Александр Строев - Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну»
Я имею честь пребывать с наилучшими чувствами, и проч.
Иосиф Абаиси (1771)
Письма Абаиси интересны, во-первых, как очередной вариант биографии восточного принца, лишенного захватчиками престола (ср. историю Тревогина, алхимические легенды и т. д.). При большом количестве родни он одинок — нет ни отца, ни жены, ни детей. Во-вторых, письма подчеркивают восприятие русско-турецкой войны в качестве православного крестового похода, где каждый местный правитель оказывается естественным союзником России (ср. послание Феликса Антуана Кастриотто и деятельность Степана Малого). Потому, видимо, самозванца не сослали в Сибирь, а вежливо выпроводили из России, дав денег. Письма написаны на не очень правильном французском, видимо, под диктовку; подписаны другой рукой, явно не привыкшей к перу, при этом написание имени и страны постоянно меняется.
1. Иосиф Абаиси к Екатерине II, [1 октября 1771][754]Пресветлейшая и Державнейшая императрица,
В. И. В. дозволит, чтобы Иосиф Абаисс, принц Палестинский[755], простерся перед престолом и обратил к Вам почтительнейшие мольбы со всей возможной набожностью и смирением. Вот уже несколько лет, как враг христианской веры вторгся в мои владения, изгнал меня, лишил всех доходов и принудил с тех пор скитаться в печали по всей Европе, оставив мать, сестру, братьев и все местное дворянство со всем моим достоянием в тиранской власти неумолимого врага имени Христова. Взъярившись на веру христианскую с началом этой войны и желая вовсе уничтожить истинное и святое поклонение Богу, он избрал предлогом для насилия мою религию и задержку с уплатой дани, слишком высокой и непосильной, ибо непомерной и не сопоставимой с достатком страны. В подобном положении, горестном для сердца и для состояния моего, не оставалось мне ничего иного, как воззвать к великодушной щедрости христианских государей и князей, чтобы уплатить выкуп, требуемый за освобождение родных моих и дворян и составляющий изрядную сумму. Все дворы, которые я посетил, осыпали меня своими милостями, снабдили рекомендациями, паспортами и средствами на дорогу. Но поскольку только лишь В. И. В. защищает религию, которую Османская Порта хотела бы уничтожить, и с помощью Бога Всемогущего, которого мы чтим, своими вечно победоносными армиями унижает ее горделивое воинство, я осмеливаюсь припасть к подножию трона и к стопам вашей священной особы в почтительной уверенности, что вы не оставите своими милостями принца, пострадавшего за дело, которое вы защищаете с такой славой и бескорыстием. Весь христианский Восток славит себя надеждой оказаться однажды под господством и жить по добрым законам Его Величества Императрицы всея Руси и освободиться от постыдного ига, которое его угнетает. В ожидании счастливого свершения столь лестной надежды я умоляю В. И. В., прославленное повсеместно своим милосердием, дать мне возможность вернуться к себе и выкупить родных и дворян моей страны из жестокого плена Османской Порты. Никто не может оставаться с большей преданностью, почтительнейшим поклонением и неколебимой верностью, чем я, Е. И. В., Пресветлейшей, Державнейшей и Всемилостивейшей Государыне всея Руси, покорнейший и преданнейший
Иосиф Абаиси, принц Палестинский[756]. Санкт-Петербург, 1 октября 17712. Иосиф Абаиси к [Н. И. Панину? 1 октября 1771]
Ваше Превосходительство,
Опасение, что я не смогу изыскать благоприятную возможность, чтобы живописать Вашему Превосходительству мое горестное состояние, а пуще того нужду, в которой я нахожусь, понуждает меня умолять вас как можно скорее представить на рассмотрение Е. И. В. прошение, которое я имею честь вам вручить. Только бедственное положение может служить оправданием моей назойливости, но оно никогда не сотрет из моего сердца чувства признательности, с которым я имею честь пребывать, и проч.
Абаиси, принц Палестины[757].Степан Заннович (1773–1775)
1.1. Вольтер к Степану Занновичу, [28 октября 1773][758]
Милостивый Государь, восьмидесятилетний старец, едва избежавший смерти, воскрес, чтобы поблагодарить господина графа Занновича. У него нет сил писать, но и в том плачевном состоянии, в котором он находится, его сердце и ум признательны за милости и чудесные стихи, которыми господин граф его почтил, и которые он недавно получил.
