Григорий Базлов - Русские гусли: история и мифология
В третьем, христианском мифологическом слое понимания «стиха», выражение «белый царь» уже осмысляется либо как Господь Иисус Христос, либо как некий собирательный образ православного, то есть «белого царя». Если же мы будем искать прототип этого «белого царя», ориентируясь на «Руянский» мифологический слой, более ранний, на бытовавшие на Руяне и у балтийских славян представления, то нам следует признать, что в стихе тогда речь шла о верховном жреце Святовита — царе, носящем белую одежду. Вероятно, что тогда под ним подразумевался не какой-то временный жрец — «белый царь», а древний предок, патриарх, основатель династии этой руянской знати, царь-жрец, первопредок подобный Адаму, Ною, Ману, Кашьяпе.
Итак, верховный царь-жрец представлял Святовита перед паломниками и пришедшими получить ответ посредством гадания в храме сообщал Святовитову волю. Таким же предстаёт перед нами Давид Евсеевич из стиха о Голубиной книге:
Ты премудрый царь Давид Евсеевич!
Ты горазд загадочки отгадывать!..
Иначе говоря, Давид Евсеевич «горазд» толковать гадания, объяснять сны и отвечать на многочисленные вопросы паломников, представителей всех сословий:
Сорок царей со царевичем,
Сорок королей с королевичем,
А сорок калик со каликою
И все сильные-могучие богатыри
А и бьют челом, поклоняются
А царю Давиду Евсеевичу…[41]
Из всех дошедших до нашего времени эпитетов Святовита один наиболее важен для нашего исследования. Согласно «Славянской хронике» Гельмольда (1167–1168 гг.), бог земли руянской, «светлейший в победах, самый убедительный в ответах», который среди множества славянских божеств считается главным.
Именно этот эпитет — «самый убедительный в ответах» — мы и встречаем несколько перефразированным «горазд загадочки отгадывать», употреблённым в стихе о Голубиной книге по отношению к Давиду Евсеевичу. В подтверждение того, что жрецы Святовита изображали его перед прихожанами, свидетельствует и житие Оттона, где рассказывается, что «жрец, который служил тамошнему кумиру (имя божества не упоминается), вздумал напугать народ перед въездом христианских проповедников, оделся в своё священное белое облачение и на рассвете, спрятавшись в кустарнике, стал стращать поселянина, шедшего в город на рынок. «Стой, человек, и внемли моему слову! — сказал он ему. — Я бог твой, я тот, кто облекает поля травою и леса листвою: плоды земли и древес, и стад, и все, что служит человеку, все в моей власти: ибо даю поклонникам моим и отнимаю у противников моих. Скажи народу в Волегоще не принимать чужого бога»[42].
Из вышеизложенного можем сделать вывод, что под именем царя Давида Евсеевича в стихе о Голубиной книге подразумевается древний царь-патриарх, прародитель древнего царского рода, потомки которого выполняли позже функцию верховных жрецов на острове Руяне и являлись наиболее знатными властителями по единодушному мнению всех славян.
Обратим внимание на традиционную средневековую иконографию царя Давида. В византийских и европейских изображениях царь Давид внешне и по композиции рисунка больше похож на Орфея или Гермеса, чем на древнего еврейского владыку. Видимо, его образ осмыслялся схоже с тем, как это происходило на Руси.
Давид, играющий на лире. Миниатюра из «Парижской псалтыри» (Константинополь, около 960 года)
И византийские и европейские рисунки, несмотря на то, что их композиция заимствована из античной традиции и перенесена с иконографии Орфея, ближе к библейскому преданию: Давида рисуют окруженным домашними животными, ведь юный Давид был пастухом.
В славянской иконографии ситуация совсем иная: царя-гусляра изображают в окружении диких животных, слушающих его пение. И этот образ совсем не согласуется с библейскими преданиями. На стенах Дмитровского собора во Владимире или на фасаде Покрова на Нерли царь-гусляр окружен львами, волками и соколам, как известно, совсем не домашними животными. Зато это изображение очень похоже на иллюстрацию к Калевале, где послушать игру Вяйнямёйнена приходят звери и прилетают птицы:
Художник Марина Клейман. Иллюстрация к эпосу Калевала
Вековечный Вяйнямейнен
принялся играть чудесно
на певучем инструменте…
(…)
Радовал игрою Вяйно.
