Эрнст Кассирер - Философия символических форм. Том 1. Язык
Cp. Sayce. Introduction to the science of language. Vol. I, p. 412.
[112]
Подобные примеры из области папуасских языков см. Ray. Torres‑expedition, III, p. 46, 288, 331, 345, 373; см. также: Fr. Müller. Die Papuasprachen. // Globus, Bd. 72 (1897), S. 140. В языке кивай одно и то же слово (potoro) употребляется и для обозначения тройки, и для обозначения четверки: его значение, возможно, «несколько», в то время как любое число больше трех передается с помощью sirio «многие» (Ray, цит. соч., с. 306). Относительно меланезийских языков см. Н. С. von der Gabelentz· a.a. O., S. 258. В языке бакаири, как свидетельствует фон дер Штайнен, существуют ясные признаки того, что двойка образует «границу древней арифметики» — она была выражением множественности вообще; слово, с чьей помощью она обозначается в этом языке, возводится им к словосочетанию, значащему, собственно говоря, «с тобой» (Die Bakairi‑Sprache, S. 352–353).
[113]
Ср. в связи с этим материал в работе: Usener. Dreizahl. // Rheinisches Museum, N. F., Bd. 58.
[114]
Cp. Brockelmann. Grandriß, I, S. 484, II, S. 273.
[115]
Cp. Meillet. Einführung in die vergleichende Grammatik der indogermanischen Sprachen, S. 252; Brugmann. Kurze vergleichende Grammatik, S. 369.
[116]
Как известно, из немецких диалектов вестфальский и баварско — верехнеав — стрийский сохранили эти реликты двойственного числа; подробнее см., например, Jacob Grimm. Deutsche Grammatik, I, S. 339.
[117]
Miklosich. Vergleichende Grammatik der slawischen Sprachen, Bd. IV, S. 40; o совершенно аналогичных явлениях в финно — угорских языках см., например, Szinnyei. Finnisch‑ugrische Sprachwissenschaft, Leipzig, 1910, S. 60.
[118]
Ср. по этому вопросу Benfey. Das indogermanische Thema des Zahlworts «zwei» ist du. Göttingen, 1876; Бругман также предполагает, что индоевропейское *duuo «в конечном итоге восходит к представлениям о лице» — Brugmann. Grundriß, II, 2, S. 8.
[119]
Scherer. Zur Geschichte der deutschen Sprache, S. 308, 355.
[120]
См. Meinhof. Bantugrammatik, S. 8–9.
[121]
Cp. Brockelmann. Kurzgefaßte vergleichende Grammatik, S. 222.
[122]
Brugmann. Griechische Grammatik. 3. Aufl., S. 371; Meillet. a.a. O., S. 6; ср. также Fr. Müller. Der Dual im indogermanischen und semitischen Sprachgebiet. // Sitzungsberichte der Wiener Akademie. Philos. — hist. Kl., Bd. XXXV.
[123]
В древнеегипетском языке двойственное число еще широко употребляется, в то время как в коптском оно сохранилось лишь в виде реликтов (см. Егтап. Ägyptische Grammatik, S. 106; Steindorf. Koptische Grammatik, S. 69, 73).
[124]
Cp. Jacob Grimm. Kleinere Schriften, Bd. III, S. 239.
[125]
Fr. Müller, Grundriß, II, S. 76–77. См. также замечание Г. фон дер Габелен — ца (G. von der Gabelentz. Die Sprachwissenschaft. S. 296–297): «Семейная жизнь олицетворяет, если… выражаться грамматически, все личные местоимения, в единственном, двойственном и множественном числе; семья или род ощущают себя в качестве существующей во времени единицы, противопоставленной другим семьям, "Мы" контрастирует с "Вы" и "Они". Я полагаю, что это не просто игра словами. Где найти более удачные основы личного местоимения, как не в протяженности привычной семейной жизни? Порой даже кажется, словно языки хранят воспоминание о связи между представлением о женщине и представлением о "Ты". Китайский язык обозначает и то, и другое одним и тем же словом… Сходная ситуация существует в тайских языках, где слог те объединяет в себе значение "Ты" и "мать"».
[126]
Ср. Codrington. Melanesian languages, p. 111–112; Ray. Torres‑expedition, III, p. 428 и др.
[127]
Подробнее см. Matthews. Aboriginal languages of Victoria (Journal and proceedings of the R. society of N‑S. Wales, vol. XXXVI, p. 72), а также Languages of some native tribes of Queensland etc., ibid., p. 155–156, 162. Разные формы множественного числа личных местоимений обнаруживаются также в языках мун — да и в языке никобар (ср. P. W. Schmidt. Die Mon‑Khmer‑Völker. S. 50–51). Для языков американских аборигенов см. различные примеры употребления «инклюзива» и «эксклюзива» в справочнике Боаса (Handbook, p. 573–574, 761–762, 815 и др.), а также в кн.: von der Steinen. Bakairi‑Sprache, S. 349–350.
[128]
См. Humboldt. Kawi‑Werk, II, S. 39.
[129]
См., например, G. F. Lipps. Untersuchungen über die Grundlagen der Mathematik. //Wundts Philosophische Studien, Bd. IX‑XI, XIV.
[130]
Ср. в связи с этим верные замечания Вертхаймера, пит. соч., особенно с. 365.
[131]
См. Osthoff. Vom Suppletivwesen der indogermanischen Sprachen. Heidelberg, 1899, S. 49.
[132]
Примеры такого рода, особенно из африканских языков, см.: Meinhof. Bantugrammatik, S. 84; Westermann. Ewe‑Grammatik, S. 102; Golasprache, S. 39, 47; Roehl. Schambala‑Grammatik, S. 25.
[133]
Примеры: Roehl. a.a. O., S. 25; Codrington. Melanesian languages, p. 274; Gatschet. Klamath language, p. 520–521.
[134]
См., например, Migeod. The Mende language. London, 1908, p. 65. Из семитских языков лишь арабский выработал особую форму сравнения прилагательных, так называемый «элатив»; согласно Брокельману (Brockelmann. Grundriß, I, S. 372, II, S. 210), речь в данном случае идет о совсем недавнем, специфически арабском образовании.
[135]
В нубийском языке (Reinisch. Nuba‑Sprache, S. 31) сравнительная степень выражается послелогом, который значит «над»; в языке фиджи в той же функции употребляется наречие со значением «поверх» (ср. Н. С. von der Gabelentz. Melanesische Sprachen, S. 60–61). Индоевропейские сравнительные суффиксы — его-, — tero- происходят, согласно Бругману (Kurze vergleichende Grammatik, S. 321), от наречий с пространственным значением.
[136]
Такая интерпретация местоимения как всего лишь «idée suppléante» может быть найдена, например, у Рауля де ля Грассери: Raoul de la Grasserie. Du verbe comme générater des autres parties du discours. Paris, 1914. Сам термин «местоимение», pronomen или αντωνυμία у античных грамматиков, восходит к такому представлению: ср., например, Apollonius. De syntaxi, L. II, cap. 5.
[137]
Humboldt. Einleitung zum Kawi‑Werk (Werke, Bd. VII, l, S. 103–104); ср. также его исследование о двойственном числе (Werke, Bd. VI, l, S. 26) и о родстве наречий места и местоимений (Werke, Bd. VI, l, S. 304).
[138]
Jacob Grimm. Deutsche Grammatik, Bd. I, S. 335; W. Scherer. Zur Geschichte der deutschen Sprache, S. 215.
[139]
Ср. в связи с этим: G. von der Gablentz. Chinesische Grammatik, S. 112–113.
[140]
Подробнее см.: H. Winkler. Der ural‑altaische Sprachstamm, S. 59, 160–161; Hoffmann. Japanische Sprachlehre, S. 91; J. J. Schmidt. Grammatik der mongolischen Sprache. Petersburg, 1831, S. 44–45.
[141]
Об общем приеме, используемом семитскими языками для выражения возвратных местоимений, см. Brockelmann. Grundriß, II, S. 228, 327; в большинстве случаев возвратное местоимение передается описательно, через слово со значением «душа», или его синонимы, «мужчина», «голова», «сущность».
[142]
Подробнее см.: Grimm. Deutsches Wörterbuch, Bd. VII, Sp. 1561–1562.
[143]
Steindorff. Koptische Grammatik, § 88; сходно в древнеегипетском, ср. Егтап. a.a. O., S. 85.
[144]
Ср. Brandstetter. Indonesisch und Indogermanisch im Satzbau. Luzern, 1914, S. 18.
[145]
Whitney. Indische Grammatik, S. 190; Delbrück. Vergleichende Syntax, Bd. I, S. 477.
[146]
Cp. Wundt. Die Sprache, Bd. II, S. 47–48 и приведенные там примеры из компендиума Фр. Мюллера. К совершенно иной сфере, чем рассмотренные здесь явления, относятся субстантивные или адъективные перифразы личных местоимений, чье употребление обусловлено соображениями этикета и церемониала, и которые, согласно Гумбольдту (Werke, VI, 1, S. 307–308; Kawi‑Werk, II, S. 335), характерны для «полуцивилизованного состояния». В этом случае для второго лица — для обозначения того, к кому обращаются, — употребляются возвеличивающие выражения (такие, как «повелитель», «великолепие»), а для собственного «Я» — фигуры уничижения (такие, как «слуга», «раб» и т. д.). Дальше других пошел в этом отношении японский язык, где употребление личных местоимений полностью вытеснено подобными формулами вежливости, самым тщательным образом расписанными в зависимости от рангов говорящего и того, к кому он обращается. «Различение трех грамматических лиц (я, ты, он), — говорит об этом Гофман (Japanische Sprachlehre, S. 75), — чуждо японскому языку. Все лица, как говорящего, так и того, к кому он обращается или о ком он говорит, трактуются как содержание представления, или, выражаясь нашими терминами, в третьем лице, а этикет должен решить, учитывая значение прилагательных, какое из лиц именуется тем или иным словом. Только этикет разрешает вопрос о делении на Я и не — Я, принижает одно и возвышает другое».
