Ирина Левонтина - Русский со словарем
Причем возникло слово в недрах пенитенциарной системы, вероятно, вскоре после самих событий, а вот стало актуальным для общества тогда, когда после смерти Николая I узники начали массово возвращаться из Сибири и стали заметным общественным явлением (как и после смерти Сталина начали возвращаться из небытия жертвы репрессий). Мне кажется, источник слова был тогда настолько очевиден, что и не нуждался в пояснениях. А потом история забылась, так и не оставив следов. И слово декабристы стало восприниматься как нечто само собой разумеющееся и неотделимое от событий того дня, когда, как писал Тынянов, «На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой».
Провалы в памяти
Несколько лет назад на вступительном тесте по русскому языку в одном из московских вузов абитуриентам предлагалось определить, является ли слово советский историзмом или архаизмом. Напомню, что историзмы и архаизмы — это две разновидности устаревших слов.
Историзмы — это слова, которые устарели потому, что вышли из употребления обозначаемые ими предметы (например, латы, кольчуга). Архаизмы же устарели сами по себе, соответствующий объект или явление мы теперь называем иначе — например, говорим не кручина, а грусть или тоска. Слово советский, конечно, ближе к историзмам, чем к архаизмам, но вообще-то авторы вопроса поторопились: это слово все-таки еще не устарело.
Но действительно, историзмы — это не только такие слова, как кольчуга и латы, но и такие, которые еще 20–30 лет назад были совершенно обычными, а теперь молодежь их без исторического комментария не понимает. Вот несколько строф из стихотворения Марины Бородицкой — московской поэтессы и переводчицы:
Встаньте, кто помнит чернильницу-непроливайку,
Светлый пенал из дощечек и дальше по списку:
Кеды китайские, с белой каемочкой майку,
И промокашку, и вставочку, и перочистку.
Финские снежные, в синих обложках тетради,
День, когда всем принести самописки велели,
Как перочистки сшивали, усердия ради,
С пуговкой посередине, — и пачкать жалели.
Встаньте, кто помнит стаканчик за семь и за десять,
Пар над тележками уличных сиплых кудесниц, —
С дедом однажды мы в скверике при Моссовете
Сгрызли по три эскимо, холоднейших на свете.
Например, перочистки я отлично помню (мы тоже в первом классе их сшивали из нескольких кружочков плотной ткани), а для нынешних школьников это нечто гораздо более экзотическое, чем кольчуга. Шариковые ручки тогда только-только начали появляться и казались совершеннейшим чудом. Их привозили из редких заграничных поездок, а в школе писать ими запрещалось: мол, почерк портится. А вот слова самописка в моей собственной жизни не было. Я его знаю откуда-то. Например, в фильме «Пять вечеров» старательную студентку называют «самописка-вечное-перо», но я лично никакими самописками не писала, только ручками — перьевыми и шариковыми. Кстати, удивляет меня в этом стихотворении соседство вставочки и Моссовета. Вставочка в значении ручка — не московское слово, а ленинградское. Так говорила и моя ленинградская бабушка, а меня в детстве это забавляло. Может быть, у Марины Бородицкой тоже была ленинградская бабушка? Кстати, и финских тетрадей я что-то не помню. Или они продавались в СССР короткое время и я их не застала, или это тоже питерская деталь. Мороженое в стаканчике за семь копеек я хорошо помню, а вот за десять — в моем детстве такого не было. Было за девять.
Мы — к счастью или к несчастью — живем в эпоху больших перемен, а в такие времена стремительно устаревают целые пласты лексики. Нашим детям нужно уже объяснять, кто такие кандидаты нерушимого блока коммунистов и беспартийных и что такое продуктовый заказ. Впрочем, не стоит забывать, что исчезнувшие было слова могут опять стать общеупотребительными.
Я хорошо помню историю с бабушкой моей подруги Лены Шмелевой. Дело было в конце 80-х — время голодное, тогда как раз ввели талоны на сахар и водку, визитные карточки москвича и другие радости, с которыми мы в Москве на нашем веку до этого не сталкивались. Бабушка была уже очень старенькая и, как многие старики, забывала то, что было несколько часов назад, но ясно помнила то, что было во времена ее молодости. Однажды Лена растерянно говорит ей: «Бабушка, сахара нет, талоны не отоварили». Старушка не затруднилась с ответом: «Но ведь можно купить в коммерческом магазине!»
