышеуказанной болезни: у этих на руках, на бедрах, а равно и на оставшихся частях тела проступали черные или же синие пятна — у иных большие и кое-где, у иных маленькие, но зато сплошь. У тех вначале, да и впоследствии, вернейшим признаком скорого конца являлись бубоны, а у этих — пятна. От этой болезни не помогали и не излечивали ни врачи, ни снадобья».
Особенно свирепствовала чума в Авиньоне, городе, являвшемся папской резиденцией. Там она поразила 60 тысяч человек. В числе ее жертв была и знаменитая Лаура — возлюбленная великого поэта эпохи Возрождения Франческо Петрарки. В темный вечер при свете смоляных факелов, согласно народным поверьям разгонявших заразу своим пламенем, люди в просмоленных балахонах с узкими прорезями для глаз предали земле ее тело. Сам Петрарка, чудом уцелевший, был настолько потрясен размерами катастрофы, что не мог долго оставаться на одном месте. Ему всюду мерещилась смерть. Убегая из перенаселенных мест, он написал в одном из стихотворений «Ad se ipsum»— самому себе: «Ни море, ни земля, ни горы не дают пристанища». Чума оставила обезлюдевшие города, опустевшие деревни, покинутые поля, виноградники и сады, разоренные хозяйства и заброшенные кладбища.
Никто не знал, как спастись от черной смерти. Посты и молитвы не помогали. Тогда люди кинулись искать спасения в веселье. Процессии танцующих, призывающих к милости святого Валлиброда, — защитника от чумы — потянулись по улицам и дорогам. Одно из таких танцевальных шествий изобразил на холсте, датированном 1569 годом, художник Питер Брейгель Старший. Картина находится в Амстердамском государственном музее. Этот обычай — устраивать массовые танцы для борьбы с чумой, несмотря на его полную бесполезность, долго сохранялся среди голландских и бельгийских крестьян.
В начале XVI века вышла книга «Противочумный режим, составленный врачами Базеля». На анатомических таблицах этого издания черными кружками обозначены бубоны различной локализации (бедренные, паховые, подмышечные), а линиями были указаны вены, из которых следовало производить кровопускание в том или ином случае. Поскольку наиболее типичным для чумы является бедренный бубон, то на всех гравюрах и рельефных скульптурных изображениях святого Роха, покровителя чумных больных, последний демонстративно выставляет напоказ бубон, расположенный именно в этом месте.
Заглядывая в прошлое, стоит вспомнить эпидемию чумы 1542–1545 годов, разразившуюся в Женеве, где обосновался один из вождей церковной реформации Кальвин. Проповедники, требовавшие обязательно звать священника к постели больного, испуганные смертью одного из своих собратьев, нарушили собственные установления. Среди них не нашлось никого, кто бы отважился пойти в чумной госпиталь и выполнить свой долг духовника. В оправдание Кальвин вынужден был заявить, что «не годится оставлять всю церковь на произвол судьбы, дабы помочь ее части». А чтобы жители города не обратили свой гнев против трусливых пастырей, Кальвин попытался отвлечь народ судебным процессом над нищими. Несчастных пытками заставляли сознаться в том, что это они вызвали чуму с помощью дьявольской мази, которой намазывали дверные ручки. Но уловка не достигла цели, и престиж Кальвина сильно пошатнулся. Этот эпизод красочно описан С. Цвейгом в очерке «Совесть против насилия. Кастеллчо против Кальвина».[6] Россию чума также посещала издавна. Еще несторовская летопись упоминает, что в 1090 году в Киеве от «мора» в течение двух недель погибло 7 тысяч человек. На протяжении XIII–XVIII столетий чума неоднократно опустошала Киев, Москву, Смоленск, Чернигов. В XIV веке в Пскове и Новгороде она уничтожила две трети населения, а в Глухове и Белозерске все жители вымерли поголовно.
