Пьер Шоню - Цивилизация Просвещения
Этой новой географии соответствует изменение внешнего вида и стоимости. Печатная книга забывает о своем происхождении, в ней появляется больше «воздуха», она обзаводится все большим числом пробелов по мере снижения цен на бумагу. Редкая и дорогая вещь приобретает простой и основательный вид предмета обихода, доступного средним — как с точки зрения интеллекта, так и с точки зрения достатка — представителям элиты.
Необходимо проследить квантитативную историю книги. Анри-Жан Мартен осуществил это в отношении производства. Подобное исследование возможно и в отношении приобретения. Посмертные описи имущества, состав библиотек позволяют нам предположить, что в Западной Европе, где внедрение книги произошло давно, происходит десятикратное увеличение наличного фонда с 1680 по 1780 год. Это умножение осуществляется двумя путями. В обеспеченной читающей среде, там, где раньше можно было найти пятьдесят книг, теперь с легкостью обнаруживается двести пятьдесят. Книга — вещь, которая мало используется и легко хранится. С расширением и изменением характера грамотности книга впервые проникает сквозь запертые двери. Голубые библиотеки, сказки, наводнившие рынок в конце XVII века, — свидетельство культурных и социальных завоеваний. Чтение, распространяемое таким образом через посредство народных библиотек, — это культура грез, архаизирующая и ретроградная. Остается только пожалеть о XVI веке с его книгами народного благочестия, обращенными, правда, к другому социальному слою. И все-таки даже Голубая библиотека была орудием прогресса; она способствовала совершенствованию чтения за счет немедленного вознаграждения, она мало-помалу выделяла из читающих по складам тех, кто способен к сложному использованию письменного языка, в категории читающих вслух, особенно во время коллективных бдений в домашнем кругу под мерное потрескивание фасолевых стручков, этих свечей бедняка. Для этого требовалось изобилие дешевого товара. Взгляните на цены. Впрочем, этот вопрос по большому счету еще ждет своего исследователя.
В XVI веке печатный станок был деревянным с металлической облицовкой. Отсюда износ, ломкость и сопротивление за счет трения. Первые металлические нажимные винты появляются в Нюрнберге около 1550 года Фрашкет (конец XVI века) предохраняет от пятен на бумаге: выигрыш в качестве и большее быстродействие. Но самое важное нововведение появилось в Амстердаме, у В. Янссона Блау: «…К рычагу пресса он приделал противовес, посредством которого прижимная плита автоматически приподнималась, так что наборщику не нужно было отводить рычаг вручную» (Морис Оден). Голландский печатный станок, вскоре усовершенствованный, понемногу получил распространение не только на севере.
В начале XVIII века ряд усовершенствований типографского оборудования привел к созданию простого, легкого в обращении, прочного и относительно недорогого устройства: кабинетного печатного станка. Возникновение кабинетов связано с прогрессом культуры и с тягой к коллекционированию. Там скапливаются драгоценности, картины, фарфор, китайские статуэтки, гербарии, книги, а в начале XVIII века — еще и кабинетные печатные станки. Сконструированные по образцу типографских станков, они дают возможность людям, даже не обладающим специальными знаниями в издательском деле, печатать каталоги, пьесы или рассказы для распространения в узком кругу знатоков. «Эти машины… вызывали всеобщий восторг: его отголосок — маленькие книжечки, поступавшие в распоряжение „просвещенных дилетантов”. Учебник по библиографии XVIII века… рекомендует „типографскую машину”, способную печатать „большие по объему книги в стихах и прозе”, в шкафчике типа секретера, занимающем „около двух квадратных футов и шести квадратных дюймов плоской поверхности”» (М. Оден). Каталог сообщает о продаже от 25 до 100 машин и называет цену: 6 тыс. ливров. Правда или мошенничество? Эта мода знаменует собой преодоление порога совершенного овладения уже давно применяющимся устройством без революционных технических открытий. Кабинетные типографские машины служат иллюстрацией уже сформулированного нами закона. Они отражают развитие потребностей за полтора столетия до первых печатных машинок.