День рождения Захара Кузьмича
Как-то раз я смотрела телепередачу «Следствие вели». Речь в ней шла о сложных взаимоотношениях криминальных авторитетов с Советской властью. В частности, рассказывалось, как некто Натан Френкель, находясь в лагере, написал письмо Сталину, в котором предложил использовать на стройках социализма даровой труд заключенных. Френкеля срочно доставили в кабинет Сталина. Дальше такой текст: «Вождь народов одобрил план зэка». И далее: «Услышав слово товарищ, Френкель понял, что он уже бывший зэк».
Тут вот что интересно. По версии авторов, Френкель придумал бизнес-план, из которого вырос Беломорканал, а потом и другие подобные стройки. То есть разговор происходит, когда никакого Беломорканала еще нет.
Между тем само слово зэк возникло из сокращения з/к (зэка) — заключенный каналоармеец. Так что Беломор едва ли мог быть задуман бывшим зэком. Это примерно то же, что древняя монета с надписью: такой-то год до нашей эры. Или что декабристы организовали Северное и Южное общество.
Беломорско-Балтийский канал им. Сталина соединил Белое море с Онежским озером. Он был построен вручную силами 175 тыс. заключенных. Строительство было начато в сентябре 1931 и закончено к 1 мая 1933 года. Как известно, по Беломорканалу совершили прогулку на пароходе 120 писателей во главе с Горьким. Результатом поездки стала печально знаменитая книга «Канал имени Сталина», где воспевалась перековка строителей-заключенных работниками ОГПУ. Книга вышла в 1934 году, и в ней, в частности, излагается легенда о возникновении слова каналоармеец. В марте 1932 стройку посетил Микоян. К нему якобы обратился начальник ГУЛАГа:
— Товарищ Микоян, как их называть? Сказать «товарищ» — еще не время. Заключенный — обидно. Лагерник — бесцветно. Вот я и придумал слово — «каналоармеец». Как вы смотрите?
— Что ж, это правильно. Они у вас каналоармейцы, — сказал Микоян.
Надо же, обидно. Какие нежности.
Но определение заключенный при слове каналоармеец в документах все-таки сохранялось, отсюда и сокращение з/к. Народ расшифровывал его по-своему: Захар Кузьмич (по той же модели образованы Софья Власьевна и Георгий Борисович) или заполярные комсомольцы.
В последнем варианте — явный намек на попытки официальной пропаганды выдать рабский труд за бурление энтузиазма. Вроде даже появилась в какой-то момент у этой аббревиатуры обновленная официальная расшифровка — заключенный контингент.
Но в общем-то, конечно, и вариант зэк (зек) и даже вариант зэка со временем стали связываться просто со словом заключенный. Хотя реально возникнуть сокращение з/к из этого слова едва ли могло. Представим себе, например, что слово сотрудник кто-то сократил бы как с/т или слово рабочий — как р/б. Вряд ли. Тем более с этой косой чертой.
Правда, Солженицын в «Архипелаге», а следом за ним и некоторые словари предлагают именно такую версию:
Два слова о самом термине зэки. До 1934 года официальный термин был «лишённые свободы». <…> Но с 1934 года термин сменили на «заключённые» <…>. Сокращённо стали писать: для единственного числа з/к (зэ-ка́), для множественного — з/к з/к (зэ-ка зэ-ка).
Заметим, однако, что и в этом случае слово возникло позже Беломора, не ранее 1934 г. Хотя у Солженицына есть примечание, что кто-то вроде слышал слово зэк еще в 1931 году.
Тем не менее, с бывшим зэком Френкелем и его остроумной придумкой, скорее всего, получился легкий анахронизм.
Единство времени
Как-то раз я смотрела телепередачу «Преступление в стиле модерн», в которой историк Лев Лурье рассказывал об одном эпизоде российской истории начала XX века. Речь шла о конфликте полиции и жандармерии по поводу черносотенной организации «Союз русского народа».
