Коллектив авторов - Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»
В сводках и обзорах тех лет упоминались и такие причины пьянства, как ощущение социальной нестабильности, острая неудовлетворенность бытовыми условиями жизни и, прежде всего, издержками жилищной политики советского государства. Последние были связаны со всеобщей коллективизацией быта, с расширением контингента лиц, проживающих в общежитиях. Бытовые неудобства, теснота, антисанитарные условия и постоянные ссоры уже сами по себе порождали тягу к выпивке. Предполагалось, что центрами безалкогольной жизни станут коммуны и общежития, но в итоге пьянство поразило и их. «Жизнь в социалистических общежитиях просто способствовала развитию пьянства», – констатировали многочисленные комиссии, обследовавшие рабочий быт во второй половине 1920-х годов. Практически весь досуг рабочие (в большинстве вчерашние крестьяне) проводили за бутылкой водки: «В общежитиях города Ленинграда имеют место пьянство, хулиганство, драки; прививаются нечистоплотность и некультурность, в общежитии «Мясокомбината» нет никаких развлечений, целый день лишь играют в карты и пьют водку». Такие сводки отнюдь не были чем-то исключительным. Не отставали в этом отношении и студенты-рабфаковцы, направленные в вузы по путевкам и принесшие с собой традиции бытового пьянства. В традицию вошло правило «отмечать» получение стипендии: «Обычно после получки стипендий студенты живут «на широкую ногу». Покупают дорогие папиросы. Совершают несколько экскурсий в кино, в общежития вторгаются сорокаградусная и пиво, покупаются вещи, без которых можно обойтись, и т. д… В результате в конце, а то и в середине месяца студенты не обедают, не имеют восьми копеек на трамвай и т. д.»[519].
Печальной тенденцией 20-х годов стало пьянство комсо – мольцев и членов ВКП(б), особенно выдвиженцев. Последнее обстоятельство была вынуждена констатировать Контрольная комиссия ЦК ВКП(б) еще в 1924 году. Неслучайно в народе бутылку в 0, 1 л стали именовать «пионером», 0, 2 л – «комсомольцем», а поллитровку уважительно величали «партийцем». Крестьянская частушка била «не в бровь, а в глаз»:
Зарекались комсомольцы
Вино пить, табак курить;
Скорей курица отелится,
Да что там говорить.
В ходе обследования деятельности фабрично-заводских партийных ячеек в ряде городов (Тула, Казань, Пенза и Череповец) выяснилось, что среди комсомольцев-выдвиженцев «пьянство в два раза сильнее, чем среди рабочих от станка». В Иваново-Вознесенске, типично женском промышленном центре, обследование, проведенное в начале 1928 года, показало, что особую тягу к спиртному проявляли комсомолки. Особенно алкоголизм вырос в среде коммунистов в период борьбы с троцкизмом и новой оппозицией. В секретной сводке Ленинградского губкома ВЛКСМ говорилось о «развивающемся пьянстве среди снятых с работы оппозиционеров»[520]. Видимо, перипетии внутрипартийной борьбы, напоминавшей, по образному выражению Н. Валентинова, «грызню пауков в узкой партийной банке», и определили идеологически ангажированный характер антиалкогольной кампании 1928–1929 годов.
«Не пей! С пьяных глаз ты можешь обнять своего классового врага!»Плакат с таким призывом, описанный Михаилом Зощенко в рассказе «Землетрясение»[521], как нельзя лучше отразил общее, весьма политизированное направление деятельности советских идеологов трезвого быта. Следует заметить, что советская власть, одной рукой открывшая дорогу спаиванию населения дешевой водкой, другой пыталась расставить на ней дорожные знаки и принимала меры к ограждению от пьянства. Последние, конечно, возымели некоторое действие, хотя не столь значительное, как ожидалось. Дело в том, что позиция властей по отношению к пьянству была двойственной: с одной стороны, его негативные социальные последствия были очевидны, а с другой стороны, доходы с питей были важной статьей бюджета. Поэтому задачу борьбы с пьянством переложили на плечи общественности. Это позволяло в случае необходимости совершить резкий поворот в алкогольной политике в противоположную сторону или, по крайней мере, контролировать антиалкогольную кампанию со стороны, придавая ей нужную направленность и остроту.
Первые шаги «мягкой» антиалкогольной кампании практически совпали с отменой «сухого закона». Вот образчик типичного агитационного представления тех лет на тему «Суд над наборщиком», посвященного актуальной теме пьянства. «Революционный суд скор, но справедлив». По предложению представителя лиги «Время» на суде над наборщиком, который пьяным явился на работу, было решено «предварительного опроса не производить», а сразу перейти к «заслушиванию обвинительного акта». Несмотря на прочувствованное последнее слово «обвиняемого» («Верно, пил я. Отчего пил – не знаю. Больше за компанию. Клуб я свой подвел, что не явился.
