Александр Строев - Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну»
Его Императорскому Величеству
Екатерине Великой
16 7бря 1775, Дрезден и потом Варшава
Если рок не позволит мне воспользоваться благоприятным случаем и увидеть Вашу Августейшую Особу, у которой на челе начертаны знаки истинной добродетели, соблаговолите, В. И. В., причислить меня к своим далеким почитателям и поклонникам.
Я Философ из Черногории. Ах, как странно другу Людей находиться в окружении Варваров!.. Правду сказать, это чудо, равное тому, что на Российском престоле мы зрим Даму, превосходящую всех ученостью и вознесенную над всеми мужчинами Империи более обширной, чем некогда Римская. Я не богат, более того, нынче я дошел до крайней нищеты, за хвалы не взыскуя и не получая награды от хвалимого. Воистину, не часто случается возносить хвалы, ибо многочисленные пороки нынешнего века принуждают меня указывать на Антихриста.
Нынче я осмелился писать к В. И. В., послать вам мой портрет, изготовленный в Париже, и публично посвятить вам Стихи, в честь полезнейшего и добродетельного по природе своей Честолюбия вашего и великой заслуги быть Покровительницей Добродетели.
Если бы существовало много Екатерин II, я повременил бы и сперва снискал известность, воспев ее деяния в Поэме ученой и длинной, наподобие Тассо; Божьей милостью и усердными трудами я добился того, что коронован Поэтом и поелику дело обстоит иначе, соблаговолите принять в качестве любезного подношения мой Дар, хоть он и Малый. За сим, смею Вас уверить, что Честолюбие мое будет удовлетворено не иначе, как званием вашего Поэта и Историка.
«Настанет день, когда мое перо пророка
Опишет въяве то, что нынче недалеко.»
«Как сладко думать, говорить себе:
Везде сейчас хвалы возносятся тебе.
При Имени моем Народы не стенают,
А в горестях своих меня не обвиняют.
Их темная вражда не хмурит мне лица,
Навстречу мне все устремляются сердца.
Так радуетесь Вы.»[766]
Вот Портрет и Хвала, по праву причитающиеся В. И. В. Мне остается только восхищаться Вами и горячо надеяться увидеть вблизи Великую императрицу, которая издали, как Солнце, несет благодеяния Миру словесности, политики и войны.
Я был в Черногории. Сей народ уже находится под вашим высочайшим Покровительством, но я увидал, что он беден и разорен прошедшей войной. Правду сказать, что за их отношение к Степану Малому не заслуживают они, как в прежние годы, благодеяний, изливаемых великой Россией. Но что же? Дух невежества и смуты стал причиной разорения народа, который более других досаждал России в этой войне. Посему
«Не рассуждай понапрасну о них, но немедля спасайся,
Ибо хотя древняя слава о них не поет,
Страшный они и скупой, жаждущий крови народ:
Жестоких обычаев их ты остерегайся.»
Историю мою с черногорцами В. И. В. может в подробностях узнать от великого своего министра Потемкина. Я должен был прибыть вместе с Полномочным Архимандритом Черногории, дабы припасть к ногам его величества, вместо того чтобы философствовать с мужчинами и складывать в Дрездене стихи для Вдовствующей Курфюрстины Саксонской, а нынче в Варшаве для Понятовского. О, жестокий жребий для столь возвышенной Души, как моя! Я утешаюсь тем, что если римский диктатор Марий умер в нищете, я все-таки живу среди разобщенных польских конфедератов, в надежде возродиться однажды под бессмертной сенью Екатерины II. Но слишком я Малый, чтобы говорить обо мне, и не смею надеяться на помощь и покровительство. И Архимандрит, и бедные Черногорцы, и я надеемся только на благодеяния В. И. В. Пусть же Архимандриту Петру Петровичу будет дарована милость испить в уголке из великого фонтана Императорских благодеяний, а если мне еще суждено отправиться в путь, первую же поездку я совершу в Петербург, чтобы самому объявить о том, что имею честь навеки пребывать перед лицом всего света
В. И. В. покорнейшим и преданнейшим слугой Граф Стефан Заннович.Первое письмо Заннович построил излишне сложно, стараясь разыграть все свои козыри: молодой привлекательный мужчина (прилагается портрет), философ, который может стать историком славного царствования (увы, его постигла та же участь, что и остальных незадачливых историков). Заннович представляется как граф, а не принц, он коронован только как Поэт (но все же коронован), при этом намекая, что он на самом деле погибший Степан Малый. Второе письмо написано предельно просто (почему оно, в отличие от первого, не было переведено с итальянского), и цель его яснее ясного — просьба выслать денег.
