Поль де Крайф - Борьба за жизнь
Но тут напрашивается еще один любопытный вопрос, который с научной точки зрения, пожалуй, не так уж глуп. Если большая доза сульфаниламида опасна, то, может быть, маленькая, в соединении с эллиотовским тепловым лечением, окажется смертельным врагом стрептококка, угрожающего жизни рожениц? Так же, как препарат «606» в небольшой дозе, комбинированный с общей искусственной лихорадкой, считается теперь самым могучим средством против роковых последствий сифилиса. А может быть, это опять выйдет слишком дорого?
Глава третья
СПАСИТЕЛИ МАТЕРЕЙ
И все-таки наука - мощная сила. Кажется, что она беспредельно может помогать нашим борцам в их борьбе за начало жизни. Пускай себе законы экономики мешают борцам за жизнь устраивать массовые опыты с новыми жизнеспасительными средствами. Наши борцы могут теперь плевать на экономику и натягивать нос ретивым экономистам. Ибо им удалось сделать искусство родовспоможения настолько экономным, что действительно оказывается дешевле спасать жизнь всех матерей, чем позволить умереть хотя бы одной из них.
Это великое искусство способно отражать теперь трех главных матереубийц - эклямпсию, кровотечение, инфекцию - с такой силой, что если бы оно применялось всюду, то опаснейшая профессия рожать детей превратилась бы в самое невинное занятие. Теоретически такой науки не существует. В данный момент есть пока еще только одно акушерское учреждение, где рожать детей настолько безопасно, что если бы всюду относились к этому делу так же умело и внимательно, то не пятнадцать тысяч матерей погибали бы ежегодно от родов, а едва ли, может быть, и две тысячи.
Статистика Чикагского родильного центра ясно говорит о том, что рожать детей в этом учреждении в семь раз безопаснее, чем где бы то ни было в Америке, если учесть общую цифру родовой смертности в нашей стране.
Метод работы Чикагского родильного центра весьма практичен и, несомненно, поучителен для массы наших молодых врачей. Для него не требуется дорогих зданий из стекла, белых плиток и мрамора; он применим всюду без изменения существующей в Америке пропорции: трое детей из четырех рождаются у себя дома. Его жизнеспасительная сила действует безотказно, несмотря на острый недостаток в родильных домах, созданию которых мешает наша лжеэкономика. Учащаяся молодежь Чикагского центра ведет борьбу со смертью в трущобах и хижинах, стоящих по своим условиям много ниже среднего уровня миллиона пятисот тысяч жилищ, в которых ежегодно рождаются американские дети.
Сравнение статистики Центра с общеамериканской родовой смертностью не голословно и не основано на подобранных цифрах. За пять лет существования Центра его работники приняли свыше четырнадцати тысяч родов. И только двенадцать женщин умерло в непосредственной связи с родами. Меньше чем одна на тысячу двести! Против одной на сто пятьдесят пять рожениц, умирающих в среднем в Америке. И между тем как по всей стране три младенца из четырех рождаются дома, врачи Центра принимают девять младенцев из десяти в обстановке, несравненно более грязной и нищенской, нежели условия среднего жилища нашей «процветающей» Америки.
IIРаботники Чикагского родильного центра впервые стали обслуживать рожениц - при обязательном условии их принадлежности к беднейшему классу населения - с июля 1932 года, в период острого экономического кризиса. Горячие это были денечки, когда они устраивались в старом-престаром доме на углу улицы Мэксуел и Ньюбери-авеню, в самом сердце квартала, известного в Чикаго под названием «Проклятого двадцатого». Это было время, когда не одна чикагская больница закрыла у себя родильное отделение из-за отсутствия денег. Но таков уж человеческий оптимизм, что дети продолжали сыпаться из матерей, лишенных всяких средств к существованию, и в таких жилищах, которые едва ли годились для убежища собакам или скоту. Здесь врачи только что организованного Центра в любое время дня и ночи принимали по десяти младенцев ежедневно. Они помогали ежемесячному появлению на свет трехсот здоровых новорожденных в грязных, кишащих клопами трущобах, где ни одно новое живое существо не могло рассчитывать на радушный прием.
Уже с самого начала работы Центра бросается в глаза полное отсутствие материнской смертности, и это может показаться еще более удивительным, если принять во внимание относительную молодость и неопытность его персонала. Все дело, видите ли, в том, что работа Центра, по существу, началась не с момента его формального открытия в 1932 году, а за тридцать семь лет до того, в 1895 году. Тогда у него не было еще ни помещения, ни аппаратуры, ни денег. Он жил в мечтах одного юного врача-интерна чикагской больницы Кук-Каунти. Это был молодой, не оперившийся еще акушер, у которого единственным багажом было пламя ненависти к страданиям и смерти - обычным по тому времени последствиям деторождения.
