Григорий Базлов - Русские гусли: история и мифология
Иллюстрация к мультфильму «Егорий Храбрый»[54]
Не от этого ли, не от некогда существовавшего тождества образов Егория Храброго и князя — предположительного предка венедов, названного в стихе о Голубинной книге Царём Давидом, — среди белокаменных барельефов Владимиро-Суздальских храмов появились волки?
Некоторые исследователи видели в образе святого Егория Храброго трансформировавшегося в христианстве языческого бога Ярилу. На это было несколько оснований: созвучие имён Егорий, Юрий, Ярила; празднование дня Егория весной, когда по славянским представлениям на землю приезжал на белом коне бог плодородия Ярила, а также то, что в народной традиции за святым великомучеником Георгием были закреплены функции покровителя животных и урожая, подобные функциям Ярилы. С этим можно согласиться лишь отчасти. У славян, как известно, многие боги были обожествленными предками, «князьями и царями». Да и само славянское слово «бог» обозначает просто «высший», «превосходящий». Например: «богатый» — превосходит имуществом, «обожать» — возвышать, выделять из числа прочих, «божатко» — дядя, крёстный отец (тверское и вологодское), то есть старший. Следов этого обожествления реальных прародителей и исторических персонажей весьма много в славянском фольклоре. Таковы, например, предания о царе Свароге, установившего законы, научившего ковать железо и пахать землю; о царе Кощее, отрицательном герое многих русских сказок; о царе Трояне, растаявшем с появлением солнца. Так, в образе Егория Храброго и в сюжетах стиха о нём очевидно прослеживается династический миф о неком славянском царе, который чудом спасся в детстве и потом спас свою мать.
Есть ещё интересное мнение исследователя Николая Савинова в его работе «Тайна Егория Храброго». Основываясь на некотором сходстве сюжетной линии духовного стиха и биографии реального исторического действующего лица, он делает вывод: «Это — киевский князь Святослав, по прозванию… Храбрый!».
Сходство действительно есть, особенно в биографии. Однако непонятно, как сказители смогли на всей территории бытования стиха переделать имя Святослав в Егорий? Нет ни созвучия, ни сходства. Почему стих о Егории распространён преимущественно на севере России и его практически нет на Украине? О князе Святославе Игоревиче нам не известно преданий, где он был бы певцом или гусляром. Да и сам миф о Егории по ряду черт кажется намного более древним, чем события, во время которых жил князь Святослав. Князь Святослав был в первую очередь полководцем и воином, а Егорий — устроителем земли и установителем порядка, демиургом в первую очередь. Попытки прямого отождествления былинных персонажей с историческими личностями не особенно хорошо себя зарекомендовали. «Историческая школа» в исследовании былин сделала, бесспорно, очень много, но подходы к работе с мифом изменились, и уже на прежних примерах прямого соотношения былинного Садка с Садко Ситничем, а Владимира Красное Солнышко с Владимиром Крестителем никто не настаивает. Наука отошла от этой практики, найдя в таком соотношении массу недостатков. Но мнение Николая Савинова, безусловно, интересно, его следует знать и учитывать в рассматриваемой нами теме.
Вариантов стиха о Егории Храбром записано множество. Можно упомянуть три основных региона, где пелся этот стих. Северный (с самой сохранившейся и богатой традицией) — на Мезени, Печоре, на берегах Белого моря. Среднерусский — песни, записанные в Рязанской, Московской, Воронежской областях России. И терский — у казаков. В записях одного только А.В. Маркова, зафиксировавшего «Стих о Егории Храбром» в трёх субрегионах Беломорского поморья — Зимнем, Терском и Поморском берегах, встречается в двенадцати вариантах. В народной песне, в отличие от жития святого великомученика Георгия Победоносца, Егорий не просто сын богатых родителей, а княжеский или царский сын, что отличает его от святого Георгия Победоносца и сближает с образом царя-гусляра из «Голубиной книги», а также с образом Вяйнямёйнена. А.В. Марков писал, что А.М. Крюкова[55], знаменитая исполнительница былин и духовных стихов, считала стих о Егории стариной (былиной) и отличала его от прочих духовных стихов. Иными словами, она признавала стих за историческое воспоминание, легенду о князе-устроителе Русской Земли, у которого есть особые внешние приметы:
По локоть-то … руцьки в золоти,
По колен-то … ножки в серебри.
По косицям часты звездочки всё катаютце[56].
