Иван Полуянов - Деревенские святцы
С осени сельскую глубинку навещал хожалый люд: швецы, чеботари-сапожники, шерстобиты, катальщики. Шили тулупы для дальних поездок, полушубки и выходные женские сибирки на борах, тачали сапоги, катали валенки, красили пряжу, заняв под временную мастерскую чью-нибудь баню. Служба быта на дому, примета недавнего былого, что кустари ищут дела.
«Катальщик Денис солнце скатывает вниз».
Обрадовался, встречая это присловье на газетных, журнальных страницах — новая, доселе неизвестная бусинка в ожерелье деревенских святцев!
Было, помню, было: стучали в избах машинки «Зингер», девчонки хвастались цветным лоскутьем пеленать кукол. Помню, очень хорошо, помню, как цеплялся за подол старушечьего сарафана и канючил:
— И мне катанички… Серые! Мне, как у Вальчика Дунина!
— Ой, прилипало, — сердилась бабушка, — ой, навязало тебя на мою на голову…
Однако ж сняла мерку лучинами, и проснулся однажды — у постели обнова, такие гладкие, твердые, никем не надеванные, самые обуистые катанички. Кабы на дворе снег и стужа! Но за окном серая морока, размыты очертания темных от дождя тычин хмельника и сосен Магрина бора…
Однако в заслуживающих доверия сборниках, старинных изданиях нет упоминаний о катальщике Денисе. Видимо, подделка, фальшь этот Денис, солнце окатывавший вниз. Радость, что из забвения извлечено прежде тебе незнакомое присловье, обернулась конфузом: умудрился не отличить подделку от подлинника.
Прав, не прав я, по мне равно свидетельства минувшего — древние летописи и фрески храмов, развалины былой крепости и деревенские святцы. Вмешательство в лад и строй устных месяцесловов, попытки приукрасить историю, осовременить ее — явления того же ряда, что в магазинах сувениров «вологодская хохлома», что с эстрады круженье потогонных плясок под видом народных…
«Позимний Денис — лихого глаза берегись» — кажется, не спуста, прозорливо обмолвились предки.
17 октября — Ерофеев день.
От Ерофея деревенских численников знак, дескать, «зима шубу надевает». Обложится небо тучами, повалят сырые хлопья — у стогов сена, у елок на плечах обновами пуховые шали, накидки.
Добро и ладно, кабы не предупреждение: «На Ерофея леший блажит, ухает, в ладоши хлопает». Зверь, птица прячутся, крещеные дома сидят, и ты, внучок, лезь на печь, расскажу тебе стародавнюю бывальщину.
Не у нас то приключилось, кабыть, на Кокшеньге, сюда, вишь, молва досягла правдивая. Осень тогда выдалась ясная, пригожая. Отговаривали домашники девку Настю: не ходи в лес, Ерофей накажет, она не послушалась — брусницы, ишь, захотелось. Ушла, андели, и с концами! Год миновал, домой-от воротилась, на руках ребеночек.
— От лешего, баушка?
— Шерстнатый, головенка теменем востренькая, бровей не знатко.
Счастье, большое счастье, что кромешнику срок отмерен кудесить: «с первых петухов леший сквозь землю проваливается». Во до чего ему холод не по нутру!
Весной, к теплу, леший вылезет, в самый раз нам с удочками на Городишну бегать, с сосен сок сочить, летом с туесами, корзинами под гриб-ягоду в Магрином бору аукаться…
18 октября — вторые Денисы позимские и Харитина.
В устных календарях — первые холстины, вековечная ткачиха.
«Баба, смекать смекай да за кроены садись, холсты затыкай».
Холст, погрубее — «портно», для рабочей и повседневней одежды. Ткали и тонкое бельевое полотно, и «сукман», засученный шерстью, для верхней одежды, армяков, азямов. Из крашеной пряжи получали клетчатую ткань — пестрядь, полосушку на сарафаны, мужские рубахи. Очески, пакля, скрученные с тряпьем, лоскутками, употреблялись на нарядные половики, дорожки.
О нужде, бедности Харитинины повести: «Пряла баба, ткала — весь дом одевала; пришла смерть — покрыться покойнице нечем». «И прядем, и ткем — и все нагишом», «Бабье тканье через нитку проклято: от холоду не греет и от дождя не упасет».
Подати, в хозяйстве прорехи, поборы судейских, полицейских чинов — вот и уходили с кросен холсты, часто за бесценок.
19 октября — Фома.
В устных календарях — неверный, большие крома.
«Кром», «кромы», «крома» — в древности означало сусек, ларь для зерна и ломоть во всю краюху (а у северян одновременно ткацкий стан). Хлебом сильны и человек, и держава, поэтому кромами звались крепости, оборонительные сооружения-цитадели.