Этим интерном был Джозеф де Ли. В больнице на его обязанности лежало и он считал это для себя честью - помогать появлению на свет детей незамужних матерей. Он видел, как они уходили из больницы с ребятами на руках, не зная, куда идти, не имея гроша за душой. Он видел, как, лишенные дружеской поддержки, они попадали затем в руки сводников. Эти последние отправляли незаконнорожденных младенцев на детские фермы, где те вскоре умирали. А матерей они продавали в публичные дома.
Но де Ли не был плаксивым причитальщиком; его идея помощи матерям была достаточно практичной. В те варварские времена рожать детей было еще опаснее, чем теперь. Лучшие (!) доктора отказывались принимать роды. Самые богатые женщины не могли рассчитывать на хорошую акушерскую помощь. Родильная лихорадка вспыхивала не малыми, а большими эпидемиями, и гораздо больше детей слепло и погибало. С первых же шагов де Ли понял самую суть дела. Он знал, что доктора вовсе не хотели убивать матерей и калечить ребят. Они просто не умели делать иначе. Так почему бы не использовать этих незамужних матерей, почему не организовать обслуживание бедных, хотя и замужних, матерей, чтобы научить работе чикагских врачей, которым в осуществлении их добрых намерений мешала только акушерская безграмотность.
Де Ли не ариец, и всегда гордился этим. Чтобы открыть диспансер на улице Мэксуел, он стал выпрашивать деньги у богатых еврейских дам. Сам он был беден и жил на одном хлебе с молоком, чтобы дать возможность бедным женщинам - впервые в истории Чикаго! - воспользоваться новейшими достижениями родовспомогательного искусства. Он был аскетом и отказывал себе во всем, чтобы как-нибудь содержать свой маленький диспансер, приютившийся в старом, грязном многоквартирном доме. До поздней ночи он занимался и строил планы, ложился спать с воспаленными от усталости глазами, а через час уже бежал по холоду, в метель, с фонарем в руке, принимать роды у какой-нибудь несчастной, забытой матери. Он придал совершенно новый уклон акушерской науке, которую изучал в больших родильных учреждениях Вены и Берлина; он показывал молодым студентам и интернам, что эта наука может с таким же замечательным успехом применяться в хижинах, как и в больницах.
С того времени и до настоящего момента де Ли остался и фанатически требовательным и в то же время терпеливым учителем. Широкая практика среди бедных дала ему такой большой опыт, что богатые дамы стали приглашать его к себе на роды, за что их мужья щедро расплачивались, а де Ли эти деньги вкладывал в свой диспансер в чикагском «гетто».
Небольшой родильный приют, который он основал для бедных женщин с осложненными родами, превратился впоследствии в один из самых роскошных родильных домов в мире. Подходя к новому Чикагскому родильному дому, можно принять его издали за собор.
И вот на самом гребне успеха нашему доктору-мечтателю пришлось пережить горькие минуты. В 1931 году начался денежный голод. Родильный дом был придан Чикагскому университету, и поскольку университету, существовавшему на благотворительные средства, трудно было обеспечить приличное содержание белокаменному готическому зданию больницы, было решено закрыть убогий диспансер на улице Мэксуел.
Что станет с тысячами бедных женщин, которые до сих пор получали такую помощь и заботу, какую лучшая больница едва ли могла предоставить супруге банкира?
Де Ли никогда не был женат. Этот облезлый Дом спасения в «Проклятом двадцатом» квартале заменял ему семейный очаг. Три четверти американских детей рождаются дома, и старенький диспансер был главным научным штабом, где студенты, доктора и сестры учились превращать худшую из квартир в копию лучшей больницы. И больше всего их учили тому, что все матери, кем бы они ни были - нищими, богомолками или проститутками, - прежде всего люди, потому что для де Ли все они были «миссис», все были матерями. Это было главной основой учения де Ли, а к этому добавлялось еще, что каждая женщина, стоящая на пороге материнства, должна получить всю ласку, на какую способно человеческое сердце. В вопросах политики де Ли был консерватором и якшался с чикагской плутократией, но в вопросах родовспоможения он придерживался социалистических взглядов. При всяком споре, когда вопрос колебался - что так характерно для нашего экономического строя - между жизнью матерей и долларами, де Ли говорил:
