Генри Петроски - Книга на книжной полке
В общем, было множество причин искать альтернативу глине, камню и папирусу, но, как это часто бывало в истории технологии, толчком к переменам послужило событие внетехнологического характера. Если верить «Естественной истории» Плиния Старшего[42], пергамский царь Эвмен II решил импортировать папирус, чтобы учредить библиотеку, которая могла бы соперничать с Александрийской, но Птолемей Филадельф не разрешил вывозить ценный материал из Египта. Эвмен не сдался и приказал изготавливать гладкие и тонкие листы из овечьей кожи: именно этот материал должен был заменить папирус. По словам Плиния, его назвали пергаментом (charta pergamena), по месту происхождения. На самом деле пергамент изобрели раньше: во времена Эвмена он просто вновь вошел в употребление. До этого его называли membrana. В современном употреблении слово «пергамент» обычно означает любой материал для письма, «сделанный из кожи овцы, козы или другого животного»[43].
Еще одной альтернативой папирусу был велень. Хотя часто велень и пергамент путают, это, строго говоря, разные материалы. Велень (от фр. vélin, ср. англ. veal, «телятина») изготавливался из телячьей кожи, хотя латинское vellum обозначало также шкуру овцы и других животных[44]. В самом деле, «кожу почти всех повсеместно известных домашних животных, и даже рыб, брали, чтобы приготовить материал для письма»[45]; из кожи мертворожденных ягнят и телят получался «превосходный, тончайший»[46] материал. Время показало, что велень и пергамент долговечнее папируса. К сожалению, материалы животного происхождения обходились недешево: «из кожи одной овцы можно было выделать лишь один лист (складываемый в два) книги формата ин-фолио»[47]. Так что для того, чтобы написать один кодекс, требовалось забить «очень большое стадо овец».
Способность животной кожи выдерживать шнуровку означала, что листы пергамента можно обрезать до стандартных форматов и сшивать вместе, чтобы получались свитки, или «книги», сделанные из «сшитых листов, сложенных гармошкой»[48], или кодексы. Высказывалось мнение, что «прямоугольная» форма животных «продиктовала форму книги – условность, с которой мы до сих пор живем»[49]. В действительности уже самые ранние кодексы были прямоугольными: эта форма появляется как результат сгибания и сшивания листов папируса, а форма этих листов стала такой не из-за особенностей растения, а из-за техники изготовления: из листов должны были получаться свитки. Но прямоугольник можно согнуть двумя способами: у сложенного листа либо высота окажется больше ширины, либо ширина больше высоты. Письмо зависит от ориентации страницы – в век компьютеров мы называем ее соответственно книжной (вертикальной) или альбомной (горизонтальной). Поскольку кодексу предшествовал свиток, видимо, казалось естественным придавать ранним кодексам альбомную ориентацию: столбцы строк выглядели практически так же, как в свитке. Но необходимость скреплять сложенные листы по одному краю обусловила переход к книжной ориентации: так шов становился длиннее, что обеспечивало переплету максимальную прочность.
Поэтому практически у всех ранних книг была вертикальная (книжная) ориентация, которая и сегодня встречается чаще всего. Две книги необычной формы, изданные в конце XX века, прекрасно демонстрируют, какая разница между переплетами, выполненными по длинной или по короткой стороне листа. Книга Джудит Дюпре «Небоскребы» узкая и высокая, как и сами эти здания; размер страницы – примерно 19 × 46 сантиметров. Как и подобает книге на такую тему, она переплетена по длинному краю. Такой переплет очень крепко держит страницы, в каком бы положении книга ни находилась. Книга прочно стоит на полке и крепко держится в руках у читателя: это создает образ хорошо построенного высокого здания. Следующая книга Дюпре «Мосты», сообразно теме, широкая и невысокая. Ее страницы размером 46 × 19 сантиметров сшиты по короткому краю. С такой книгой нужно обращаться осторожно.
Независимо от того, почему в древности книги стали прямоугольными, страницы ранних кодексов буквально связывались между деревянными крышками, концы которых часто делали скошенными, искривленными или закругленными[50]. В крышках проделывались желобки и пазы, чтобы страницы хорошо крепились к обложкам. Крышки кодексов, несомненно, происходили от деревянных табличек для записей, но, скорее всего, были больше и толще, чем те, что использовались в табличках-«блокнотах». Кодексы, таким образом, оказывались более тяжелыми и громоздкими, но читать их было гораздо удобнее, чем свитки.
