Николай Либман - Творчество Н.С. Лескова 60-80-х годов XIX века
Заглавие романа - «Обойденные» - программное: герои обойдены счастьем. Эта обойденность всегда присутствует в русской литературе: у Достоевского, у которого новая жизнь, обещание счастья находятся за пределами романа. У Тургенева, у Толстого в эти годы мотива обой- денности нет, но в 70-80-е он появляется («Анна Каренина»). Лесков уже не удовлетворялся критикой нигилизма. По его мнению, отрицание всего не может быть пафосом русской жизни. Он пишет «Обойденные» - любовно- авантюрный роман в ключе Достоевского.
Мне очень интересно остановиться на замысле, композиции, героях. Первое, что бросается в глаза, - Лесков в какой-то степени пародирует Тургенева. Вы помните, что у Тургенева все начинается с хроники, с предыстории героев: «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети» - везде одно и то же. Герои делятся на аристократов и демократов. Лесков так же делает в начале романа. Он изображает старинную дворянскую фамилию времен Потемкина - князя Сурского, аристократа, не ограниченного никакими законами, принципами, кроме одного - он князь, и ему все позволено. Писатель упоминает его привязанности, сердечные похождения, детей, законных и незаконных. И весь этот страшный конгломерат русской придворной жизни, жизни русского двора он неожиданно для героя обрывает: Потемкин сходит со сцены - фавориты оказываются не у дел. И теперь один путь - в деревню, где Сур- ский может быть первым. Он никого не принимает, не потому что не может, а потому что не хочет: как он будет принимать людей, которые стоят ниже его, а выше его никто не стоит, по мнению героя.
Результат самый трагический: опьяненный своей прошлой славой, за которую он держится как за настоящее, в бешенстве раздражения и в припадке гнева умирает. Автор уверен, что так можно кончить роман, не доведя героя до какой-то дальнейшей точки в повествовании. Вообще у Лескова здесь, как у Достоевского: помните такой прием - «авдруг»? «Вдруг» вошел, «вдруг» что-то произошло, «вдруг» умер. Все произведения Достоевского ахронологичны, вне времени, события расположены не по времени, а в обратном порядке, словно это кинематографическая лента, которая вертится в обратную сторону. У Лескова здесь та же манера, только он не пускает эту ленту обратно, а просто обрывает ее, обрывает часть романа. Лесков не сомневается, что таким «вдруг умирает» можно оборвать повествование. Получается неизвестность: пропал, исчез, никому не нужен... Зачем это автору? А затем, что жизнь бесконечно сложна. И эта сложность жизни должна быть воспроизведена сложностью сюжета. Человек, какое бы он место ни занимал на социальной лестнице, подчиняется не социальным законам, а живет по законам сердца, - в этом Лесков убежден. И как только он им изменяет, как только закон сердца перестает действовать - герой гибнет. Так начинается этот роман.
Потом сквозь туман повествования сбивчиво и неясно возникают отдельные лица. У Лескова именно «туман» повествования. Он не любит однозначности, резких мнений, как Тургенев, как JI. Толстой. У него так же все сбивчиво и неясно, как у Достоевского. В этом тумане вырисовываются отдельные личности: мать, бабка, прабабка, отец, сын, внук. Лесков не скупится на психологические характеристики и социальные обобщения. Герой не один - он должен иметь предшественников. И вот четче других обрисовывается образ Долинского. Он сын хороших родителей. В каком смысле «хороших» ? Они люди высокой нравственности, не от мира сего, в том смысле, что их миссия - делать добро. Это добро может быть и духовное (доброе слово поддержки), и постоянное обеспечение неимущих. Последнее приводит их к разорению. Они смотрятна это легко и спокойно, потому что все их состояние досталось неимущим. Эти блаженные, живущие сердцем, оказались в положении нищих богачей и богатых нищих - нищих по материальному положению и богатых по духовному содержанию. Но совершая эти благородные христианские поступки, родители забывают, что у них есть дети. Замечательно, что Лесков дает такую генеалогию: дети тоже должны являться носителями добра, не материального (его уже нет, остались гроши), а добра внутреннего, духовного.
Лесков строит интересную модель, как теперь говорят. Эти добрые люди - не деятели. Это «золотое сердце», но оно недеятельно. Они не борцы, не созидатели. Очень интересная мысль, потому что Лесков - художник после- крепостного времени, когда на авансцене русской жизни выступает новый активный класс - буржуазия, выходцы не из дворянской среды: эта публика никогда не умела бороться, отстаивать свои экономические интересы и имела преимущества только в силу закона. А когда закон перестал действовать, выдвинулись на первый план инициативность, предприимчивость, все оказалось в руках производителя, т. е. вчерашнего крестьянина, этого разбогатевшего мужика, которого потом назовут «кулаком», ремесленника - тех, кто своим трудом что-то создает.
