Коллектив авторов - Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
Определенную роль в положении Эрьзи играет и то, что он за 23 года так и не смог выучить испанский язык и не стремился к этому. Аргентинские журналисты отмечают, что он говорит на странном языке – скорее итальянском, чем испанском, вставляя русские и французские слова.
Особенности положения скульптора в Аргентине во многом проясняет ситуация с первым зарубежным периодом его творчества. Первый отъезд Эрьзи за рубеж был вынужденным и фактически нелегальным: он бежал туда по политическим причинам, «по независящим обстоятельствам», как писала российская пресса. Обучаясь в МУЖВЗ, он уже сам имел учеников; среди них оказались эсеры-террористы, которые совершили политическое убийство, вследствие чего скульптор попал в поле зрения полиции; кроме того, один из «учеников», скрываясь, похитил его паспорт. Спасаясь от преследований полиции, Эрьзя выехал за рубеж без документов. Отправляясь весной 1914 г. в Россию, Эрьзя оставил свои работы в мастерской в пригороде Парижа Со, полагая, что едет ненадолго – повидаться с родными, друзьями. Формальный повод его приезда – полученное от городской Думы родного Алатыря письмо об открытии в городе музея его имени, фактическая причина – острое чувство ностальгии, которое не покидало его, несмотря на успех на Западе. Из документов, писем, газетных интервью становится очевидным, что, приехав в Россию, он постоянно думает об отъезде за рубеж. Причин для этого много: скандальный унизительный арест в Белоострове (когда он возвращался из Куоккалы от Репина), отсутствие заказов, скульптурного материала, безденежье, непризнание профессиональной средой в России.
Начавшаяся мировая война не только срывает планы с открытием музея, но и закрывает художнику обратный путь в Европу. Во Франции у него приличный счет в банке, в России же он остается без средств к существованию. Его тревожит судьба произведений, оставшихся в парижской мастерской. Революция отодвигает планы отъезда в Европу еще дальше. Поначалу скульптору кажется, что она открывает новые возможности для творчества, и он работает, несмотря на тяжелейшие материальные условия. Чашу терпения переполняет конфликт с «левыми», критика его творчества сторонниками «пролетарского» искусства.
Эрьзе удается выехать из СССР только в ноябре 1926 г. Этому способствуют А. В. Луначарский и О. Д. Каменева, портрет которой он выполняет в 1926 году. По решению Наркомпроса с целью «пропаганды советского искусства», как было записано в документах, Эрьзя с выставкой своих произведений отправляется на один год за рубеж. Предполагалось, что вместе с ним поедет его ученица и гражданская жена Елена Мроз: он оформляет документы на двоих. Однако Елена неожиданно отказывается покидать страну, и вместо нее с Эрьзей отправляется скульптор Юлия Кун, которая в официальных бумагах значится как его секретарь и переводчица; кроме того, она везет для экспонирования коллекцию своих камей. Пароходом, через Новороссийск, они отправляются в Париж, где Эрьзя выставляется в Салоне независимых, участвует в IV выставке Международного общества живописи и скульптуры в галерее Жана Шарпантье (5–20 января 1927 года); в конце января – начале февраля устраивает персональную выставку в Профсоюзных помещениях Изящных Искусств. Весной 1927 года Эрьзя и Кун покидают Францию: на голландском пароходе «Gelria» отплывают в Латинскую Америку. В середине апреля они прибывают в порт Монтевидео; пробыв в столице Уругвая 3 дня, отправляются в Буэнос-Айрес.
Почему после Франции Эрьзя оказывается в Латинской Америке и именно в Аргентине? Исследователи его биографии спорят об этом; обнаруженные нами документы, публикации в отечественной и зарубежной прессе тех лет создают противоречивую картину. Согласно первой версии, вернувшись в Париж, Эрьзя узнает, что его бывшая возлюбленная Марта вышла замуж и уехала в Бразилию. Он отправляется искать ее в Латинскую Америку; не получив визы в Бразилию, «оседает» в Аргентине. Установив личность этой женщины (это тема отдельной статьи), мы пришли к выводу, что она не могла находиться в конце 1920-х годов в Латинской Америке. Гораздо более убедительна вторая версия – оказавшись за рубежом, Эрьзя отправляется в Аргентину на поиски своих ранних работ. В 1910-е годы в Париже у него произошел инцидент с аргентинским дельцом Сантамариной (Santamarina), который незаконно увез большое количество его скульптур в Латинскую Америку, не заплатив автору. Этот нашумевший случай был, в частности, описан в статье А. В. Амфитеатрова[540]. В Аргентине Эрьзя нашел сына обманувшего его маршана (сам делец к тому времени уже умер) – известного коллекционера, который заявил, что ему о пропавших работах ничего не известно. Кроме того, в 1913 году Эрьзя знакомится в Париже с атташе по культуре посольства Аргентины во Франции Марсело Альвеаром, который приглашает его посетить свою страну. С 1922 года Альвеар – президент Аргентины, что означает для художника беспрепятственное оформление виз, покровительство, в том числе и в поиске пропавших скульптур.