Сверху вниз: резчики скашивали, выгибали и закругляли края деревянных крышек переплета
Древние кодексы часто хранились на столе или на полке; нередко они были наклонными, как поверхность для письма. На такой наклонной поверхности передняя обложка книги могла выглядеть как произведение искусства, а также ясно указывать на то, что под ней лежат исписанные листы. Переплетные крышки могли быть обтянуты пергаментом, дубленой кожей, тканью или чем-то еще. Особенно ценились книги в окладе – переплете, инкрустированном драгоценными камнями или богато украшенном каким-либо другим способом. Оправданием такой роскоши обычно служило содержание книги – религиозное или церемониальное.
На обложке редко обозначалось название книги или имя автора. У кодексов вообще не было названий в нашем понимании: возможно, книги опознавали по словам на первой странице с текстом. Например, книга, которую мы сегодня знаем под названием «О природе вещей» (De rerum natura), вполне могла именоваться по начальным словам поэмы Лукреция: «Рода Энеева мать» (Aenadum genetrix)[51]. Не было и номеров страниц: нужные места отыскивались по ключевым словам в тексте.
Свиток удерживается в нужном положении благодаря подставке с прорезями. На иллюстрации изображен святой Иероним (ок. 347–420)
Когда ученый находил в свитке или кодексе отрывок, который он собирался изучить или скопировать, ему нужно было какое-то приспособление, чтобы удержать свиток на нужном месте и освободить руки для писчих принадлежностей. Для удержания свитков придумали много хитроумных устройств, например, подставку с прорезями. За такой подставкой сидит святой Иероним на иллюстрации к манускрипту «Чудеса Божьей матери» (Les Miracles de Nostre Dame), созданному в Гааге в 1456 году[52]. Хотя эта технология, возможно, и не такая древняя – художники Возрождения, вероятно, позволяли себе некоторые вольности в изображении предметов, невзирая на историческую правду, – иллюстрация показывает, как менялась мебель в зависимости от книг. Иногда вес самого папируса удерживал его в нужном читателю или переписчику положении. При необходимости поверх свитка можно было положить нить, на концах которой подвешивались грузила: нить расправляла свиток и удерживала его на месте. Такое приспособление можно увидеть на рисунке, изображающем Жана Мьело – писца XV века, секретаря герцога Бургундии Филиппа Доброго[53]. Впрочем, если только секретарь не готовил какой-нибудь церемониальный документ, в рисунок вкрался занятный анахронизм: Мьело переписывает что-то из кодекса в свиток. (Кодекс, с которым работает Мьело, тоже раскрыт на нужном месте и удерживается нитью с грузилом. Это полезное приспособление до сих пор используется в хранилищах редких книг.)
Мьело работает за конторкой, по форме напоминающей походную палатку. Через эту конторку перекинут свиток; он удерживается в нужном положении. Хотя наклон конторки кажется чрезмерным – он почти вертикален, – похоже, именно такой наклон был предпочтителен: так художники часто предпочитают работать над картиной, почти вертикально стоящей на мольберте. Античную и средневековую каллиграфию можно рассматривать как художественную трактовку языка: каллиграф – скорее рисовальщик, чем писатель. Переписчику даже не нужно было быть грамотным, чтобы скопировать написанное кем-то другим.
Писец XV века Жан Мьело пишет в свитке
Текст в свитках чаще располагали колонками, как в открытом кодексе на полке справа. Именно способ письма в свитках обусловил использование колонок в кодексах, а затем и в первопечатных книгах
Столы с наклонной поверхностью, хотя и не с таким крутым уклоном, использовались до конца XIX века; такой дизайн бывает и у современных столов, а также у клавиатуры пишущей машинки. Сегодня у многих компьютерных клавиатур есть убираемые ножки, которые можно зафиксировать в выдвинутом положении: клавиши располагаются ярусами, как на старых пишущих машинках, механических и электрических. Поскольку клавиатура моего ноутбука плоская, я делаю ее наклонной, подложив под задний край компьютера книгу. Так мне удобнее работать с верхними клавишами. Такой же эффект получится, если я наклонюсь над клавиатурой, но в этой позе я быстро устаю. Даже когда я не печатаю на клавиатуре, наклонная поверхность мне нравится больше. Когда я, сидя в мягком кресле, вычитывал предварительный вариант этой книги, я клал правую ногу поверх левой или на стул, чтобы моя рукопись, в которой я делал пометки, лежала на наклонной поверхности. Как мы увидим далее, тяга к наклонным плоскостям, вне зависимости от их конкретных форм, оказала большое влияние на развитие книжных полок.
