Поль де Крайф - Борьба за жизнь
Если, несмотря на меры, принятые Тэккер и ее помощниками, кровяное давление продолжает повышаться, в моче появляется все больше белка и если к тому же внезапно обнаруживается зловещее резкое прибавление в весе, то ее начинают посещать уже систематически, через день.
И если она не поправляется, хотя и нет у нее еще таких характерных предвестников, как головная боль, тошнота, искры в глазах и прочее, ее все-таки отправляют в больницу.
Там она благополучно разрешается от бремени.
С момента основания Центра двенадцать в среднем женщин ежемесячно обнаруживали признаки надвигавшегося ужаса. И тем не менее, начиная с апреля 1934 года до октября 1935 года, из четырех тысяч трехсот семидесяти девяти женщин, рожавших под наблюдением работников Центра, ни одна не умерла от эклямпсии. Между тем как общеамериканская цифра смертности от эклямпсии одна на пятьсот. И вот...
Однажды, в октябре 1935 года, около полуночи, в дежурной комнате Центра заволновались. Срочный вызов: женщина, полька, на исходе беременности, судороги... Молодой интерн и сестра помчались к больной на трамвае: на такси не хватало средств.
Эта женщина не была даже зарегистрирована в Центре и никогда не слыхала о его существовании. Когда начались эти страшные припадки, детей взяли к себе соседи. Муж ее был слепой; он был не менее беспомощен, чем ребенок внутри умиравшей женщины. Соседи позвонили в ближайшую больницу... Да, да, все понятно, но они, к сожалению, не могут принять ее, потому что она у них не зарегистрирована. Вы лучше обратитесь в Родильный центр. Да, да, конечно, они ко всем выезжают. Так ответили с того конца телефонного провода...
В Центре существует правило: если посланный интерн находит положение серьезным, он вызывает директора Тэккер или ее заместителя, доктора Гарри Бенерона.
И вот в три часа ночи этот спокойный и хладнокровный, шутливый молодой акушер входит в двухкомнатную квартиру больной. Женщина без сознания, тяжело дышит, наполовину зарылась в пуховую перину. Бенерон посылает интерна срочно вызвать карету. Ну да, теперь, конечно, больница возьмет ее, поскольку Бенерон удостоверяет, что случай тяжелый.
Бенерон делает быстрый укол морфия. Затем медленно и осторожно вводит раствор глюкозы в вену умирающей женщины. Три часа спустя эта мать умерла, не разродившись, в той самой больнице, которая отказалась принять ее как не зарегистрированную. Выслушав этот рассказ, автор спросил у Бенерона, как вел себя слепой муж. Шел ли он, спотыкаясь и ощупывая дорогу, когда жену его несли в карету скорой помощи? У Бенерона не было времени замечать такие подробности. «Я, видите ли, добивался одного: всячески ускорить роды и спасти и мать и ребенка».
Едва ли, конечно, нужен был еще ребенок в этом печальном доме, но Тэккер и Бенерон никогда не вдаются в такие мальтузианские рассуждения. Что больше всего поражало автора в те дни и ночи, которые он провел с ними, это взятый ими твердый курс на жизнь прежде всего для матери, потом для ребенка и по мере возможности для них обоих. Особенно любопытно было наблюдать, с какой честностью Тэккер и Бенерон взяли на себя ответственность за эту смерть, в которой были совершенно не виноваты. Они впервые узнали об этой женщине лишь за несколько часов до ее смерти. Да, но они спасли бы ее, если бы она показалась в Центр хотя бы три месяца назад. Но позвольте! Ведь она даже не знала о существовании Центра. Все равно. Факт тот, что она умерла, находясь под наблюдением Центра. Поэтому ее смерть должна быть включена в статистику Центра.
Центр не считается с тем, зарегистрирована у него женщина или нет. Он никогда никому не отказывает. И у Тэккер есть правило, что независимо от того, умерла ли женщина через минуту после того, как они ее увидели, или через месяц после благополучно проведенных родов, - это их смерть. Умерла ли она в собственной убогой лачужке или в лучшей больнице Чикаго - все равно они отвечают...