Как известно, выбор стран для пропаганды советского искусства в 1927 г. был ограничен. Большинство западных государств не предоставляли виз советским художникам. Известно, что Эрьзя со своей выставкой безуспешно пытался получить визы в США, Бразилию и ряд других стран. Не следует исключать и версии о причастности к отъезду Эрьзи, к выбору «сопровождающей» и планированию маршрута советских спецслужб. В Уругвае и Аргентине в этот период начала работать советская торговая организация «Южамторг», о секретной стороне деятельности которой широкая общественность стала узнавать только в постперестроечные годы. Насколько несомненна полная непричастность Эрьзи к этой стороне работы «Южамторга», настолько же несомненна причастность к ней Юлии Кун – не случайно она получает там работу. Орсетти следующим образом передает рассказ Эрьзи об этом: «…Так как Лена не могла приехать со мной <…> а у меня был паспорт на двоих, я сказал этой, что она должна ехать со мной. Так она бросила своего мужа и своего сына и уехала. <…> Но теперь я думаю, что фарс был приготовлен. За несколько дней до выезда из России спрятали мои блокноты и дневники, которые я возил. Единственная, кто знал, где они были спрятаны, это была она»[541]. Юлия Кун оставляет в Москве мужа и 12-летнего сына (будущего известного кинооператора Юлия Куна). Узнав о болезни сына, она уезжает в Москву, но через некоторое время возвращается вместе с сыном: Эрьзя посылает ей вызов и деньги на дорогу (квитанция перевода находится в ЦГА РМ). Самодеятельный московский скульптор М. Ильяев в своей книге об Эрьзе утверждает, что сделать это художнику «настоятельно посоветовали» руководители «Южамторга».
Приехав в Аргентину, Эрьзя не предполагал, что останется здесь на долгое время, – он планировал объехать со своей выставкой другие страны, мечтал поработать в Бразилии, преобразовав две горы бухты Ботафого в произведения скульптуры – двух львов. Но всегда скульптор знал, что, в конце концов, в любом случае он вернется на родину.
За 23 года жизни в Буэнос-Айресе Эрьзе пришлось поменять 6 адресов. Собственный дом он не приобретал, поэтому арендовал особняки в тихих предместьях столицы, устраивал там мастерскую – иногда во дворе, иногда в доме. Аргентинским любителям искусства были хорошо известны два его адреса, поскольку в этих домах он открывал для посетителей постоянную выставку своих скульптур: Хураменто, 1434 (1942–1947 годы) и Эчеверриа, 3369 (1947–1950 годы).
Постоянно проживая в столице Аргентины, Эрьзя выезжал и в другие города страны. Неоднократно он бывал на севере – в области Чако, откуда вагонами привозил субтропическое дерево – материал для работы. В 1932 году состоялась его персональная выставка в городе Ла Плата; в 1936 в числе обладателей премий XXVI Национального Салона он совершил выставочное турне, посетив Санта Фе, Мендосу, Сан-Хуан. В 1937 году Эрьзя выезжает в Уругвай, в Сальто, сопровождая выполненную им по заказу уругвайского правительства скульптуру-урну писателя Орасио Кироги (в виде портрета-головы покойного). В конце 1930-х годов он посещает провинцию Кордоба. Однако в основном он пребывает в Буэнос-Айресе, в связи с чем говорит Орсетти: «В Европе я никогда не оставался больше месяца на одном месте, но здесь путешествия очень дороги»[542].
Положение Эрьзи в Аргентине зависело от политической обстановки в стране, от отношения ее властей к СССР. 1927–1930 годы – благоприятный для него период. До 1928 года во главе страны – просвещенный, культурный лидер Альвеар, который благоволит скульптору. 2 июля 1927 года президент открывает его первую персональную выставку в престижном салоне Друзей Искусства на центральной улице Буэнос-Айреса – улице Флорида. Затем к власти приходит либеральное правительство Ипполито Иригойена (1928–1930). Мастер получает заказ на портрет президента, что также является свидетельством признания его таланта на самом высоком уровне. О положении Эрьзи в это время можно узнать из неопубликованного письма его батумских учеников Юрия Амурского и его жены Карины от 26 февраля 1930 года. Это ответ на неизвестное письмо Эрьзи. «Не нахожу слов для выражения своей радости по случаю получения письма от Вас и по случаю Ваших успехов заграницей!», – пишет Амурский. «Рады за Вас, за Ваш успех, что Вы гремите на всех выставках», – добавляет Карина. «Как хотелось бы хоть одним глазом в щелочку двери заглянуть в Вашу механизированную мастерскую…», – пишет ученик, его жена продолжает: «Завидую Вам, Вы снимаете весь дом, да еще с виноградником». Вероятно, Эрьзя сообщает, что планирует остаться в Аргентине надолго, возможно, навсегда, говоря при этом, однако, что он здесь совершенно одинок. «Неужто так никогда и не вернетесь в СССР? – спрашивает ученик. – С одной стороны – там Вы имеете простор в работе, но с другой – ведь там Вам все чужое». Карина добавляет: «…Одному безусловно тяжело, скучно, тем более, что Вы не имеете там друзей…»[543] Очевидно, среди сотрудников «Южамторга» близких друзей он не находит. Отношения с Юлией Кун не складываются.