Вы обратили внимание: дворянское сословие, с позволения сказать, ни к чему не пригодно. Но в то же время оно - носитель очень большой культуры. Какой? От куда она взялась? Что надо понимать под этим словом? В понятие «культура» входят живопись, музыка, архи тектура, литература. А кто, собственно, создавал все это? Вы можете назвать много дворян-архитекторов? Живо писцев? Музыкантов? Нет, очень немного. Основное дс лала крепостная интеллигенция. Другой очень плодотвор ный канал - учительное сословие, духовенство, которое, в сущности говоря, было в рабской зависимости. Между христианским рабом и мужиком никакой разницы не было: как тот, так и другой пахали, сеяли, собирали, плн тили оброк. Мужик больше, поп поменьше, т. к. он человек свободный, не оброчный.
Утверждение насчет крепостной интеллигенции, я думаю, не вызовет больших споров. Из поповской среды вышел гениальный архитектор Баженов - замечательный художник, тот, кто создавал камни исторической России. А где наши композиторы, музыканты? Львов да Бортнян- ский? Мало. Страшно мало! Вы скажете, потом появятся... А сейчас, когда наступил рывок, движение? Когда все ощущают то, о чем писал поэт:
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
В живописи - то же самое. Были крепостные живописцы, пишущие парадные портреты по типу европейского. Ведь каждый хочет иметь свой парадный портрет! Потом, конечно, во времена Пушкина появятся Тропинин, Кипренский. А перед этим? Были Аргунов, Левицкий. Все они были крепостного происхождения. Да что говорить! Самый крупный русский актер - Щепкин - был крепостной. Этот гений! Правда, выкупили... А вот литература - это удел образованных людей: каждый человек, который взял в руки перо, уже считает себя писателем. Недаром мать И.С. Тургенева никакого различия не делала между писателем и писакой. Раз пишет - значит писатель. И за это презирала своего любимого Ивана Сергеевича.
Литературные занятия могли помочь продвижению но службе. Одна из самых блестящих фигур в нескольких царствованиях - Державин начал свое восхождение при Петре III, и всё, как он говорил, благодаря своей музе. Сколько царей пережил! В книге «Записки», где Держании пишет о себе в третьем лице, он рассказывает, как ему п служебных продвижениях помогала литература. И Державин был не один. Но многим казалось, что писательский труд - не такой уж труд. А все потому, что из этого ничего путного не получалось.
Первым человеком, который стал осознавать себя только писателем, был Карамзин. «О меланхолия!..» Писатель должен быть сосредоточен на собственном чувстве, иисать о нем. Потемкин не может. Он только занимательная личность, не более. Как быть с Фонвизиным? С Крыловым? Они не рассказали о собственном чувстве. Они могли рассказать о тех безобразиях, которые были вокруг них. И только. Произведения Крылова, оставшиеся в нашем сознании, - это только басни. Вы вспомните его «Кофейницу»? Но это произведение не вошло в сознание человека, который читает для ума и сердца. А вот Карамзин, а затем и Жуковский были первыми, кто осознали себя писателями, которые только тем и занимались, что рассказывали о собственных чувствах. Жуковский открыл дорогу для создания психологического героя. Никто так много не сделал для изображения личности со всеми ее противоречиями, страданиями, счастьем, горем, порывами, как он. Когда вы будете на пенсии (я не говорю о тех, кто уже сейчас на пенсии), вы тогда прочитаете прекрасную книгу А.Н. Веселовского «Поэзия чувства и "сердечного воображения"»[2]. Это очень точное определение поэзии этого автора. Вы скажете: из вашего изложения получается, что русская литература была дворянская, а не крестьянская. Совершенно верно. И очень долго оставалась такой.
А вот культура, так называемая «дворянская культура», создавалась не дворянами, а той самой крестьянской крепостной интеллигенцией, которая пользовалась вкусами, запросами и представлениями дворянской среды. Вот здесь очень интересный стык. Технари допетровской эпохи не могли иметь такой вкус. Один источник, питавший наши художественные представления, - это Запад. Мы вообще обезьяны, любим повторять то, что на Западе. Но там больше плохого, чем хорошего, а способность отсеять дурное и взять хорошее - это удивительная способность молодой нации. Другой источник - народная жизнь, мифы, сказки, песни, предания. И третий, великий источник, о котором никогда нельзя забывать, - религиозный. Представления, которые получал человек почти от рождения, кодекс «Не убий. Не прелюбодействуй. Не укради»1 - он как тогда, так и сейчас не под силу людям, но привлекателен своей идеальностью. Впрочем, идеальность всегда стояла где-нибудь сбоку - и в XVIII, и в XIX реке.