2.2. Степан Заннович к Екатерине II, [8 декабря 1775][767]
Его Императорскому Величеству
Дрезден, 16 Хбря 1775
Знаете ли Вы, для чего второй раз пишу я Екатерине II, Императрице всея Руси и Покровительнице всех добродетелей? Для того, что нет у меня денег совершить путешествие в Санкт-Петербург. Господь призывает меня в Россию, ибо общий язык и вера делают меня согражданином отважных Русских, Победителей Турок. Наш общий ангел-хранитель побуждает меня беспрестанно писать В. И. В. и стараться поведать о себе. Знаю, что от того скоро стану я богат и счастлив. У Екатерины II премного добродетелей. Прекраснейшая из них состоит в том, чтобы отличать достоинства и награждать их, не взирая на глупцов и на этикет. Кто знает эту великую истину лучше, чем В. И. В.? Потому я все надежды возлагаю на вас. Фридрих III (так!), Король Пруссии, пишет и отвечает мне. Он лев слишком старый, и потому я не получил от него ничего, кроме слов. К тому же Русские в Германии говорят мне, что Екатерина II пишет наравне с Фридрихом III и более его покровительствует литературе и литераторам. Душа великая, для Трона рожденная, без помощи Твоей я пропал!.. Архимандрит Черногории прибегает к моему заступничеству перед В. И. В. Для себя желаю только одного: чтобы Екатерина II жила бессмертною, как Природа, на благо людей мудрых и добродетельных. Надеюсь, что мое первое Письмо и Стихи, обращенные к В. И. В., находятся ныне в Ваших августейших руках, так же как, может быть, и мой Портрет. Не забудьте, что любезное Письмо ваше будет для меня ценнее и дороже, чем Переводной Вексель.
col1_0 здоровья и бодрости и прошу верить, что я без всякой корысти пребываю
В. И. В. преданным почитателем Граф Заннович-Баббиндон.Анахарсис Клоц и шевалье д’Эон (1792)
В мае 1792 г., в возрасте 64 лет, кавалерша д’Эон отправила из Лондона в подарок Анахарсису Клопу свой гравированный портрет в виде воительницы Афины-Паллады. Народный трибун ответил даме убийственно серьезным посланием, поставив на службу Революции эоновы мифы. Он напечатал его в «Парижской хронике» (Chronique de Paris) 8 июня 1792 г. (№ 161).
Анахарсис Клоц к кавалерше д’Эон, [12 мая 1792][768]Париж, 12 мая четвертого года.
Рука фаций вручила мне портрет галльской Минервы. Вместо благодарности я позволю себе заметить Героине нашего времени, что пришло время увековечить ей свою славу, вооружившись с головы до пят, как Фалестра и Жанна д’Арк, чтобы помочь нам избавить мир от адского племени тиранов. Нашей эпической поэме не достает песни о кавалерше д’Эон. Ты спишь, Эон, ты спишь, а деспоты бдят, ты предпочитаешь убранства победоносным доспехам Ахилла. Устыдись и иди, отчизна зовет тебя. Фаланга амазонок полетит по твоим стопам против угнетателей рода человеческого. Приди же, и победа будет за нами.
Анахарсис Клоц.Кавалерша 2 июня сообщила, что отправляет своего племянника, «молодого, сильного и смелого, которого любовь к правам человека заставила покинуть английскую службу». 14 июля 1792 г. Клоц, не удовлетворенный ответом, поторопил даму, уверяя, что Военный комитет Национального собрания ждет ее[769]. Д’Эон воспользовался случаем напомнить о себе и обратился к революционному правительству с просьбой призвать ее/его под знамена в армию генерала Дюмурье, сохранив за ней/ним прежнее воинское звание.
24 ноября 1792 г. д’Эон отправляет письма Карно[770] и Анархасису Клоцу[771]. Во втором он напоминает о своем давнем ходатайстве и продолжает игру:
«Не получая никаких новостей от доблестного Анахарсиса Клоца, я потеряла всякую надежду, и храбрость наполовину покинула меня; я горевала от того, что не смогла оказаться в Шампани, я плакала и рыдала над своей судьбой и над прекрасным оружием, которое я здесь заказала для себя и для отмщения моей поруганной отчизны. По счастью, я не купила лошадей и не пошила мундир, ибо если бы я неосторожно покинула одежды, приличные моему полу, не получив патента, женщины подняли бы на смех меня, опрометчивое и безуспешное желание вернуться на войну в моем возрасте».