Правда, когда, если не осенью, толще всего резался от краюхи ломоток? «Не кланяюсь богачу — свой хлеб молочу!»
В веках безвестных большие крома вытеснились, место занял «Фома — все берет задарма».
20 октября — Сергий.
Снова Сергий в именинниках, опять предупреждение, мол, Сергий выбеливает отавы, индевит дубравы.
«Сергий — зиме начальник».
У нас на его власть положиться рановато. В Арктике он господин: льды крепит, пургой загоняет белых медведей в сугробах сутками отлеживаться. Смилостивится — вспыхнут во мраке полярной ночи столбы северного сияния, высвечивая черные скалы, белые снега…
Вологжане служили молебны местночтимому чудотворцу — преподобному Сергию Нуромскому и праздновали обретение мощей преподобного Мартиниана Белозерского.
Покров-зазимье сыпнул снегу, Ерофей дурил, распустив ветры, — ломается погодка. Грязи море, вымокают озими, гниют на корню — унеси ты мое горе!
21 октября — Трифон и Пелагея.
«Провертываются теплые деньки и по осени», хотя «с Трифона-Пелагеи все холоднее».
Портки от малых прятали, не говоря об обутке. Вчера дома сидел, сегодня не велят на улку ходить, — тоже эдак-то? С решета на пороге мыт, всяко не простыну. Лапти вовсе не почто, так и так ноги промокают…
Поздняя осень — докука. «Трифон шубу чинит, Пелагея рукавички шьет».
22 октября — Яков.
В устных календарях — древопилец.
Северяне понимали толк в дереве, умело им пользовались, берегли древостой.
В октябре, бывало, мужики валили строевой лес и березы. Береста нужна ладить туеса, плести лапти, корзины, пестери, а хлыст шел на дрова. Осеннее полено спорое, жарчей горит, вешнее и летнее ему не чета.
Траву косить соблюдались сроки: сладость цветов — пчелам, семя — земле. Еще важней сроки при рубке леса на строительные, корабельные нужды. Древесина летней заготовки сырая, соковая, легче подвержена гнили, окорить кряж — щеляет он, трескается.
Важно, где взять строевое бревно. Всего дороже сосны, ели боров — прогонистые, с красной, обильно пропитанной смолою древесиной, с мелкими годовыми кольцами. В корабельном деле, для фундаментов и сваи бить пригодней других лиственница.
Приемы крестьянского судостроения надолго прервались на Севере при Петре I. Хотя в Архангельске им лично в 1694 году был спущен на воду первый корабль военно-морских сил России — «Св. Павел», под страхом каторги царь воспретил плавание судов поморских образцов. Рыбному, зверобойному промыслам Заполярья был нанесен тяжелый урон, так как «новоманирные» галиоты, гукаты и другие терпели во льдах крушения.
В ХУШ веке, до 70-х годов XIX века заслуженной славой пользовалась адмиралтейская верфь Соломбалы. Здесь был принят М.П. Лазаревым и П.С.Нахимовым 74-пушечный корабль «Азов». В сражении под Наварином, как флагман русской эскадры, он получил более полутораста пробоин, но потопил пять вражеских судов. «Азов» удостоился Георгиевского флага — первый гвардейский корабль военного флота России. Умели строить соломбальцы, верно?
В деревнях топором владел каждый. Однако поставить «крестовые» хоромы или шатровый храм подрядить плотников со стороны не зазорно. К примеру, известно, что в 1517 году приезжий мастер Алексей Вологжанин с 60 рубленниками взялся возвести церковь о двадцати стенах для Великого Устюга!
Работали встарь плотники под «деревянное дело»: по вкусу заказчика каменные строения обшивались досками, плахами; под «каменное дело», когда постройкам придавался вид, будто они сложены из кирпича.
Сполна использовалась выразительность древесины, и чудо что такое храмы и избы Карг ополья, Пинеги, Тарноги, Мезени, Печоры, где столетиями развивались традиции деревянного зодчества.
Чудо из чудес — церковь Покрова села Анхимова на Вытегре.
По воззрениям предков, храм как бы модель Вселенной, воплощенная вечность. «Церковь пятой кругла, — писал поэт Николай Клюев о творении земляков, — в круге же ни начала, ни конца поглядеть нельзя — это Бог безначальный и бесконечный. Двадцать четыре главы строитель на кокошниках резных к тверди вознес — двадцать четыре часа суточных, которые все славят Господа. Семь навесов крылечных семь небес означают…»
Архитекторами и производителями работ, как полагают, были местные крестьяне — Невзоров и Бугин. Трудились на стройке 75 плотников, из них 12 женщин. Без преувеличения, люди душу вложили в созданное ими совершенство, воплотив в храме крестьянский идеал красоты и гармонии.