Слушал я обвинителя и решил – больше пить не буду. Прошу у товарищей простить меня»), решение суда было суровым, насколько оно могло быть таковым по отношению к собрату по классу. С одной стороны, приговор предусматривал исключение «из профсоюза и клуба, как антиобщественный элемент», но, с другой, «раскаяние и обещание не пить дает возможность приговор считать условным в течение года»[522].
Хотя в Тезисах ЦК ВКП(б) «О борьбе с пьянством» (июнь 1926 года) злоупотребление спиртным по-прежнему считалось «наследием старого быта», к числу причин, вызывающих пьянство, были отнесены не только «буржуазная идеология», но и «нэпманская стихия». Подобная увязка добавляла борьбе с пьянством недостающую ей классовую составляющую, и к тому же оставляла возможности маневра в случае свертывания нэпа. Коль скоро будет удалена «основная причина» алкоголизма, «следствие» исчезнет автоматически. Другими словами, в новых условиях расширение выпуска водки как источника средств ускоренной индустриализации, не представляло собой опасности.
Тем не менее во второй половине 20-х годов антиалкогольные меры не сводились к театрализованным представлениям и идеологическим заклинаниям. Вышедший в сентябре 1926 года декрет СНК РСФСР «О ближайших мерах в области лечебно-предупредительной и культурно-просветительной работы с алкоголизмом», помимо борьбы с самогоноварением и развития антиалкогольной пропаганды, предусматривал введение системы принудительного лечения алкоголиков. С осени этого же года в школах были введены обязательные занятия по антиалкогольному просвещению. В марте 1927 года в ряде городов РСФСР были введены некоторые ограничения на продажу спиртного – малолетним, лицам в нетрезвом состоянии, в выходные и праздничные дни, в буфетах заведений культуры и т. д.
Активное участие в кампании против пьянства приняли видные советские ученые. Например, в 1927 году вышла книга В.М. Бехтерева «Алкоголизм и борьба с ним», в которой, в частности, «отрезвление трудящихся» рассматривалось как «дело самих трудящихся» и связывалось с достаточным культурным уровнем широких масс. Однако общий тон антиалкогольной кампании того времени задавала статья Б. Дидриксона в журнале «Трезвость и культура» с весьма характерным названием «Пьяниц – к стенке!». Предлагаемые меры, помимо организации курсов агитаторов-пропагандистов, включали создание специальных дружин и отрядов «легкой кавалерии» по борьбе с пьянством. Неслучайно, в 1927 году председателем военной секции Всесоюзного совета антиалкогольных обществ был избран «главный кавалерист» страны С.М. Буденный.
Своего пика антиалкогольное движение достигло в 19281929 годах и было тесно связано с активной деятельностью Общества по борьбе с алкоголизмом (ОБСА). Члены Общества смысл своей деятельности видели в том, чтобы «оно будоражило общественное мнение, создавало настроение в массе, проводило законы»[523]. Организованная борьба совпала по времени и целям со всесоюзным комсомольским культпоходом как в городе, так и в деревне. В январе 1928 года был организован радиомитинг «Профсоюзы в борьбе с пьянкой», а в Третьяковской галерее ОБСА и Наркомат просвещения провели широко распропагандированную антиалкогольную выставку[524].
29 января 1929 года СНК РСФСР принял постановление о запрещении открывать новые торговые точки по продаже водки, торговать ею в праздничные и предпраздничные дни, в дни зарплаты и в общественных местах, продавать спиртное несовершеннолетним и пьяным, а также вести алкогольную пропаганду. Однако показательно, что в том году в Ленинграде власти разгромили трезвенническую секту чуриковцев, четвертую часть членов которой составляли молодые ленинградские рабочие и которая пользовалась большой популярностью в среде рабочего класса.
Важнейшей частью антиалкогольной кампании стал плакат, который связывал искоренение пьянства с завершением культурной революции, антирелигиозной пропагандой и повышением культурного уровня населения. Эти представления наиболее ярко и оптимистично выразил В. Дени в плакате «Долбанем!» (1929). Тогда же появились плакаты, противопоставлявшие употреблению алкоголя культурный досуг: «Книга вместо водки», «Кто умен, а кто дурак! Один за книгу, другой – в кабак» и другие. Плакат осуждал пьянство и на бытовом уровне. С призывом не пить дети на плакатах обращались к отцам (например, Д. Буланов «Папа, не пей!»), а в текстах был сделан упор на сознательность: «Помни, когда ты пьешь, твоя семья голодает». Подобные произведения зачастую формировали образ пьяницы – человека опустившегося и страшного (Лебедев К. «Такой отец – губитель нашей семьи»). Тогда как в плакатах, агитировавших за первую пятилетку, пьянство трактовалось ни больше ни меньше, как тормоз социального прогресса: «Чтобы превысить промфинплан, снижай алкоголизм, травматизм, болезни»; «Социализм и алкоголизм несовместимы» и т. п.