Слабость не позволяет ему долго распространяться о тех чувствах, которые вызвало у него письмо, пришедшее из Турина; он может лишь изъявить свою благодарность, уважение и почтение к автору. Он умрет его почтительнейшим и покорнейшим слугой
Вольтер. Замок Ферней, 28 октября 1773Печатая в Gazzetta universale (19 февраля 1774) свое «посмертное» послание к фернейскому патриарху, Заннович использует элементы вольтеровского мифа, сконцентрированные в его письме, где даже стертые формулы вежливости становятся предметом литературной игры: философ, подобно мессии, умирает и возрождается, он смотрит на себя со стороны, уже из другого мира (третье лицо в письме Вольтера: «Он умрет его почтительнейшим и покорнейшим слугой»). При этом Заннович предлагает патриарху пример образцовой и спокойной философской смерти, тогда как памфлетисты заранее изображали, как Вольтера-антихриста, подобно Дон-Жуану, дьявол унесет в преисподнюю[759]. Вольтер действительно умирал мучительно, от чрезмерной дозы опиума. Его врач Троншен рассказывал: «Эта смерть мирной не была. Г-н де Вольтер впал в чудовищный транс, крича в ярости: „Я оставлен Богом и людьми“. Он кусал пальцы и, сунув руку в ночной горшок, схватил и съел то, что там находилось. Хотел бы я, чтобы все, кто прельстился его книгами, были свидетелями этой смерти. Выдержать подобное зрелище было невозможно» (Gazzette de Cologne, 7 июля 1778 г.)[760]. Но и сам Заннович, которого с юности преследовала мания смерти, умер не легко — в тюрьме он перерезал себе вены осколком стекла.
1.2. Степан Заннович к Вольтеру, [3 февраля 1774][761]
Милостивый Государь, Вы просите меня продолжать мои Далматинские письма. Но Боже мой, в какой критический момент вы увещеваете мой разум! Я болен, и чувствительное сердце мое пребывает в такой меланхолии, что с недавних пор беспрестанно сохнет.
Исповедник, врач и аптекарь стали моими Аристотелем, Гомером, Сократом и Галилеем. Эти достопочтенные, но ненавистные персоны окружили мою постель и сражаются вместе: кто спасает тело, а кто душу — обессиленную и в растерянности, что покидает мои уста.
Беды, вызванные письмом от 28 ноября[*], быстрыми шагами приведут меня ко гробу. Я молод, но в подобном состоянии, когда мне суждено умереть, я старше всех людей на земле. В столь печальном положении меня утешает одно: вечность меня не страшит. Я вижу, как приближаюсь к Господу, с очами, полными желания, и столь сильного, что все говорит мне о милосердии, постоянстве, прощении, благости и надежде; вера помогает мне все превозмочь и почитать за счастье оставить эту жалкую плоть, что купно с моими чувствами ведет упорную и опасную войну с людскими добродетелями; если милосердный Бог снизойдет до моих молитв и обета терпения, с которым я свершил полное треволнений двадцатилетнее паломничество чрез заблуждения человечества, впавшего в грех и соблазн, я буду вечно наслаждаться благами, которых все прочие не могут себе даровать.
Теперь я знаю, что лучше иметь ум благой, а не острый. Я кажусь себе значительней, чем я есть, исцеленным от всех хворей, когда думаю о величии и милосердии Господа… Но, Боже правый… слабость членов не дает мне излить мои сердечные чувства.
Если я умру, в чем нет сомнений, я умру христианином и католиком[763]. Такая кончина — спасение от зияющей вечности: потому и после смерти моей надеюсь быть вам полезным, ибо обещаю помнить о вас. Прощайте.
Колорно, 3 февраля 1774 Граф ЗанновичПерепечатывая письмо в переводе на немецкий, газета Gothaische gelehrte Zeitungen (№ 20, 30 марта 1774) снабдила его следующим примечанием: «Граф Заннович был далматинцем и пламенным гением, окруженным толпой почитателей. Он дружил и переписывался с виднейшими учеными Европы. Он придерживался заблуждений свободомыслия, но расстался с ними, как о том свидетельствует письмо, написанное накануне смерти. Мы не беремся судить о том, получил ли действительно г-н де Вольтер это письмо и принадлежит ли оно на самом деле перу графа»[764].
2.1. Степан Заннович к Екатерине II, [16 сентября 1775][765]
Его Императорскому Величеству