В середине XVIII века книгопечатание, как кажется, было предметом лихорадочного интереса, оно работало на пределе, извлекая максимум из своих возможностей. Спрос толкал его вперед, оно же замерло в ожидании мотора и ротационных машин. «В ожидании пришлось заняться второстепенными проблемами: легкостью в обращении со страницами, вышедшими из типографии — возможностью сохранения этих частей — печатными станками революционной формы и лучше приспособленными для выполнения своих функций — поиском более доступных материалов — более быстрым изготовлением суппортов для них и т. д.» (М. Оден). Под действием экспоненциального роста спроса предреволюционные преобразования вспомогательных систем выявили узкое место плоской печати. Около 1750 года начинает происходить нечто существенное: устранение креплений, которые мешают использованию веревок, предназначенных для того, чтобы держать отпечатанные листы. Эта необходимость ведет к увеличению веса станины. В 1772 году в Базеле, древней столице книгопечатания, появляется первый цельнометаллический печатный станок — без деревянных накладок, еще украшавших печатные формы «Энциклопедии». «Верхний суппорт всей печатной машины представлял собой кусок металла дугообразной формы, в центре которого скользил нажимной винт» (М. Оден). Его изобретателем был Вильгельм Хаас. Несмотря на судебный запрет, Хаас с сыном продолжали работать не покладая рук. С 1787 года аппарат получил распространение в Германии и Швейцарии.
Вслед за Базелем — Париж: в 1781–1783 годах Лоран Аниссон, директор Королевской типографии, и Франсуа-Ам-бруаз Дидо оспаривали друг у друга авторство важнейшего изобретения — одноударного печатного станка. В 1784 году Филипп-Дени Пьер и Робер сумели избавиться от нажимного рычага. Пьер, а потом Женар усовершенствовали механизм. В 1790 году Уильям Николсон изобрел накатный валик, что позволило перейти к автоматическому нанесению краски. Наконец, в 1795-м в Англии эпохи индустриальной революции (многочисленные и квалифицированные механики, дешевый высококачественный металл, предприниматели, гоняющиеся за техническими новинками) лорд Стенхоп с помощью своего механика Уолкера создал цельнометаллическую машину, соединившую в себе все технические достижения последнего полувека. Чудо было изготовлено сразу в нескольких экземплярах. С 1770 года главную роль играет скорость распространения прогрессивных новшеств. Там, где требовалось полвека, новинки за пять лет распространяются по всей густонаселенной Европе под давлением сорвавшегося с цепи спроса.
Но печатный станок — это еще не все; оставалась печатная форма. Книгоиздатели сражались друг с другом в поисках материала, который бы принимал и сохранял нужную форму. Три варианта: мягкий материал — глина, гипс или более сложная смесь, которая, однако, не допускает новых отливок; металлическая форма, изготавливаемая при высокой температуре, что создает опасность появления губительных пузырьков и трудности извлечения из формы; форма из холодного металла с использованием штемпеля. Между 1780 и 1800 годами — тот же ритм; все разом приходит в движение благодаря Хоффману, Карезу, Пьеру, Бувье, Стенхопу, Тиллоху и Уилсону.
Совокупное использование всех технических средств предположительно позволило с 1680 по 1780 год увеличить наличный книжный фонд в срединной Европе в десять раз; на востоке, в областях ликвидации отставания — в двадцать раз; таким образом, для всей Европы в целом произошло увеличение более чем в десять раз. Общий объем печатной продукции — прекрасно; но почему книги? Франсуа Фюре обратился к этой проблеме с точки зрения методов и проблематики квантитативной истории. Франция в той или иной мере будет выступать от лица всей Европы. «Счастливым образом, в сфере книгоиздания историк XVIII века оказывается вооружен набором ценнейших квантитативных источников, оставленных органами надзора… Начиная с эпохи Просвещения, французская корона полностью контролировала печатную продукцию королевства. Она тщательно регистрировала ее в министерстве юстиции, которое выдавало разрешение на издание, или в управлении, куда обязательно должны были представляться экземпляры всех вышедших книг…» (Ф. Фюре). Эти источники помогают дополнить скудную библиографию.
«Французский король позволял издать больше книг, чем могли выдержать Сорбонна и высшие чиновники». Вспомним кризис «Энциклопедии». Монаршая власть, на двенадцать лет доверившая Книжную палату Мальзербу, способствовала распространению Просвещения, по крайней мере благоразумного Просвещения, которое поддерживает прогресс и не угрожает государству. «С 1723 по 1727 год, с возобновлением реестров после перерыва 1716–1723 годов, можно насчитать 31 тыс. 716 изданий, потребовавших высочайшего одобрения»; еще 12 тыс. 610 удовольствовались негласным разрешением. Более изощренная практика негласных разрешений (она предоставляла меньше гарантий авторам и издателям) получила по-настоящему широкое распространение с назначением в 1751 году Мальзерба членом Директории (до: 24 случая в год; после: 126 случаев; начиная с 1767 года официальные и негласные разрешения примерно уравновешивают друг друга). Конечно, эти две серии, даже в своей совокупности, не покрывают полностью состав французской печатной продукции, но соотношение внутри этих рамок, охватывающих более трех четвертей (?) неуловимого целого, представляется бесспорным.