Вот что делает работу этих юных борцов со смертью прообразом более точной медицины будущего. Такая суровая дисциплина исключает возможность всякого рода самообмана и сваливания своих грехов на других врачей или на господа бога. Большой соблазн, конечно, уклониться от ответственности за собственное невежество, за собственные ошибки или незаслуженно приписать себе успех, который вам, по существу, не принадлежит. И эта манера, свойственная некоторым врачам, в значительной степени тормозит развитие лечебного искусства. Когда инженер строит железнодорожный мост и этот мост из-за неправильного проектирования или нечестной работы - проваливается и тонут какие-нибудь важные особы, ответственность за это несет, конечно, инженер. В этом заключается его дисциплина. Врачебная профессия - совсем другое дело. Природа жестока, но она же и благодетельна; человеческая протоплазма имеет наклонность к самоисцелению; болезни часто сами себя изживают. И вполне естественно, конечно, что врач, у которого больная выздоровела благодаря силам природы, вопреки даже его неумелому лечению, всегда может самодовольно сказать: «Вот так мы! Что бы она без нас делала!» А с другой стороны, если пациент погибает, всегда можно свалить это на судьбу или на бога, против которых даже могучая медицина бессильна. В этом заключается недисциплинированность медицинской профессии.
Родовспомогатели Чикагского родильного центра - скорее молодые упрямые инженеры, чем врачи. Они не гладят себя по головке; они знают, что если они будут честны сами с собой, то не будут также морочить и других. В основе их неумолимой требовательности к себе лежит сама мудрость. Их горячая ненависть к смерти, которая иной раз кажется неизбежной, их страх запятнать чистые страницы своей статистики хотя бы одной смертью, - эта ненависть и этот страх помогают им иногда победить самую верную смерть.
VIРедкая неделя проходит без того, чтобы докторам из Центра не приходилось выбирать между жизнью матери и жизнью ребенка. Это суровая проблема, требующая большой вдумчивости и решительности. И только благодаря этим качествам работникам Центра удалось спасти жизнь матери-негритянки, поведение которой трудно назвать иначе, как попыткой самоубийства. Она обратилась в Центр однажды ночью, в марте 1935 года; у нее была беременность на девятом месяце, и она неожиданно заметила у себя немного крови. Наряду с ужасом перед эклямпсией наши хранители матерей одержимы паническим страхом перед кровью. Они стараются внедрить в сознание каждой матери необходимость величайшей бдительности ко всякому кровотечению в дородовой период. Данный случай, в частности, можно было признать даже ложной тревогой; тем не менее негритянка Мэри была отправлена в больницу. Через два дня ее отпустили домой, без схваток, без кровотечения, в полном порядке, и вдруг в ту же самую ночь - отчаянная геморрагия [3].
Это был ужасающий, неудержимый поток крови. Гарри Бенерон осмотрел ее; диагноз был ясен: предлежание последа. Так называется это страшное осложнение, когда послед стремится выйти вперед, когда он находится не там, где ему следует быть, а располагается между ребенком и зевом матки. Поэтому, когда ребенок начинает продвигаться, этот послед, в котором кровь матери связана с кровью ребенка, непременно должен разорваться с опасными, часто роковыми, последствиями. Это и грозило в данный момент негритянке Мэри.
Бенерон, со своим неизменным хладнокровием, быстро, но без суетливости, затампонировал больную, задержал кровавый водопад и немедленно отправил ее назад, в больницу. Врачи больницы всячески старались ускорить появление ребенка, но это им никак не удавалось. Вдруг черная леди разозлилась, вскочила со стола, оттолкнула сестру, пытавшуюся ее задержать, укусила вступившего с нею в борьбу доктора, набросила свое рваное пальто на сорочку и босиком помчалась к себе домой.
Вскоре околоплодный пузырь лопнул, и пошли воды. Начались мучительные родовые схватки. Кровь снова хлынула из нее ручьем, и, казалось, она вот-вот должна умереть. Ее друзья опять позвонили в Центр, и доктора Центра, конечно, вправе были умыть руки, отказавшись выехать к этой неблагодарной особе. Помимо всего, это была чрезвычайно распущенная женщина из самого темного квартала Чикаго. Однако же, не вдаваясь в тонкие рассуждения о том, кто имеет право на жизнь, а кому лучше умереть, «геморрагическая» бригада Центра немедленно приступила к действиям.
Вместе с Тэккер, Бенероном, молодым интерном, студентом-медиком и сестрой в берлогу Мэри было доставлено все необходимое для последней решительной схватки со смертью. В кухне была только печь да хромой стол. Во всей квартире нашлось всего два стула. В одной каморке стояла кровать, покрытая драным одеялом, в другой был свален уголь, и когда Тэккер мельком туда заглянула, она увидела кошку, облизывавшую своих котят. Двадцать четыре часа продежурила наша бригада у Мэри, всеми способами сдерживая кровотечение, которое то и дело возобновлялось. На короткое время один из членов бригады отлучился, чтобы поискать среди местного населения черных женщин, которые согласились бы дать свою кровь, если понадобится переливание крови. Спустя два-три часа Тэккер тоже отлучилась: она поехала в крошечную лабораторию Центра определить группу крови этих женщин, чтобы убедиться в безопасности переливания. Бенерон ни на минуту не отходил от больной, которая все больше и больше слабела...
