Коллектив авторов - Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
В 1920-е годы Рубцов ежегодно участвует в Тунисском салоне, его работы были представлены на проходившем в Тунисе Салоне Французской Африки (1928). Бывая во Франции почти ежегодно, он принимает участие в различных парижских салонах (Осеннем, Национального общества изящных искусств, французских художников, юмористов) и в Салоне Северной Африки в Касабланке. В 1926 году художник устраивает персональную выставку в своей мастерской в Тунисе. В 1929 году выставляется в галерее Сильви в Париже. В 1920-е годы наряду с Францией художник посещает Италию, Марокко, Алжир, Югославию, Болгарию, Турцию. С 1930 года Рубцов – постоянный участник Салона Независимых в Париже. Он показывает свои работы также на различных экспозициях в Париже и других французских городах. В 1937 году художник участвовал во Всемирной выставке в Париже, где был награжден бронзовой медалью (в Тунисском павильоне была представлена работа «Спящая тунисская бедуинка», в павильоне синтеза – «Вид Сиди-бу-Саида», в павильоне пластических искусств и графики – «Арабская девочка Туниса»). Картина «Араб», выставленная в экспозиции Салона Независимых «Тунисская живопись», также получила бронзовую медаль. В этом же году художник участвует в выставке выпускников Петербургской Академии художеств в Белграде.
В 1930–1940-е годы Рубцов также ежегодно участвует в Тунисском салоне и других художественных выставках в Тунисе. Художник много путешествует – по Италии, Англии, Алжиру, югу Туниса, почти каждый год посещает Францию. В 1944 году Рубцов создает альбом «Улицы Туниса», состоящий из 45 рисунков, Ко второй половине 1940-х годов относятся большие пейзажные работы Рубцова для Торговой палаты Туниса и Французской Резиденции, многочисленные этнографические зарисовки, эскизы марок.
В 1947 году художник в последний раз побывал во Франции для организации своей персональной выставки в парижской галерее La Boetie. В это же время президент Франции Венсан Ориоль открывал художественную выставку Северной Африки в Музее современного искусства в Париже, в которой участвовал и Рубцов. Французский президент выразил восхищение картиной художника «Арабская женщина». Как сообщает П. Боглио, художник был очень доволен подобной оценкой. Рубцов обрел свою вторую родину именно в Тунисе, куда, по свидетельству того же Боглио, неизменно спешил возвратиться из многочисленных поездок в метрополию, связанных с выставками, а в 1940-е годы и с необходимостью поправлять пошатнувшееся здоровье. Но похвала президента означала для художника признание его искусства Францией, которую он, безусловно, считал своим отечеством в высшем смысле этого слова.
26 ноября 1949 года художник умер от туберкулеза во французском госпитале в Тунисе. Похоронен на русском участке кладбища Боржель в г. Тунисе.
Еще в период пенсионерства Рубцов сложился как художник-эклектик, свободно оперирующий различными творческими системами. Безусловно, для Рубцова, долго и старательно учившегося, начинавшего делать академическую карьеру, восприятие стилей искусства как шаблонов или инструментов для осуществления творческих замыслов было абсолютно органичным.
На основании имеющихся в настоящее время данных творчество художника представляется практически лишенным внутренней эволюции. Складывается впечатление, что, овладев к середине 1910-х годов некоторым набором художественных систем, Рубцов не стремился избрать какую-либо одну из них или создать собственную. «У меня нет представления об определенной фактуре, скорее сюжет диктует мне приемы, служащие для передачи впечатлений», – отзывался он о методе своей работы[526]. Его стремление передать нюансы африканского освещения опиралось на стилистику французской живописи конца XIX – начала XX века, желание зафиксировать детали одежды, татуировки, орнаменты – на академическую школу рисования, в портретных работах ощущается синтез этих систем. Диапазон используемых Рубцовым стилей достаточно широк – от академизма до фовизма. В его больших композициях на французские сюжеты «Парижские впечатления» (1926), «Бич исторических памятников» (1931), «Впечатления от Жуан-ле-Пэна» (1933), «Зрелище Парижа» (1935) сочетаются элементы экспрессионизма и сюрреализма, не характерные для его произведений на тунисские темы. Верный своей основной задаче – адекватно передавать натуру, будь то нюансы освещения, лицо или татуировка, – художник в своих французских композициях отступает от нее ради большей адекватности изображения городской жизни и европейской цивилизации.