В духовном стихе Егорий Храбрый спасает свою матушку, а по дороге к ней встречает «заставы», препятствия, которые он устраняет пением, попутно наводя порядок во Вселенной:
Три заставушки три великия:
Ишше перьва-то застава — лесы темныя,
Как не конному, не пешому проезду нет,
Да не ясному соколу пролету нет,
Не тебе, добру молотцу, проезду нет.
Да ишше друга-та застава — горы камянныя,
От земьли-то стоят да оне до неба,
От встоку стоят оне до запада,
Шьто не конному, не пешому проезду нет,
Да не ясному соколу пролёту нет.
Ишше третья-то застава — река огняная,
От земьли пламя пашот до неба,
Ото встоку идет ото до запада[57].
Он расставляет по местам толкучие горы, мешающие проехать, раздвигает в стороны «леса тёмные», укрощает пением огненную реку и преодолевает её. Никакие препятствия не останавливают Егория: «Он стойком стоит, фсё стихи поет»[58].
Примечательно, что и в «Калевале» мы встречаем три смертельных препятствия, ограждающие страну мрака Похъёлу, в которой «и солнце не светит и луна не сияет». Это и волки с медведями, и огненный орёл, и огненная река.
Можно сделать вывод, что черты Егория Храброго из духовного стиха сближают его с образами Вяйнямёйнена и царя-гусляра Давида Евсеича. Перечислим сходства:
1. Все они очень мудры.
2. Все они песней и словом устраивают порядок на Земле.
3. Все они царского или княжеского рода.
4. Все они посредством музыки и стихов имеют власть над животными.
5. Словесная или изобразительная иконография рисуют их окруженными животными.
6. Все они способны своим пением влиять на неживую природу.
7. Мифологические события, происходящие с ними связаны с Русью и уже — с Беломоро-Балтийским регионом.
8. Все эти три предания территориально (местом их сохранения и обнаружения) соотносятся преимущественно с районами русского северо-запада. Песни Калевалы были собраны Элиасом Лённротом также именно в русской Карелии, на берегах Белого моря. У других финских народов такой эпос отсутствовал.
Предположим, что все эти три предания восходят к общему корню, древнейшему сказанию о прародителе княжеской (или царской) династии народа славян венедов — Венеду или Вену, запомнившемуся в восточнославянском сказочном эпосе как Иван-царевич.
Всеволод Меркулов в замечательной статье «Древнее русское предание, ожившее в сказках Пушкина» обратил внимание на то, что сказка «О царе Салтане» А.С. Пушкина восходит к полузабытым легендам балтийских славян. Эти предания, ставшие со временем волшебными сказками, продолжали жить в народе и передаваться из уст в уста. «Пусть Пушкин и изменил некоторые детали, добавил долю поэтического вымысла, но он сохранил неизменной основу древнего русского предания. Увы, в наши дни вряд ли можно услышать и записать нечто подобное в вымирающих деревнях. Историческая память нашего народа угасает с каждым годом. И пушкинские сказки оживляют её, возрождают гордость за родное прошлое»[59].
Замечательные слова! В одном только не могу согласиться с весьма уважаемым мною автором. По крайней мере, ещё во второй половине 90-х годов XX века этнологические экспедиции Санкт-Петербургской консерватории имени Римского-Корсакова записывали эти предания. Причём они были почти полностью тождественны тем записям Пушкина, в которых он конспектом фиксировал услышанные сказки. Поразительная сохранность текстов в памяти сказителей! Хотя, конечно, к сожалению, память народная угасает.
В русских сказках есть сюжет, повторяющийся в массе вариантов, но в главном одинаковый, именно он и лёг в основу пушкинского «Царя Салтана». К корпусу этих сказок и восходит сюжет и образ Егория Храброго.
Во всех этих преданиях у главных героев есть отличительные внешние черты, которые признаются как наследственные. Именно по ним царь узнаёт своих потерянных детей. Именно способность невесты передать детям, повторить эти черты в потомках, является поводом для брака: «У короля Додона были три дочери. Приехал к ним свататься Иван-царевич: у него были по колено ноги в серебре, по локоть руки в золоте, во лбу красно солнышко, на затылке светел месяц. Стал он сватать у короля Додона дочек: «Я, — говорит, — ту возьму, которая в трех брюхах родит семь молодцев — таких, как я сам, чтоб по колено ноги были в серебре, по локоть руки в золоте, во лбу красно солнышко, на затылке светел месяц». Выскочила меньшая дочь Марья Додоновна и говорит: «Я рожу в трех брюхах семь молодцев еще лучше тебя!»[60].