Не было такой зверюшки
среди всех четвероногих,
среди скачущих по лесу,
чтобы слушать не явилась,
не пришла дивиться чуду.
(…)
Лоси по борам скакали,
в рощах радовались рыси.
Волк проснулся на болоте,
встал медведь на боровине,
вышел из берлоги хвойной,
(…)
чтобы кантеле послушать,
чтоб игрою насладиться[43].
Царь-гусляр находится в центре композиции. Он повелитель зверей и птиц. Обратим внимание на обилие львов, соколов, волков и грифонов, окружающих царя-гусляра. Лев был родовым знаком Владимиро-Суздальских князей. Изображение льва — один из наиболее распространенных сюжетов в декоративном оформлении храмов, построенных на Владимирской земле в XII–XIV веках, князья помечали своими родовыми символами новые храмы. Если мы вспомним, что царь-гусляр, вырезанный на стенах собора, тождественный по атрибутам Вяйнямёйнену, то есть прототип обоих образов — это легендарный князь-прародитель венедов, изображенный аллегорически в виде царя Давида, то будет понятно, почему князья окружили его своими львами. Перед нами династическая легенда, воплощенная в каменной резьбе. Барельеф как бы говорит о том, что власть владимиро-суздальских князей легитимна потому, что их «львиная» династия восходит к самому царю-гусляру — князю-прародителю славян.
Логично предположить, что и прочие звери, вырезанные из камня в этой композиции, не просто животные, а символы княжеских родов. Особенно наглядно это видно на северном фасаде храма Покрова на Нерли.
В виде соколов и львов — родовых княжеских эмблем — изображены две ветви потомков легендарного прародителя славян царя-гусляра. Львы — владимиро-суздальский княжеский род, соколы — Рюриковичи (вероятно, новгородские и киевские князья). Обе ветви княжеских родов можно по причине их Великого княжения назвать «царскими». То есть мы видим изображение царя-гусляра-предка и его царственных потомков. Обратим внимание на то, что соколы (Рюриковичи) изображены выше львов, как бы манифестируя генеалогическое первенство в династическом перечне. М.А. Серяков в работе «Голубиная книга» полагал, что изображения «Великого Гусляра» в виде царя Давида — это маскировка языческого образа под внешность библейского персонажа. Кажется, что здесь идёт речь не о маскировке и не о перекодировке, а об аллегории. Так, в Петергофе скульптура Самсона, разрывающего пасть льву, символизирует победу русских над шведами (лев — шведский символ); а конкретнее — победу царя Петра Первого над шведским королём Карлом. Однако и в Петергофе и в каменной резьбе средневековых русских храмов, по нашему мнению, не идёт речь о маскировке языческих персонажей — это просто принятый в то время, понятный всем язык аллегорических изображений. Библейский царь Давид был объединителем Израиля, то есть первым всееврейским царём, основавшим столицу и династию. Подобно Давиду предок Иван, или Венед — эпоним[44] венедов-славян, дал начало славянским княжеским династиям. Складывается впечатление, что на стенах собора изображены вообще не религиозные сюжеты, не христианские и не языческие. Это великокняжеская генеалогия, изложенная в виде организованных в систему символических барельефов.
Известен ли нам какой-нибудь славянский князь Венед? История сохранила для нас предание о князе Венеде, Венде, Вандале по прозвищу Новгородский, одном из легендарных правителей Словенска, который обычно отождествляют с Новгородом. Сын князя Славена Старого. Его жена Адвинда, родом «от варяг», их дети: Избор, Столпосвят, Владимир. Его братья — Волхов, Волховец, Рудоток[45].
«И был князь Вандал, правил славянами, ходя всюду на север, восток и запад морем и землею, многие земли на побережье моря завоевав и народы себе покорив, возвратился во град Великий (Велиград)…