Не разделявший авангардистских манифестов и не стремившийся объявить себя новатором, Рубцов внимательно следил за развитием современного искусства. Так, столкновение образов и планов в «Парижских впечатлениях» напоминает футуристические композиции, которые художник мог видеть в начале десятых годов в Санкт-Петербурге; значительное место, уделенное типографским фрагментам (журнальным страницам, рекламе), вызывает в памяти работы Малевича, а свободное соединение фигур – сюрреалистические коллажи. «Однако все эти образцы преодолены художником, совершенно свободным от системы», – отмечает Дюбрек[527], обращая внимание читателя на то, что трамвайные билеты и банкноты в картине Рубцова представляют собой не вклейки реальных объектов, как это практиковалось в тот период дадаистами, а с совершенством написанные имитации. В этом отношении работы Рубцова предвосхищают творчество мастеров гиперреализма 1960-х годов. «Это оригинальное отклонение от течений авангарда несомненно ставит Рубцова вдалеке от группы обыкновенных эпигонов», – утверждает Дюбрек[528]. Нетипичную для него вещь художник выполняет и в 1927 году в Монпелье: диск железнодорожной сигнализации дан крупным планом. Подобная эстетика представления заурядного предмета как уникального сюжета любопытно предвосхищает поиски поп-арта сорок лет спустя.
«Поразительно независимый, он никогда не поддавался влиянию моды, течений, не был связан с какой-либо школой, каким-либо эстетическим движением», – утверждает А. Хамза[529].
Однако у Рубцова была определенная художественная позиция, ярко и четко отразившаяся в его публицистике. В 1938–1941 годах художник публикует в журнале «Тюнизи» серию статей о старом Тунисе[530], а также иллюстрирует статьи других авторов журнала[531].
Статьи Рубцова в «Тюнизи» написаны простым и легким французским языком, блестящее знание которого проявилось в рассуждениях художника о принципиальных лингвистических различиях французского и арабского. Автор статей свободно переходит от личных наблюдений к историческим экскурсам, философским размышлениям или культурологическим прогнозам. Публицистическая деятельность Рубцова в «Тюнизи» была в значительной степени связана с арабской культурой, мусульманским искусством и их тунисскими особенностями. Все статьи в «Тюнизи», проиллюстрированные художником, близки по тематике к его собственным. На данный момент отсутствуют сведения о других работах Рубцова в сфере иллюстрации. Возможно, семь статей, три из которых принадлежат известному французскому писателю, впоследствии нобелевскому лауреату Андре Жиду, работавшему в Тунисе во время Второй мировой войны, являются единственными опубликованными литературными произведениями, проиллюстрированными художником[532]. Рубцова и авторов статей объединяли сходство взглядов на культуру старого Туниса и пафос ее популяризации, делу которой художник ревностно служил, сочетая в себе качества творца и ученого.
Значительная часть статьи Рубцова «Четверть века в Тунисе» посвящена художественной жизни страны, находившейся в тот период под протекторатом Франции. Художник был непосредственным участником и наблюдателем этого процесса, который в 1910-е – 1930-е годы характеризовался стремлением к изучению исторических памятников и традиционной арабской культуры, развитием европейской живописи в Тунисе и появлением первых арабских живописцев. Со студенческих лет внимательно следивший за событиями европейского искусства, он размышляет о том, каким должен стать основной форум художников протектората – Тунисский салон, чтобы привлечь международное внимание. Поразительно, что именно он, отрекшийся от русского языка и, безусловно, считавший себя французским художником, рекомендует представителям различных диаспор Туниса не отказываться от национального своеобразия в искусстве.
Все, кто лично знал Рубцова и писал о нем, с кем автору данной статьи довелось встретиться во время исследовательских поездок в Тунис, говорили о его скромности и благородстве. Он много работал, весьма критично относясь к своему творчеству, был равнодушен к отбору своих произведений для экспонирования в Салоне, не любил продавать картины. Его возмущало господствующее в современном мире восприятие искусства как товара: «Есть много художников, которые работают только ради денег… Но разве Веласкес, создавая свои немыслимо утонченные оттенки, находился во власти дум о деньгах? Разве Данте принижал свою «Божественную комедию» до банального коммерческого плана? Разве Бетховен и Дебюсси взвешивали свои звуки на весах грубого торговца?..»[533] Ничто материальное, кроме холстов и красок, не интересовало художника. «Я не имею ничего. У меня есть только мои картины, мои рисунки, мои штудии, мои этюды. Несколько старых стульев, которые есть у меня дома, иногда мешают моей работе, слишком загромождая мой пустой интерьер; часто я хотел бы от них избавиться. В минувшем апреле, из-за кражи, я лишился своей последней одежды. Стало быть, я не имею ничего», – писал он в своем «Дневнике»[534]. Подобные утверждения, напоминающие афоризмы «Заветов Ционглинского» и выражающие мировоззрение творческой личности ван-гоговского типа, фанатично и бескорыстно преданной искусству, были жизненным кредо Рубцова, которому он не изменил за 35 лет жизни в Африке. Заслуживает упоминания и особенное отношение художника к религии. «Недавно один из моих друзей упрекал меня, что я никогда не хожу в церковь. Действительно, я никогда туда не хожу, по той простой причине, что у меня нет необходимости ходить в церковь. Весь вопрос заключается в уважении к Богу. Поскольку я посвящаю все мое время живописи или рисованию, значит, у меня постоянно есть возможность проявлять мое уважение к Природе и к Богу»[535].
